Татьяна Харитонова - Цена одиночества
— Нет, к сожалению, не сон.
— Может, я умерла? Меня сбила машина? Это меня у светофора сбила машина? Мамочка!!! Меня нет??? Ма-ма! — заорала во всю мощь своих связок.
— Есть! — Марк потряс ее за плечи. — Кто тогда так орёт?
— Я? Да, точно я.
Потрогала запястье, прикоснулась к пульсирующей голубой жилке: три-два-один. — Я читала, что душа начинает двигаться самостоятельно. Господи? Разве так бывает? Я ведь просто шла.
— Попробуй относиться к этому, как к приключению. Ну, или, например, представь, ты кино смотришь, и сама в главной роли. Здорово?
— Здорово. Только декорации — дрянь. Художника уволить за эту монотонность заднего плана.
— Считай, что он уже уволен. Лучше?
— Да. Только пусть это будет просто фильм, не телесериал. Не хочу сериалов.
— Почему?
— Всё просто. Где тётушка из Саратова? Где соседи? Где сестра, которая разводится с мужем уже три года? Где кольцо в чемодане — наследство бабушки — эмигрантки?
— Тогда это мелодрама.
— Пусть. Хотя больше смахивает на триллер.
Она подняла глаза, встретила его внимательный взгляд.
— Что ты смотришь так?
— Ты красивая.
— Я знаю.
— Странно. Обычно девушки в этом месте ведут себя иначе.
— Как?
— Кто-то хихикает, кто-то наоборот, начинает объяснять, почему это не так.
— О! Да ты еще знаток женской психологии. Вот это я попала.
— Нет, просто наблюдения. Всё так просто, никакой психологии. Мы теряемся порой, не зная, отчего вы грустите, хотим для вас подвиг непременно, а вы просто переживаете оттого, что помада на губах лежит как-то не так.
— Фу. Ты сейчас о ком?
— Просто мысли вслух.
— Хорошо! Послушай обо мне: больше всего на свете мне хотелось в магазин, выкупить сапоги с огромной скидкой. — Повернулась в сторону горы-гипермаркета. — Впрочем, — покосилась на его босые ноги — тебе этого не понять. А потом домой, принять душ, прости за подробности, поесть и готовиться к зачёту. В этом — вся я до донышка. Со всеми философскими выводами. Просто сапоги! Просто душ! Просто поесть! Просто учить химию, физколлоидную! — Лера набрала горсть песка, он стал просыпаться тонкой струйкой. Она внимательно следила за этой струйкой, словно ничего важнее не было для неё в этот миг — просыплется песок или задержится в её ладони.
— Просто сапоги. Просто поесть, просто душ, просто химия — монотонно повторил парень, набирая горсть песка в ладонь.
— Да! Всё просто.
— Зачем химия?
— Как зачем?
— Хотя я понял. Как же поесть без химии? Е 325. И душ без химии никак. Хлор, растворённый в воде, прекрасно освежит ваше тело. И сапоги из кожзаменителя.
— Неправда! Натуральная кожа! Я проверяла. — Посмотрела внимательно, словно очнулась — Да ты борец за чистоту природы? Гринписовец? Гринпоповец?
— Я ничего не знаю, я ни с чем не борюсь. Я просто думаю. Я оторвался от телевизора, компьютера, телефона и просто думаю.
— О! Телефон! — Лера полезла в сумку за телефоном. Экран, как и следовало ожидать, погас.
— Черт возьми! Телефон, часы! Все отключилось!
— Сколько минут у тебя появилось?
— В смысле? — Лера машинально положила телефон в боковой кармашек, закрыла молнию.
— В смысле, здесь нет сети́, то есть се́ти. Сколько минут у тебя появилось? Или часов? — Парень улыбнулся.
— Я мало говорю по телефону, ну, если только с мамой или Антошкой, минут сорок мы болтаем, вечером обычно. Антошка — моя школьная подруга, она не здесь — в другом городе.
— Сорок минут. Действительно мало.
— Ну, у меня ещё интернет подключен. Так что телефоном пользуюсь каждую свободную минутку.
— Свободную от чего?
— От еды, душа и химии! Хватит меня допрашивать! Можно подумать, ты не пользовался телефоном?
— Пользовался, более того, у телефона был я.
— Это как?
Он поднялся, встал в позу, картинно приподняв руку:
— Телефон приобрёл меня в кредит на год. Моя модель ему приглянулась.
— Ты шутишь?
— Нет. Он закачивал в мои уши и глаза музыку, игры, тексты. Он владел мною безраздельно, звонил, когда ему хочется, даже если я ел или спал. Он пользовался мною, даже если я был в театре. Однажды пьеса показалась мне скучной, и я просидел в чате всё второе действие, в лом было уходить. Более того, он боролся за меня с другими телефонами.
— Это как?
— Просто. На меня тут глаз положила новая модель с такими возможностями! Если бы не кредит, я бы перешёл к ней, без вопросов.
— Стоп. У тебя зависимость.
— А у тебя нет?
— Нет, просто без него сейчас действительно никак. Требования времени.
— Времени? Время — самоубийца — стало убивать себя нашими пустыми разговорами, пустыми играми, суетой.
