Во сне и наяву. Титан - Борис Вячеславович Конофальский
Дама повернулась к ней, потянула из кармана красивую красную квадратную пачку, достала оттуда сигарету и стянула с лица чёрную, в сырых разводах маску…
«О Господи!». Света в первый раз её совсем не разглядела, лицо Дамы было… ужасным. Серое, на подбородке и щеке мокрые язвы, а губы у неё были синие, почти чёрные.
— Можешь задать мне вопрос, — негромко разрешила Элегантная Дама.
Её голос был низкий и такой же пугающий, как и её вид. Девочке сразу расхотелось что-то спрашивать, захотелось уйти, но теперь она уже побоялась, что Дама разозлится, если она вопроса не задаст.
— Вы можете убить кое-кого? — пролепетала Света и замерла от ужаса, ужаса собственного вопроса, и тут же, видя, что Элегантная Дама не спешит с ответом, а прикуривает сигарету, она быстро продолжала: — она меня убьёт, она такая… такая… Всё время на меня нападает, а сама я её убить не могу, она очень сильная… Я не знаю, что делать, она мне этой ночью пробила голову… Вот тут шишка, — Света лезет под берет и с ужасом обнаруживает, что никакой шишки там уже нет, вернее, есть, но теперь она совсем незначительная, за такую ерунду… не убивают…
— Что? — говорит Элегантная Дама, выпуская струю дыма в лицо девочке. — Раны на тебе зарастают быстрее, чем ты об этом успеваешь подумать?
Девочка растерянно молчит: откуда? Откуда она могла это знать?
— И кого же надо убить? — спрашивает Дама, не дождавшись ответа.
— Ну, там… Одного человека, вернее, одну…, — бормочет девочка растерянно.
— Одну тварь, с которой ты недавно встречалась. Не так ли? Ты говорила с нею, а она называла меня Гнилой.
— Ну, её зовут Аглая.
— Мне всё равно, как её зовут, — всё так же негромко говорит Дама и затягивается; затягивается она так, что сразу сгорает треть сигареты.
— А что ты мне дашь за работу, если я её сделаю? Чем оплатишь работу? — она заглядывает Светлане в глаза. — Может, отдашь мне свой глаз? Правый, левый… Возьму любой, мне нравятся твои глаза, они чистые, без гнили. Нет? Вижу, глаза тебе дороги, тогда, может, отдашь мне свою матку?
— Что? Матку? — ничего подобного Света не ожидала услышать. Она совсем растерялась. — Какую матку?
— Живую матку, ту, что у тебя в брюхе, — продолжала Дама, — мне достаются всё время мёртвые… Мне всё достаётся мёртвое, а так хочется чего-нибудь живого…
Девочка, стоя в своём ярком плащике, в своих ярких сапожках, под своим ярким зонтиком, сейчас думала только об одном, только об одном, она думала, как бы закончить этот разговор и уйти отсюда.
— Значит, и с маткой уговора не выйдет? — спросила Элегантная Дама и выбросила окурок, докуренный до фильтра. — А что ты мне хотела предложить за работу, а, смертная?
«Что же, что же…? Деньги? Деньги она точно не возьмёт… Золото! Точно! Тот большой и тяжёлый браслет, что подарила ей Сильвия».
— У меня есть золото, — произнесла она наконец.
— У тебя есть золото? — Дама усмехнулась. — М-м… Но у меня тоже есть золото, и у меня его хватит, чтобы заполнить небольшое озеро.
«Глаза и матку я точно не отдам, лучше уж сама буду драться с Аглаей», — решила девочка.
— Хорошо, — вдруг произнесла дама, — ты можешь достать то, что нужно мне.
— Что это? — сразу оживилась Светлана. — Скажите.
— Принеси мне жука, и я убью ту тварь, с которой ты встречалась.
— Жука? — Света не поняла, о чём говорит Дама. — Какого жука?
— Ты знаешь, какого, — ответила Элегантная Дама и, натянув на лицо маску, пошла по улице.
— Жука? — зачем-то переспросила Света и поглядела на неё. Но этой странной, скорее даже страшной женщины уже нигде не было. Получалось, что Светлана спрашивала сама у себя.
⠀⠀ ⠀⠀
* * *⠀⠀ ⠀⠀
Эта беседа со следователем была сама по себе неприятной, да ещё в коридоре полицейского отделения она увидела Анну Владимировну. У женщины было опухшее от слёз лицо. Свете стало очень жалко её, очень. И Влада жалко. Она поздоровалась с нею, но переговорить они не успели, Соколовский пригласил Свету с отцом в кабинет. И девочка немного обрадовалась, она подумала, что к тому времени, когда беседа закончится, мать Влада уже уйдёт.
А следователь начал спрашивать её о… о монете. О той самой золотой монете, которую они с Владом носили продавать барыге-наркоторговцу. Хорошо, что она уже всё рассказала папе про монеты, хотя теперь ей пришлось врать о том, как и где она её нашла. Где нашла, а когда, а кто-нибудь это видел? О других монетах, конечно же, Светлане хватило ума следователю не рассказывать, «я нашла всего одну монету». Но и тому, что она говорила, кажется, этот молодой полицейский не очень-то верил, он по нескольку раз переспрашивал одно и то же, словно уже через пару минут забывал то, что она ему недавно сказала. И особенно его интересовал случай с барыгой Валяем. Как она туда попала, кто и что говорил, кто и как начал потасовку? Всё, всё, всё это интересовало следователя. Он, задав один и тот же вопрос два, а иногда и три раза, ответы девочки записывал в протокол.
Беседа, а на самом деле форменный допрос, продлилась почти час и закончилась, когда папа Светланы сказал, что, пожалуй, пора заканчивать. Соколовский нехотя согласился. Но тут же заверил, что это ещё не конец и что он ещё вызовет Светлану на беседу. А когда они вышли из кабинета, девочка увидела её. Мать Пахома никуда не ушла, она стояла у окна, ждала. Ждала Светлану. Она сразу пошла к ним и поздоровалась:
— Здравствуйте, — она едва сдерживается, чтобы не разрыдаться, — вы папа Светланы?
— Угу, да, — папа немного смущён, — здравствуйте.
— Я немного знаю вашу дочь, — продолжает Анна Владимировна. — Она очень хорошая девочка, Светочка серьёзно спортом занимается, я была так рада, что Владик с нею подружился, у него были не очень хорошие друзья и подруги, и тут вдруг она, — мама Влада обнимает Свету за плечи, она начинает плакать. — Я знаю, что это всё из-за него, знаю, что
