Шамиль Идиатуллин - СССР™

Забор, нарочно высоченный и некрасивый, заскрипел и рухнул в несколько разделений. И за пыльной кисеей несколько сотен глоток сразу заорали: «Ура!»

Рычев, дважды вздрогнув, на секунду застыл на месте, прищурился, потом медленно развернулся всем телом.

Там было на что посмотреть – мы всё правильно рассчитали.

Забор скрывал две первые улицы, уставленные плоскими салатными и бежевыми двухэтажными коттеджами (крыши и вообще облицовка из энергособирающих панелей, три спальни, гостиная, две гостевые комнаты, туалет, ванная; водопровод и канализация будут сданы к сентябрю, три первые семьи, выбранные бригадами, уже поклялись, что перебьются месяц без удобств, получили ордера и заезжают сегодня вечером). Вдоль домов успели поставить невысокие заборы (из тех же панелей), выложить в нескольких теплицах дерн с какой-то прижившейся здесь травой и отпунктирить этот изумруд карликовыми саженцами. Только столбы фонарные повтыкать времени не хватило – они связкой хвороста отчеркивали перспективу Северной улицы.

Народ собрался в сотне метров от нас, на площади, утоптанной слева от Восточной, перед курганом техники. Почти тысяча человек, первая и третья смены практически в полном составе, стояли не шелохнувшись, пока мы тут начальство до кондиции доводили. Потому что договорились ведь.

Из колонок, установленных рядом с трибуной, грянул Баранов:

– Торжественный митинг, посвященный завершению строительства квартала «А» города Союз объявляю открытым! Слово предоставляется почетному гостю нашего собрания, президенту группы «Союз» Максиму Рычеву!

Рычев в который уже раз внимательно посмотрел на меня. Я хихикнул, потом смущенно замолк, потом заржал в голос. Хотелось многое сказать – про то, что мы-то, Мак Саныч, сначала и не поняли, что вам вот это именно надо, про то, что истина всегда где-то рядом, и часто за забором, наконец про деньги, мечты и веру в людей. Но бессловно ржать, разглядывая начальника, было куда большим удовольствием.

Рычев смотрел на меня.

Строители нестройно зааплодировали.

Поняв, что тщательно продуманная программа подвисла, я все-таки высказался:

– Мак Саныч, ну ждут люди. Может, скажете что-нибудь про город-сад?

– Камалов, я тебя убью, – устало пообещал Рычев и пошел к помосту.

3

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!

Народный стриптиз оказался не так страшен, как его малевало расторможенное воображение. Начало, правда, меня совсем встревожило.

Ликующе, на последней кишке, заголосили фанфары, – боюсь, как бы не горны, – но вместо пионеров на сцену умело, от бедра вышли три крайне пригожие девицы в фирменных бирюзовых робах «Союзстроя». Я заподозрил, что Кузнецов с Каменщиковым все-таки притащили профессионалок из какого-нибудь ночного клуба – хотелось верить, что расположенного не дальше тысячи километров отсюда.

Фанфары улетели в саксофоновый регистр. Девочки принялись ловко и, чего скрывать, красиво дергаться и махать ногами. Мои мрачные подозрения усилились.

Участницы танцевального коллектива с чувством, по разделениям, стянули куртки, обнаружив белые майки, которым было что облегать. Я заозирался, пытаясь высмотреть злодеев из оргкомитета, но все лица вокруг были совсем одинаковыми, будто штампанутыми прессом под маску «Тупой восторг». Интересно было бы оценить реакцию прекрасных дам, но их мне как-то под взгляд не подвернулось, – и слава богу, а то еще огреб бы я укоризны по полной.

Игра в перископ не позволила мне увидеть самого интересного – по счастью, не того, что логично было ожидать. Публика выдохнула и сразу загоготала. Я рывком развернулся к сцене, решив, что там дошло до свального греха. И нашлась в моем прозрении сермяжная правда. На сцене копошилась свалка совсем не безгрешного вида: два неизвестных мне толстых мужика пытались подняться на карачки, а по ним катался Федин, шаловливо махавший трофейной курткой. Я, не успев даже сообразить, что происходит, пробормотал: «Раздавишь ведь, балда». Но Федин оказался изрядным акробатом: потоптав партнеров, аки страус куропаток, десяток секунд (публика сама приняла полулежачее состояние), он грузным таким чертом выпрыгнул на метр вверх, с грохотом приземлился на полусогнутые и принялся танцевать что-то среднее между гопаком и низовым брейком. Два других мужика приподнялись, позволили опознать в себе фединских, естественно, подчиненных (с жилстроя, между прочим, героев сегодняшних, получается) и покатились в диком темпе выплясывать вокруг побагровевшего от стараний шефа.

