Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)
— Мы все еще пытаемся с этим разобраться. Очевидно, он затеял множество всяких экспериментальных исследований, но неизвестно каких и с кем и…
— Один из экспериментов проходил здесь, — холодно сказала Аксимаан Трейш, — Это полевые испытания протоплазменного прироста лусавендры.
Hyp тяжело вздохнул.
— Спаси меня Божество! Со сколькими же еще частными проектами Хайна мне придется столкнуться? Лусавендра, приращенная протоплазмой?
— Вы говорите так, будто никогда не слышали этих терминов.
— Слышать-то слышал, но не могу похвастать тем, что много знаю о них.
— Пойдемте со мной, — сказала она и направилась мимо риса, выросшего по пояс, к лусавендровым полям. Гнев придал энергии ее походке, и молодой агент с трудом поспевал за ней. По дороге она рассказала ему о пакете с гигантскими семенами, привезенном Хайном, о посадке нового клона на ее земле, о скрещивании с обычной лусавендрой, о вызревающем в настоящий момент поколении гибридов. Добравшись до первых рядов лусавендры, она вдруг испуганно остановилась и воскликнула:
— Помилуй нас, Повелительница!
— Что это?
— Смотрите! Смотрите!
Ощущение времени вдруг покинуло Аксимаан Трейш. Гибридная лусавендра внезапно начала выбрасывать зерна недели за две, если не больше, до положенного срока. Огромные стручки раскрывались под палящим летним солнцем, растрескиваясь с противным звуком, напоминающим щелканье костей. Каждый стручок, взрываясь, расшвыривал свои гигантские зерна, разлетавшиеся во все стороны со скоростью пуль. Пролетев тридцать-сорок футов по воздуху, они зарывались в густую грязь, покрывавшую залитые поля. Конца этому, похоже, не намечалось. Через час все стручки раскроются, и урожай будет потерян.
Но худшее ждало впереди.
Из стручков вылетали не только зерна, но и мелкая коричневая пыль, хорошо знакомая Аксимаан Трейш.
Она отчаянно рванулась в поле, не обращая внимания на разлетавшиеся семена, больно жалившие ее чешуйчатую шкуру, схватила еще не раскрывшийся стручок и разломила его. Вверх поднялось облако пыли. Да! Лусавендровая ржавчина! В каждом стручке содержалось не меньше горсти спор. По мере того как стручки один за другим взрывались на дневной жаре, коричневые споры, зависшие над полем, образовали в воздухе видимую дымку, неспособную противостоять даже легкому ветерку.
Эревейн Hyp тоже понимал, что происходит.
— Вызывайте ваших работников! — закричал он. — Все это надо повыдергивать.
— Слишком поздно, — произнесла Аксимаан Трейш замогильным голосом, — Никакой надежды. Слишком поздно, слишком поздно. Что же теперь удержит споры? — ее земля была непоправимо заражена. А через час споры распространятся по всей долине, — Нам конец, неужели не видите?
— Но ведь лусавендровая ржавчина давно уничтожена! — дурацким голосом проблеял Hyp.
Аксимаан Трейш кивнула. Она прекрасно все помнила: выжигание, опрыскивание, выведение устойчивых к ржавчине видов, уничтожение всех растений с генетической предрасположенностью к сохранению смертоносного грибка. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет тому назад; сколько пришлось потрудиться, чтобы избавить мир от этой болезни! И вот ржавчина вернулась в гибридах. Только они одни на всем Маджипуре могли стать убежищем для лусавендровой ржавчины. Ее растения, с такой любовью выращенные, такие ухоженные… Своими собственными руками она вернула ржавчину в мир и выпустила на волю, чтобы заразить посевы соседей.
— Хайн! — взревела она. — Хайн, где ты? Что ты со мной сделал?
Ей хотелось умереть прямо сейчас, прямо здесь, до того как произойдет то, что должно случиться. Долгая жизнь, которая раньше казалась благословением, теперь стала ее проклятием. Разрывы стручков звучали орудийными залпами продвигающейся по долине неприятельской армии. Она подумала, что пережила свой срок: теперь ей суждено увидеть конец света.
Глава 5
Пользуясь с детства знакомыми коридорами и лифтами, Хиссун пробирался вниз, чувствуя себя помятым, потным и преисполненным дурных предчувствий. Он спускался с одного уровня на другой, и вскоре ветхий мир внешнего кольца остался далеко позади. Теперь его окружали чудеса и красоты, которых он не видел уже несколько лет: двор Колонн, зал Ветров, дворец Масок, двор Пирамид, двор Шаров, Арена, Дом Записей. Люди, приходившие сюда с Замковой горы, из Алаизора, Стойена и даже из невероятно далекой и, скорее всего, легендарной Ни-мойи на другом континенте, бродили вокруг, ошеломленные и подавленные, охваченные восторгом перед гениальностью тех, кто придумал и воздвиг столь причудливые архитектурные диковинки на такой глубине. Но Хиссун различал за этой вычурностью скучный, унылый, старый Лабиринт и не находил в нем ни очарования, ни тайн — для него Лабиринт был просто домом.
