Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— Достаточно, — произнесла она. — Теперь просыпайся, Валентин.

— Выходит, мне все это снится?

— Да-да, конечно.

— Тогда я должен досмотреть сон и узнать, что будет дальше.

— Думаю, с тебя довольно. Проснись.

Да. Хватит. Чуть больше знания — и ему конец. Наученный давним опытом, он вырвался из этого неожиданного сна и сел, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение и смятение. Образы титанических катаклизмов все еще тревожили душу, но постепенно он осознал, что вокруг царят мир и покой. Валентин лежал на роскошной парчовой кушетке, отделанной в зеленых с золотом тонах. Что остановило землетрясение? Куда подевался скакун? Кто принес его сюда? Ага, вот они! Над ним наклонился бледный, худощавый, седовласый человек с неровным шрамом во всю щеку. Слит. А за ним стоит Тунигорн — хмурый, густые брови сошлись в одну линию.

— Успокойтесь, успокойтесь, — приговаривал Слит. — Теперь все хорошо. Вы уже проснулись.

Проснулся? Так это лишь сон?

Кажется, действительно сон. Он вовсе не путешествовал по Замковой горе. Не было ни метели, ни землетрясения, не было пылевых облаков, затмевавших солнце. Да, сон! Но какой ужасный, устрашающе правдоподобный и неодолимый, настолько всепоглощающий, что он не без труда сумел вернуться к действительности.

— Где мы находимся? — спросил Валентин.

— В Лабиринте, ваша светлость.

Где? В Лабиринте? Что же, получается, что его тайно перенесли с Замковой горы во время сна? Валентин почувствовал, как пот крупными каплями проступает на лбу. Да, это Лабиринт. Теперь он вспомнил. Государственный визит, до конца которого, хвала Божеству, осталась лишь одна ночь. Пришлось вытерпеть ужасный банкет — избежать его не было никакой возможности. Лабиринт, запутанный Лабиринт… и сейчас он находится на самом нижнем его уровне. Стены комнаты украшали чудесные фрески с видами Замка, Горы, Пятидесяти Городов, пейзажи, настольно приятные взору, что сейчас они казались ему жестокой насмешкой. Как далеко до Замковой горы, до ласкового солнечного света и тепла…

Как это неприятно: пробудиться от кошмарного сна, в котором видел сплошные разрушения и бедствия, только для того, чтобы оказаться в самом унылом на свете месте!

Глава 4

В шести сотнях миль от сверкающего хрустального города Дюлорна, в болотистой долине, известной под названием долина Престимиона, где несколько сотен семейств гэйрогов выращивали на широко раскинувшихся плантациях лусавендру и рис, наступал сезон сбора урожая середины года. Лоснисто-черные стручки лусавендры свисали налитыми гроздьями с концов изогнутых побегов, поднимавшихся над полузатопленными полями.

Для Аксимаан Трейш, старейшей и хитроумнейшей из всех, кто занимался выращиванием лусавендры в долине Престимиона, с этой страдой были связаны волнения, подобных которым она не испытывала в течение многих десятилетий. Эксперимент по протоплазменной подкормке, начатый ею три года назад под руководством правительственного сельскохозяйственного агента, близился к завершению. В этот сезон она засадила лусавендрой нового вида всю плантацию: и вот они, стручки, в два раза крупнее обычного, готовые к сбору! Больше никто в долине не решался на риск, пока Аксимаан Трейш все не проверит. А теперь она это сделала и в ближайшее время получит результаты. Все они заплачут — да-да, заплачут! — когда она на неделю раньше остальных появится на рынке с вдвое большей, чем обычно, партией зерна!

Стоя по колено в грязи на краю своих полей, она давила пальцами ближайшие стручки, пытаясь определить, когда начинать сбор. К ней подбежал один из ее старших внуков.

— Отец велел сказать, что слышал в городе, будто из Маза-доны выехал сельскохозяйственный агент! Он уже добрался до Хелькаплода, а завтра поедет в Сиджаниль.

— Тогда в долине он будет во Второй день, — сказала она. — Хорошо. Отлично! — Ее раздвоенный язык затрепетал. — Иди, дитя, возвращайся к отцу. Скажи, что в Морской день мы устроим праздник для агента, а в Четвертый день начнем собирать урожай. И я хочу, чтобы вся семья собралась через полчаса в доме возле плантации. Теперь ступай. Бегом!

Плантация принадлежала семейству Аксимаан Трейш со времен лорда Конфалюма. Она имела форму неправильного треугольника, что протянулся миль на пять вдоль речки Хэвилбоув, в юго-восточном направлении доходил неровной линией до границ Мазадонского леса и заворачивал обратно к реке в северном направлении.

В пределах этого участка Аксимаан Трейш безраздельно повелевала своими пятью сыновьями, девятью дочерьми, бесчисленными внуками и двадцатью с лишним лиименами и вруунами, ее работниками. Если Аксимаан Трейш говорила, что пора сеять, они выходили сеять. Когда Аксимаан Трейш сообщала, что наступило время сбора урожая, все начинали собирать урожай.

