Николай Удальцов - Что создано под луной?

– Ничего не утомляет так сильно, как пустая болтовня дилетантов, – проговорил Риоль.

– Пустая болтовня специалистов утомляет не меньше, – ответил ему Крайст.

Выйдя из здания наркомата, Крайст остановился:

– Что ты чувствуешь, Риоль?

– Что вышел на свежий воздух. Кстати, наркомат чего мы только что посетили?

– Какая разница. Все наркоматы одинаковые.

– А ты своди их в наркомат Обороны? – предложил Искариот.

– Что такое – наркомат Обороны? – поинтересовалась девушка, нарисованная углем.

– Это место, где чиновникам платят в мирное время, для того, чтобы во время войны они посылали людей умирать…

– Крайст, а война действительно будет?

– Да. Их газеты слишком много говорят о борьбе за мир, а их лидер слишком много делает для того, чтобы в Европе началась война.

– В войне может погибнуть и сам режим.

– Усатый кавказец так уверен в своем превосходстве, что действительно погибнут миллионы, потому, что за своей самоуверенностью, он прозевает начало войны.

Но война будет выиграна.

Потом, историки под копирку напишут о том, что под его мудрым руководством войну выиграли, хотя, на самом деле, именно под его бездарным руководством и под бездарным руководством созданных им структур, несли страшные и часто бессмысленные потери.

И народ своим героизмом и кровью заплатил именно за такое руководство.

– А страна действительно так сильна, что кавказец мог быть уверенным в победе?

– Она сильна так, что ее нельзя победить. И если бы не одно «но»…

– Какое?

– Эту страну нельзя будет победить в войне, но под руководством кавказца, страна войну едва не проиграет…

Риоль представил себе войну.

Куски тротила будут рвать человеческую природу на уродливые части, не деля ее на живую и мертвую.

И только потом, когда все нетленное обернется тленом, произойдет скрупулезная оценка сделанного.

А на месте живого, ставшего мертвым, кто-то – по сути, безразлично кто – провозгласит свою победу.

И эта победа, как и победа всякая, будет хранить ровно столько тайн, сколько необходимо для того, чтобы победитель выглядел пристойно.

А люди забудут о том, что не бывает войн, в которых главными врагами народа не были бы диктаторы, ведущие народ на войну. Ведь у диктаторов всегда есть лазейка – не бывает такой антинародной войны, которую диктатору нельзя было бы назвать народной. – Только помни, Риоль, – вздохнул Крайст, – Во времена диктатур самые большие потери страны несут не в войнах, а между ними…

– Скажи, Крайст, – спросила девушка, скачанная с интернета, – А почему старики с таким энтузиазмом, что ли – не могу слова подыскать – вспоминают войну? Ведь – это же, в конце концов, убийство, смерть?

– Они не убийства вспоминают, а свое братство. Свое единение.

И еще – Великая война – это единственное время, когда у граждан Советского Союза был настоящий, понятный им враг…

– Крайст, – спросил Риоль после некоторого молчания, во время которого все медленно поднимались по улице, вначале вдоль сквера, за невысокой чугунной решеткой, а потом – мимо тяжелого, серого многоэтажного здания, похожего на наркомат, но носившего название: «Политехнический музей», – Крайст, что происходит с этими людьми?

– Человек не может жить в постоянном ожидании ареста. Он должен доверять своему времени.

Или, по крайней мере, считать, что он ему доверяет.

И здесь, самый простой способ – не задумываться о том, что происходит.

– Не задумываться – это не просто.

– Просто.

Просто, свой голос совести нужно превратить в хор большинства…

– Люди сами виноваты в этом?

– Понимаешь, Риоль, лишив людей частной собственности, а, следовательно, частной инициативы, большевики низвели их ниже обезьян. Куда-то на уровень одноклеточных…

Одноклеточные – не сопротивляются…

– Но почему народ ничего не делает с теми, кто его фактически уничтожает? – Потому, что коммунисты – единственная в истории власть, уничтожающая народ от имени народа…

– В то же время, в столице люди выглядят такими счастливыми, Крайст.

– Чуть позже, я покажу тебе по-настоящему счастливого несчастного человека. А пока запомни – если бы эти не выглядели счастливыми, их очень быстро заменили на тех, кто выглядел бы счастливым.

– Люди понимают всю эту лицемерность?

– Знаешь, почему они выглядят такими счастливыми? – Крайст не смотрел на Риоля, но Риоль понимал, что слова Крайста обращены к нему.

– Почему?