— Ха-ха! Оно всегда себя убивает. С момента рождения человека. — Посмотрела с надеждой на циферблат. Часы стояли.
— Нет. Время — жертва. Хотя не всегда. Его ещё можно проживать.
— Не понимаю.
— Что не понятно? — Присел рядом, заглянул в глаза. — У каждого дела должен быть результат. Ощутимый, весомый. Результат. Иначе — зачем? Ты сорок минут болтаешь по телефону. Зачем?
Отшатнулась, недоуменно вскинула брови?
— Как? Мы обмениваемся информацией. Ну, знаешь. Если я с Антошкой не поговорю — день прошёл зря.
— О чём вы с ней говорите? Каждый день, по сорок минут?
— Иногда и больше. По часу иногда — недоумённо покосилась на него, пожала плечами. — Обо всём на свете. Я ей рассказываю, что со мной было, она — что с ней.
— Зачем?
— Как зачем? Тебе этого не понять. Ты парень. У вас нет такой потребности в общении. Вы с другой планеты: сухой, практичной, циничной.
— Что за бред? Мы такие же люди. Только я вот иногда думаю. Как бы тебе объяснить попроще?
— Да уж можно и не попроще!
— Послушай. Я не верю в инопланетян, но если бы какие-нибудь марсиане появились и попросили рассказать о Земле, о ее истории, мне стало бы стыдно перед жителями другой планеты, как стыдно бывает любому, любящих своих родителей, за их промашки, ибо он частица.
— Ой-ей-ей! Стыдно перед инопланетянами. Страшный сон продолжается. — приподнялась, нога затекла, села удобнее.
— Не ёрничай, послушай. Я никогда никому не говорил это. Мне бы стыдно было за то, как мы потребляем нашу планету. Потребляем. И не думаем при этом. Болтаем по телефону, жуём, смотрим телевизор, спим. Главный критерий — чтобы было удобно, не дуло, не сквозило, температура от двадцати до двадцати пяти, ни ниже, не выше не надо, плохо будет, неудобно, минут двадцать по телефону мы будем жаловаться на холод или жару.
— Слушай, ну так мы устроены. Организм воспринимает реальность с помощью рецепторов. Куда от этого?
— Лечь на диван со всеми рецепторами, лучше подушечку под голову, а ещё лучше — две. Мягко. Пульт от телевизора рядом, чтобы рука на пульте. Можно бутерброд, а ещё лучше — два. И по телевизору — жизнь. Лучше, если где-то что-то стряслось. Неважно — где, неважно — что. Главное — ты на диване и с тобой всё в порядке. Двадцать два градуса. И прогноз погоды на завтра. Желательно без дождя. И солнечно, и ветра не надо, ну его, этот ветер, мешает.
— Ой-ей-ей! Ветра не надо! Сдует.
— Но не жарко, жары тоже не надо. Если ветер, диктор спросит, и мы вместе с ним: когда же придёт удобная погодка? Скоро? Ай, хорошо! И девушка-обаяшка. Своей улыбкой и рекламой средства от поноса стёрла негатив новостей. Если уж совсем невмоготу, ну переборщили с новостями, кровища хлещет — у тебя пульт. Переключись — и вот вместо руин дома престарелых с обгоревшими костями стариков тебе приготовят экзотический салат. Супер. Закусишь его своим бутербродом с колбасой, запьёшь пивом. Отлично. Ещё лучше — матч по футболу, решающий! Лежишь на полу под телевизором с пивом и! Каждая мышца поёт! Ноги бегут, руки машут, голова орёт! ГООООООООЛ!!! — заорал, запрыгал, сорвал майку, стал размахивать над головой. Неважно, что в твоей команде половина чернолицых легионеров?
— Ты это серьёзно?
— ГООООООООЛ! Вся страна выбегает на улицу и радуется! Наши победили! Парад победы к пивному ларьку! Поздравления прослезившегося президента! Ура!!! Ну а если проиграли — минут пять переживаем, это конечно. Как иначе. Ну, может, не пять. Минут тридцать перетрём это по телефону, сокрушаясь. Всё. ПУСТОТА. Спать. — Упал на песок, закрыл глаза, сложил руки на груди.
Лера слегка оторопела от его монолога:
— Я не смотрю телевизор, мне некогда.
Он не шевелился.
— Эй! Ты меня слышишь? — Лера потрепала парня по плечу. — Я не смотрю те-ле-ви-зор!!
— Счастливая. — Открыл один глаз. — И я не смотрю. С некоторых пор. Так, фонит иногда. — Присел на корточки, подпрыгнул, приземлился в прыжке на обе ноги. Прошёлся колесом по песку.
— Ну, ты думаешь. И до чего додумался?
— Я про марсиан. Обстановка, как ты понимаешь, располагает.
— О да! Здесь чокнешься и начнёшь про марсиан.
— Я всё думаю, чтобы я им про Землю рассказал?
— Много хорошего, наверное.
— А ещё о том, что мне стыдно за то, что творил когда-то на земле вавилонский деспот, за то, что римские патриции могла вкушать трапезу, когда в этом же зале лилась кровь христиан. — Сел по-турецки, подпёр подбородок двумя руками.
