Владимир Дрыжак - Кесарево сечение
– А что, в этом деле есть какие-то подводные камни?
Гиря искоса взглянул на меня, как бы оценивая, действительно ли я совершенно не в курсе. А потом очень серьезно сказал:
– Не камни, Глеб, – Кордильеры и Гималаи. – Сделаем так: сейчас – краткий экскурс. Потом ты выберешь время и тщательно ознакомишься с официальным отчетом под нужным углом зрения. Потом доложишь мне свое непредвзятое мнение. Потом я ознакомлю тебя с дополнительными материалами из моей синей папки. А потом доложу все что знаю и думаю. Начну с того, что, по моему мнению, Калуца не умер. Он только закончил свой земной путь. Дело в том, что он бессмертен.
– В каком смысле?
– Он умер, но дело его живет. И даже, как мне кажется, несколько более того… Суть происшествия с "Вавиловым" такова. Примерно лет двадцать тому назад некто Калуца, работая над проблемой мышления, личности, индивидуальности, и тэ пе, то есть, всего того, что выделяет человека, как существо разумное, из ряда прочих Божьих тварей, обнаружил возможность передачи информации из подкорки в подкорку напрямую… Я понятно излагаю?
– Не вполне.
– И даже более того, – Гиря потыкал вилкой в пустую тарелку. – Технические подробности я опускаю, тем более, что толком они мне и не известны. Звучит так: "перекрестное резонансное транслирование поля биопотенциалов в режиме усиления". Спустя какое-то время, для того, чтобы избавиться от помех и земного электромагнитного биофона, Калуца решил провести эксперименты в космосе. У него был друг – лицо весьма в то время авторитетное в околокосмических кругах. Он сумел как-то встроить замыслы Калуци в планы полета "Вавилова", легализовал того на борту в качестве кока, загрузил необходимую аппаратуру, и они полетели. По ходу дела выяснилось, что в результате экспериментов личности членов экипажа перемешались.
– То есть?! – изумился я.
– То есть в некоторых телах их оказалось две, а кое в каких даже три… Не перебивай!.. Сейчас я и сам сомневаюсь, но тогда это было мне очевидно. Хотя… Ведь в подкорку к каждому не залезешь… Так, или иначе, но до места они не долетели. По дороге они столкнулись с бел-горюч камнем, причем в таком месте, где их не было и быть не могло. Из всего экипажа в живых остались трое. Один впоследствии погиб, остались Сомов и Калуца. Причем Калуца – комплексная личность типа "гений", а вот Сомов – комплексная личность типа "мудрец". Нынешний Сомов – бывший Владимир Сомов, но там был еще один Сомов – Евгений. Он погиб. Дочь этого последнего Сомова считает нынешнего своим отцом, хотя биологически он таковым не является. А эта дочь, между прочим, моя сноха.
– Марина?
– Да. Всего этого в отчете нет и быть не может. Но мы в своих выводах будем исходит из того, что все мной сказанное – твердо установленные факты. Ты меня понял? Отныне и впредь. Если окажется, что это не так, то в мире окажется на два дурака больше, и с него не убудет. А вот если нет… Итак, что мы имеем в осадке. Первое: несколько сознаний или личностей можно разместить в одном мозге. Насколько это будут полноценные личности – вопрос другой. Еще один вопрос: можно ли считать полученное образование человеком? Опасно ли оно для всех прочих людей? И еще сотня других. И второе: по ходу выяснилось, что мозги нескольких людей можно временно объединить в единый сверхмозг, возможности которого просто неописуемы. Так утверждал Калуца, и Господь ему судия.
Гиря замолчал. Я пытался осмыслить сказанное. Кофе в моей чашке остывал. Время шло.
Наконец, Гиря нарушил молчание.
– По поводу соответствия действительности. С отцом моей невестки, или снохи – как правильно? – я много общался. И в наших беседах мы частенько пользовались откровенностью. С его позиции все сказанное – факт. Он утверждал, что в его голове граница между двумя личностями полностью исчезла. Еще Сомов однажды мне сказал, что ничто человеческое ему не чуждо, но, скорее всего, он уже не вполне человек. Трактовать этот посыл я не берусь. Что ты на это скажешь?
Я пожал плечами.
– Вполне естественно, что ты ничего и сказать не можешь. Ты видел хотя бы одного нечеловека в человеческом обличии? И что есть человек, в конце концов?!
– Это понятие интуитивно ясное, но неопределимое, – заметил я философски.
– Разумеется, – согласился Гиря, – но в том-то и дело, что наше ведомство не может оперировать смутными понятиями. Мы должны обеспечивать безопасность людей. Я повторяю – людей. Но что есть человек – неясно. Так чью же безопасность мы должны обеспечивать? И от чего защищать?
– От всего.