В большом доме на краю андродрагмовой рощицы ужин подавали, лишь когда она выходила к столу. Даже распорядок сна в семье подчинялся указаниям Аксимаан Трейш, поскольку гэйроги впадают в зимнюю спячку, а допустить, чтобы вся семья спала одновременно, она не могла. Старший сын знал, что должен бодрствовать первые шесть недель ежегодного зимнего отдыха матери; на оставшиеся шесть за главу семьи оставалась старшая дочь. Среди остальных членов Аксимаан Трейш распределяла время сна в соответствии со своими представлениями о потребностях плантации. Никто никогда не задавал ей вопросов. Даже в молодости — а это было невероятно давно, когда понтифексом был Оссиер, а Замком владел лорд Тиеверас — именно к ней в тяжкие времена обращались за советом ее отец и супруг. Она пережила обоих, а также кое-кого из своего потомства, и множество короналей сменилось на Замковой горе за это время, а Аксимаан Трейш все еще активно хозяйничала на своей земле. Ее толстая чешуйчатая кожа лишилась глянцевого блеска и с возрастом приобрела фиолетовый оттенок, извивающиеся змееподобные волосы сменили иссиня-черный цвет на бледно-серый, холодные немигающие глаза помутнели, но она по-прежнему неутомимо выполняла свои обязанности.

Кроме риса и лусавендры, на ее плантациях нельзя было вырастить ничего стоящего, да и эти растения требовали непомерных затрат труда. Дождевые бури далекого севера легко проникали в провинцию Дюлорн через огромную трубу ущелья. Хотя сам город Дюлорн располагался в сухом климате, обильно поливаемая и хорошо осушаемая зона к западу от него отличалась плодородностью почвы. Но район вокруг долины Престимиона, к востоку от ущелья, представлял собой совершенно другой тип местности — болотистой и сырой, с вязкой голубоватой грязью вместо почвы. Однако при тщательном планировании там можно было вырастить рис к концу зимы — как раз перед весенним паводком, а лусавендру — поздней весной и еще раз — в конце осени. Никто в этих местах не знал сезонных ритмов лучше, чем Аксимаан Трейш, и лишь самые шустрые из фермеров успевали высадить рассаду прежде, чем проносился слух о том, что она уже приступила к севу.

Несмотря на всю ее властность и авторитет, у Аксимаан Трейш имелась одна черта, которую народ долины считал непостижимой: она столь внимательно прислушивалась к советам сельскохозяйственного агента провинции, будто он был кладезем всевозможных знаний, а она — лишь ученицей. Два-три раза в год агент выбирался из Мазадона — столицы провинции, совершал объезд по болотистым землям и первую остановку в долине всегда делал на плантации Аксимаан Трейш. Она размещала его в большом доме, открывала бочонки искристого вина и крепленого нийка, посылала внуков на Хэвилбоув наловить маленьких вкусных хик-тиганов, сновавших между камней на порогах, приказывала разморозить куски мяса бидлака и поджарить их на огне из поленьев душистого твейла. По окончании застолья она усаживалась рядом с агентом и до поздней ночи вела беседы о таких вещах, как удобрения, прививки для рассады, уборочная техника, а ее дочери Хайнок и Ярнок тем временем записывали каждое слово.

Для всех оставалось загадкой, почему Аксимаан Трейш, которая наверняка больше всех на свете знала о выращивании лусавендры, прислушивалась к тому, что говорил маленький правительственный чиновник. Для всех — кроме ее семьи.

«У нас свои обычаи, и их нужно соблюдать, — говаривала она. — Мы делаем то же, что и всегда, поскольку раньше это себя оправдывало. Сажаем семена, ухаживаем за рассадой, следим за ее ростом, созреванием, собираем урожай, а потом точно так же начинаем все заново. И если каждый год урожай не меньше предыдущего, считается, что все сделано хорошо; а на самом деле мы терпим неудачу, так как всего лишь повторяем то, что делали прежде. Но в жизни нельзя стоять на месте: остановиться — значит утонуть в болоте».

Потому-то Аксимаан Трейш и подписывалась на сельскохозяйственные журналы, время от времени посылала внуков учиться в университет и самым внимательным образом выслушивала все, что говорил агент. Ее агротехнические методы год от года совершенствовались, количество мешков с лусавендрой, отправляемых на рынок в Мазадону, неуклонно возрастало, все выше становились кучи блестящих рисовых зерен в ее закромах. Ведь всегда можно научиться делать что-то лучше, чем умеешь, и Аксимаан Трейш не жалела на учебу ни средств, ни сил. «Мы и есть Маджипур, — все время повторяла она. — Большие города стоят на основании из зерна. Без нас и Ни-мойя, и Пидруид, и Кинтор, и Пилиплок превратились бы в пустыни. А города растут с каждым годом, поэтому мы должны больше работать, чтобы прокормить их. У нас нет выбора. Такова воля Божества. Разве не так?»