– Потому, что им запрещают задумываться над тем, почему их жизнь – такая…

– Сколько же людей слушает кавказца и не понимает того, что происходит на самом деле?

– Количество непонимающих не может быть больше количества слушающих.

И еще – советскому человеку негде спрятаться от социализма…

Риоль посмотрел на Крайста, и вдруг увидел то, чего еще ни разу не видел в его усталых голубых глазах.

Увиденное было на столько неожиданным, что, в первый момент, Риоль решил, что ошибся.

Крайст лишь несколько мгновений смотрел в глаза Риоля, а потом опустил свои.

И тогда Риоль понял, что оказался прав: Крайсту было стыдно за людей!

Создателю было стыдно за свое творение…

– Ты показываешь нам страшные вещи, Крайст.

– Какую бы страшную вещь я не показал вам, знайте, что в этом мире есть вещи еще страшнее.

– Тюрьмы? – спросил Риоль.

– Лагеря, – ответил Крайст, – Они так ужасны, что потом, когда эпоха лагерей закончилась, у власти не хватило смелости рассказать о них, а у всего остального мира – не хватило воображения их представить.

– Крайст, – поморщился Риоль, – Такое впечатление, что власть ввела образ жизни, словно завершающий мироздание.

Без страха перед судом потомков.

– Завершение мироздания – это род смерти, а не образ жизни…* * *

Несколько дней и ночей ходили они по миру, ожидающему чуда всеобщего счастья, и, во имя этого чуда, разрушающему все вокруг себя.

То есть, Крайст и его спутники занимались самым обычным делом, ведь если задуматься, то все люди, чем бы они ни занимались, занимаются одним и тем же – ходят по миру.

Впрочем, если не задумываться, то – тоже.

Ходили они, как правило, все вместе. Только Искариот время от времени куда-то пропадал, видимо где-то правил свою запущенную судьбу. Правда, появлялся обычно, он довольно скоро:

– Удивительная вещь, – сказал Искариот при очередном появлении, – Все церкви разрушены. Хотя некоторые превращены в склады.

Но это тоже разрушение.

– Что ты видишь в этом удивительного? – пожал плечами Крайст, – Тебе то уже должно быть понятно, что это за мир.

– Удивительно не то, что люди, живущие без Бога, разрушили церкви. Или превратили церкви в овощехранилища.

Самое удивительно то, что они сделали с одной из них.

– А что они сделали? – спросила девушка, скачанная с интернета.

– Они превратили ее в музей атеизма, – проговорил Крайст, не дожидаясь ответа Искариота – Такой метаморфоз мог удивить любого нормального человека, в том числе и Искариота.

– Тебя, что, это не возмущает? – спросил, вдруг ставший серьезным Искариот.

Вообще-то, Искариот не баловал своих спутников многообразием мимики. Пожалуй, только ирония, замешанная иногда на призрении, иногда на обычном смехе, время от времени скульптурствовала на его лице.

Но, в этом случае, как показалось Риолю, даже Искариот был поражен.

– В принципе – нет, – ответил Крайст, не меняя выражения лица:

– Если можно с уважением относиться к вере, то, почему нельзя с уважением относиться к атеизму?

Ведь для очень многих людей самым не достоверным в любой вере является то, на чем она базируется…

Услышав эти слова Крайста, Риоль был и удивлен, и озадачен одновременно, и Крайст заметил это:

– Человек имеет право на любую свободу совести, до тех пор, пока его собственное представление о порядочности не ущемляет свободы совести других людей.

Боль и несчастья приносит не атеизм, а вандализм…

– Знаешь, Риоль, во всем мире Храмы разные, а таксофонные будки одинаковые, и развитие страны определяется не обилием открытых Храмов, а качеством работы таксофонов…

– Меня, – продолжил Крайст, не дожидаясь следующих вопросов. – Меня удивляет другое.

Отказавшись от Бога ради социальной идеи, люди оказались атеистами, умудряющимися при этом продавать свою душу.

– Крайст, я такая глупая. Поясни мне, пожалуйста, что ты сказал, – попросила девушка, нарисованная акварелью, – А-то, может, я тоже по наивности свою душу продаю.

Правда, я от Бога никогда не отказываюсь.

Даже, когда не знаю, что это такое…

– Милое дитя, не зависимо оттого, веришь ты в Бога и дьявола или нет – отказываясь от Бога – остаешься с Дьяволом потому, что от Дьявола отказаться невозможно.

– А что же делать с Дьяволом?

– Противостоять ему. Независимо от того, как он называется.

Противостоять ему можно.

А вот противостоять Богу нельзя.