Живое творчество масс, пробормотал я, разыскивая глазами девочек в белых майках, – не хотелось верить, что они и превратились в героических строителей. Девочки обнаружились почти за кулисами – строго подтанцовывали по стойке «вольно», явно готовясь вступить в номер на финальной стадии. Я облегченно выдохнул и стал потихоньку продавливаться к малому шатру, где, по расчетам, находился Рычев. Концерт получился удачным и успешным, в безобразие и пошлятину, похоже, срываться не собирался и потому мог обойтись без моего бессильного внимания.

Сперва-то была мысль сделать все по-взрослому: накупить пафосной выпивки, посуды, вытащить из Москвы шеф-повара, из Тюмени или Красноярска – персонал целого ресторана, от халдеев до посудомойщиц, и главное – привезти пучок звезд помельче и какую-нибудь мега. Особенно кипятился Федин, который, как я подозреваю, мечтал пригласить на танец любимую певицу, а список у него был коротким – Пугачева да Ротару почему-то, здоровый такой консерватор Виталь Кириллыч наш. Я по этому поводу сразу высказался аккуратно, но решительно. Федин поинтересовался, а кого люблю я. Я объяснил, что мои симпатии лучше народу не демонстрировать, потому что мы нацелены на созидание, а не всемерное распространение шариата и анархического синдикализма. Федин поинтересовался, кого любит Рычев. Я вспомнил, что Армстронга, Синатру и вроде бы Петра Лещенко. Федин предложил пригласить кого-нибудь из них, а лучше всех скопом – человеку же приятно будет. Я предположил, что, во-первых, приятного здесь мало, во-вторых, еще на Гаити туда-сюда такие эксперименты проходят, а в центре России шансов на успех, к счастью, нет совсем.

Тут обсуждение пошло вразнос: исполком принялся наперебой предлагать любые знакомые имена, без разбору, лишь бы погромче были, от Доминго и 50 Cent до Хворостовского с «Теплой трассой». Я слушал, подперев щеку рукой. Давить совершенно не хотелось – все же как лучше искали, – а других способов уйти в конструктив я не видел.

Спас все Баранов. Он воскликнул:

– Стоп, товарищи! Мы чего обсуждаем-то? Мы же говорим, с кем праздновать реальное начало великой стойки. А чего мы строим? Союз мы строим. И что, нам в связи с этим будут Орбакайте с Шакирами петь? И чем тогда наш проект отличается от какого-нибудь юбилея Дерипаски?

– А что ты предлагаешь? – спросил Федин. – Самим петь? Под гитару?

– Концерт ансамбля ложкарей Двенадцатого СМУ, – предположил Каменщиков, директор по обеспечению.

– А хоть бы и так, – сказал Баранов. – На самом деле зря иронизируете, Андрей Анатольевич. Живое творчество масс – великая сила. А честно говоря, это единственный способ нормальный праздник сделать.

– В смысле? – заинтересовался Каменщиков.

– В смысле, что, если народу двадцать ящиков водки с хавчиком выставим и бабусек в блестящем подгоним, чтоб пели, народ быренько нафигачится и домой расползется. И останется похмелье и нехорошее чувство.

– Какое?

– Да стандартное: начальство оборзело, вместо того чтобы зарплату нам поднять, себе блядешек заграничных выписывает.

– При чем тут... – удивился Каменщиков, замолчал и через секунду сказал: – А вообще да, так и будет.

– Вот. А если сами будут номера готовить, то будет честное и полное чувство, что это их, наш – общий, короче, – праздник. И шансов, что пьянкой все не кончится, тогда куда больше.

Исполком по примеру Каменщикова взбурлил, но тут же успокоился и согласился с Барановым. Только Сергей Кузнецов, каменщиковский зам, присутствовавший на правах обеспечителя официальных мероприятий, сказал: «То ли в избу и запеть, просто так, с морозу» (я не понял, к чему это, но уточнять не стал).

Ну зря он это сказал – выбрали Кузнецова руководителем оргкомитета, хоть он и орал, что нет слуха и что пошутил вообще. Не убедил, конечно, никого – ни этим, ни злобным обещанием каждого присутствующего занять в номерах, связанных с перетягиванием каната и танцами вприсядку. И как минимум в отношении Федина, оказывается, обещание выполнил. Не зря оргкомитет заседал последние дни по три часа подряд, сдергивая с самых ответственных участков самых нужных людей. Руководители подразделений мне полтемечка по этому поводу выгрызли. Я плакал, но терпел, – потому что давши слово.