Обширная пятиугольная площадь перед Домом Записей служила нижней границей территории, доступной широкой публике. Дальше в глубину все помещения занимали правительственные чиновники. Хиссун прошел мимо огромного, светившегося зеленым цветом экрана на стене Дома Записей. Здесь были перечислены все понтифексы, все коронали — два столбца имен, тянувшиеся ввысь, за пределы видимости самого зоркого глаза, где присутствовали имена Дворна и Меликанда, Бархольда и Стиамота, правивших тысячелетия назад, а также Кинникена и Осси-ера, Тиевераса и Малибора, Вориакса и Валентина. У дальнего конца имперского списка Хиссун предъявил документы одутловатому хьорту в маске, охранявшему вход, и спустился в самую глубокую зону Лабиринта. Он проследовал мимо крохотных клетушек чиновников средней руки, мимо резиденций высоких министров, мимо туннелей, ведущих к огромной вентиляционной системе, от которой зависела жизнь обитателей Лабиринта. Раз за разом его останавливали на постах и требовали предъявить документы. В имперском секторе к вопросам безопасности относились очень серьезно. Здесь находилась и обитель самого понтифекса — рассказывали, что это огромный стеклянный шар, внутри которого восседает на троне старый монарх, опутанный сетью трубок системы жизнеобеспечения, уже многие годы продлевающей его существование, несмотря на то что отведенный ему срок давно истек. Неужели они боятся убийц? — подумал Хиссун. Если то, что он слышан, правда, то лишь милосердие Божества способно избавить старого понтифекса от этих трубок и позволить бедняге Тиеверасу вернуться к Источнику Всего Сущего. Хиссун не мог понять необходимости на протяжении десятков лет поддерживать жизнь в безумном и дряхлом старце.
Наконец, запыхавшийся и потрепанный, он достиг преддверия Большого зала на самом дне Лабиринта и понял, что безнадежно опоздал почти на час.
Три громадных косматых скандара в форме гвардии короналя преградили ему путь. Хиссун, съежившийся под свирепыми и высокомерными взглядами четвероруких гигантов, с трудом подавил в себе желание упасть на колени и попросить у них прощения. Неимоверным усилием воли он собрал остатки чувства собственного достоинства и, стараясь придать обращенному на стражников взгляду как можно больше высокомерия — непростая задача, когда смотришь в глаза существам девяти футов ростом, — объявил, что принадлежит к числу приближенных лорда Валентина и приглашен на банкет.
В глубине души он ожидал грубости и насмешек с их стороны. Но нет: стражники угрюмо осмотрели его эполет, заглянули в какие-то свои бумажки, низко поклонились и распахнули перед Хиссуном огромную, окованную медью дверь.
Наконец-то! Банкет у короналя!
Прямо в дверях стоял пышно разодетый хьорт с огромными золотистыми глазами навыкате и причудливыми, выкрашенными в оранжевый цвет усами, резко выделявшимися на фоне сероватой и грубой кожи его лица. То был Виноркис, мажордом короналя. Он встретил Хиссуна с большой торжественностью и воскликнул:
— Ах! Посвященный Хиссун!
— Еще не посвященный, — возразил было тот, но хьорт уже величественно развернулся и, не оглядываясь, зашагал по центральному проходу. Хиссуну ничего не оставалось, как последовать за ним на онемевших вдруг ногах. В зале находилось, должно быть, не меньше пяти тысяч приглашенных; они сидели за круглыми столами, примерно на двенадцать персон каждый, и Хиссуну казалось, что все взоры устремлены на него. Пройдя не больше двадцати шагов, он, к своему ужасу, услышал нарастающий смех, сначала тихий, потом погромче, и вот уже волны безудержного веселья с оглушительной мощью пошли гулять по залу. Никогда еще Хиссуну не приходилось слышать столь раскатистого звука — примерно таким он представлял грохот морской волны, обрушивающейся на какой-нибудь северный берег.
Хьорт не останавливался и прошагал уже, казалось, чуть ли не полторы мили, а Хиссун мрачно брел за ним посреди этого океана веселья, мечтая лишь о том, чтобы быть хоть на полдюйма повыше. Но вскоре он понял, что все смеются не над ним, а над забавными ужимками кучки акробатов-карликов, пытавшихся образовать живую пирамиду, и немного успокоился. Наконец показалось возвышение, с которого его манил сам лорд Валентин, указывая на свободное место рядом. В конечном итоге ничего страшного не произошло, и Хиссун едва не заплакал от облегчения.