– Годится только в качестве лозунга. Завтра прилетят пришельцы – наши действия? В свое время белых защищали от индейцев и негров, а христиан от магометан. Потом выяснилось, что все они – люди, но защищать все равно было надо, иначе они истребили бы друг друга. Теперь легче, но проблем у нас не убавляется. Я пытался беседовать с философами, но их построения малопродуктивны.
– И что утверждают философы? – заинтересовался я.
– Они склоняются к мысли, что надо защищать всякую жизнь, а разумную – в особенности, от нее самой. – Петр Янович хмыкнул. – Лично я считаю, что надо защищать разумную жизнь от неразумной. Однажды на Коллегии я так и предложил записать в Перечень обязанностей нашего ударного сектора.
– А они?
– Они сказали, что надо конкретизировать понятия. Тогда я предложил Сюняеву все конкретизировать, на что он предложил мне не валять дурака. На том мы и порешили, но вопрос остался нерешенным… Час прошел?
– Нет. У нас осталось десять минут.
– Времени – вагон! Попробую сделать выводы, и вывести мораль. Выводы примерно такие. – Гиря задумался. – Конечно, не бог весть что, но все-таки… Началось расслоение человечества. По многим параметрам. Имеет место дифференциация по психотипам, по физиологическим типам, и еще Бог знает по каким типам. Что это? Появляется новая нация – марсиане? А летный состав ГУК? А внеземельщики – это же, с точки зрения нормального человека, орден сумасшедших! Что со всем этим делать? Вот яркий пример – те два пилота, предотвратившие лобовое столкновение "Челленджера" с туером. Они кто? Герои? Да. Но, видишь ли, самопожертвование среди летного состава – вещь почти заурядная. Они настолько привыкли к нештатным ситуациям, что действуют почти автоматически. Времени на размышления нет. Альтернатива бывает простая: погибнешь ты, либо погибнут все, и ты в том числе. И они к этому приспособились. Но мы-то их поведение оцениваем нашими мерками, и мерки эти закреплены официально. Мы можем, например, поставить вопрос о том, чтобы запретить героизм к чертовой матери! Я, собственно, к этому склоняюсь… Думаешь, летный состав нас поймет? Нет. Они будут считать, что мы умалишенные, и окажутся правы со своей точки зрения. Мы же, со своей стороны, еще правее, и что прикажешь делать?
– Сложно, – сказал я.
Гиря вздохнул.
– И вот теперь Калуца умер. А это еще какой-то новый тип личности. Между прочим, Калуца мне сказал когда-то, что не имеет права жить, и умрет, как только выполнит свою миссию. Стало быть, теперь выполнил? Как будем трактовать? Чем занимался Калуца? Изучал себя и Сомова. Результаты неизвестны. Ну.., скажем, нам неизвестны. Я пытался за ним присматривать, но Земля – не наша юрисдикция. А теперь и Сомов исчез в очередной раз. Должен я реагировать? Должен. А как?… Что там со временем?
– Две минуты.
– Едем! За две минуты мы тему не исчерпаем, но у нас в запасе вечность. Конец света ведь еще не назначен?
– Вроде бы еще нет, – сказал я не очень уверенно.
– Да, – произнес Петр Янович с сожалением. – Насвинячили мы тут прилично, и вечером меня настигнет кара. Взамен я всыплю Вовке, а за что – не скажу. То есть, жизнь и дальше будет кипеть. Поехали!
Когда мы явились, все уже были в сборе, вольно расссредоточившись по всему кабинету Гири. Сюняев сидел на его месте, и что-то втолковывал Кикнадзе. Карпентер сидел на подоконнике и смотрел в потолок. Штокман стоял у стола и поочередно смотрел то на Сюняева, то на Кикнадзе. Создавалось впечатление, что они тоже сняли стресс.
Когда мы вошли, все замолчали и подозрительно уставились на нас. Сюняев встал.
– А что ты вскочил? – поинтересовался Гиря. – Сиди, если удобно.
– Нет уж, – Валерий Алексеевич хмыкнул, – сам тут сиди.
– Если я сяду – будет совещание. А так – обмен мнениями.
– Хрен редьки не слаще!
– Ну, смотрите, вам видней. – Гиря занял свое место и хлопнул ладонью по столу. – Так, сказал он деловито. – Начинаем без разгона. Совещание объявляется секретным, протокол не ведем с целью дальнейшего засекречивания. В повестке дня уже принятой единогласно при одном воздержавшемся, значится ряд вопросов…
– А кто воздержался? – перебил Сюняев.
– Ты, – ответил Гиря невозмутимо. – Мне потребуется оппозиция. Вопрос первый: как случилось, что весь ареопаг собрался нынче в полном составе без всякого моего указания. Вам что, делать нечего?
