Шамиль Идиатуллин - СССР™
В общем, никто не погиб, но «ох» получился громким. Я натурально всполошился, вскинул голову и выковырялся из-за стола здороваться с начальником. Начальник, увидев, что я жив, упитан и погряз в бюрократии, резко остановился. Оправившийся от бортования Баранов попытался прыгнуть ему в спину, но успел извернуться и замысловато выпасть из кабинета.
– Работаешь, значит, – отметил Рычев, оглядываясь.
– Здравствуйте, Мак Саныч! – радостно сказал я, шагая с рукой наперевес.
Я думал, он меня бить начнет – ух как раскочегарился, молодец, Баранов, – но старая школа трех молодых стоит, причем в золоте. Рычев вяло жамкнул мне кисть, продолжая оглядываться, и сказал:
– М-да, хоромы. Молодец.
– Спасибо, Мак Саныч! – воскликнул я, упорно не замечая сложной интонации. – Тяжелое наследие «Запсибкопей», еще не все переделать успели. Ну как вам наше хозяйство? Впечатляет?
– Да как тебе сказать...
– Прямо говорите, на вас же ориентируемся.
– Мне, Алик, нечего прямо говорить, потому что я толком ничего не видел.
– Как – ничего? – удивился я. – Слава!
Слава немедленным чертиком сунулся в дверь.
– Да нет, он-то мне все показал, спасибо, Вячеслав... э...
– Юрьевич, – дуэтом сказали мы с Барановым.
– Вячеслав Юрьевич. Спасибо, и если позволите, мы на минутку...
Баранов растаял за чмокнувшей косяк дверью.
– В смысле – ничего? – продолжал я удивляться. – Я же попросил...
– Я, Алик, за утро на шести котлованах побывал. Незабываемое зрелище, конечно. Но я же просил сразу меня на жилплощадку везти. У тебя подчиненные совсем дебилы, что ли?
– Не, это не подчиненные, – сообщил я, широко улыбаясь. Это я.
И подумал: ща точно врежет.
Не врезал. Кротко осведомился:
– Что ты? Дебил?
– А? Не, это пока еще нет, хотя близок. Но это я просил обязательно вас провезти по стройкам, чтобы вы в сравнительно девственном виде все увидели.
– Зачем?
– Как это? Так этого же не будет через день-два, Мак Саныч! Всё, грунтовые завершены, из нулевого выходим. Чтобы было с чем сравнить, значит. Я еще операторов отправил, везде снимают – первая глава истории практически, нет, вторая...
– Алик, родной. Я миллионы строек видел, они все одинаково начинаются – грязь и огромная яма в грязи. Я вот никак не думал, что буду на самолете, пароходе и вот этом монстре жутком полсуток переться, чтобы еще шесть ям увидеть.
– Так, Мак Саныч, это сегодня ямы, а послезавтра уже три производственных участка, научный комплекс, испытательный центр, полигон...
– Мне люди важны, а не железки. А людям крыша над головой нужна. Мы же с тобой про это разговаривали. Так чего ты мне глину суешь вместо людей? Я же не Господь Бог, Адама лепить.
Я промолчал. По лицу моему, наверно, шла широкая рябь.
– Мы пойдем жилплощадку смотреть? – спросил Рычев.
– Ну да. Когда, сейчас?
– Нет, на Новый год! Конечно сейчас!
Вывел я его все-таки. Приятно.
– Да все, идем же. Просто хотелось показать то, чем можно гордиться... – пробормотал я.
И мы пошли. Точнее, поехали.
Микроавтобус ждал под парами, из окошка во все горло улыбался Баранов. Да, я решил довести любимого начальника до парового томления – и полезно это, и интересно, потому что беспрецедентно. Захочет – уволит, но пока дайте порезвиться, раз других способов досуга не предусмотрели.
Последним влез Федин, сразу превративший просторный салон в багажник микролитражки. Рычев даже подвинулся на своем одинарном сиденье. Меня это и умилило, и поддухарило – а нечего было джип и охрану по приезде отсылать, мне об этом без всякой связи давно доложили.
Андрей, водитель, сразу притопил. Автобус быстро набрал восемьдесят и пошел как конек по льду – твердо и плотно. Я украдкой показал Федину большой палец. Дорога в самом деле вышла шоколадной, гравийную подушку насыпали из толкового гранита, а не общепринятого известняка. Грех было по такой дороге кругаля-то не дать.
И грех было дать Рычеву отсмаковать тесноту с обидой. Федин, вдохновленный моим комплиментом, сразу заговорил, а он тихо говорить не умеет. И нормально говорить не умеет. С маху всовывает в голову собеседника крупные шершавые блоки без начала и конца:
– Так это, Максим Саныч! Значит, три площадки у нас! На нулевой цикл четырнадцатого вышли! Это без коммуникаций! А с ними шесть! Три – жилье, значит, и мы вторую уже под крышу заводим! За подрядчика такого спасибо, как говорится, от всей! А материал, хочу сказать, вполне, тоже спасибо, получается!
Рычев попытался что-то спросить, но Федин пел как тетерев. Тогда Рычев тоже крикнул:
– А что значит – вторую под крышу? Первую завели, что ли?
– Дак деньги-то, говорю, спасибо! С ними чего не завести! Так что все нормально, Максим Саныч, грех жаловаться!
Рычев с отвращением посмотрел на меня. Я громко – иначе, похоже, и не услышал бы никто – сказал:
– Всё, приехали. Дальше пешком.
Федин вывалился из двери спиной вперед, как медведь-водолаз. В дверь пахнуло теплом, свежестью и немного мазутной гарью. Я замешкался на ступеньке и чуть не был сбит и растоптан двухслойными кожаными подошвами «союзного» президента. Рычев сделал несколько шагов по дуге, сунул руки в карманы по локоть, показательно оглянулся и осведомился:
– Ну и что это такое?
Просто, без затей. Я думал, он по привычке в историю углубится, что-нибудь про ленские рудники и ГУЛАГ скажет. Тут бы я и возразил, что ни к чему драматизировать – это не бараки, а укрупненные бытовки, с частичными удобствами, адаптированные для всесезонного проживания, и в три ряда они выстроены сугубо для экономии пространства и минимизации ущерба, наносимого окружающей среде. Но при столь жесткой постановке вопроса было уже не до резвостей.
Я сказал:
– Это вот первая линия, так называется. Временные, конечно, строения, но, в принципе, с учетом перспектив...
– Каких перспектив, Алик?
– Так наших, Мак Саныч. Народ же все понимает.
– Что он понимает? – тихо и страшно спросил Рычев. – Что большое дело с бараков начинает? Что ему опять совок устроили с грязюкой по пояс? Что вы деньги все разбазарили, я еще разберусь, куда? Я молчу про эталонный жилкомхоз, господь уж с ним совсем, поплакали и забыли, но осознанно зачем в сортире селиться? Какие «временные»? Какая «первая линия»? Что вы тут за Васильевский остров, понимаешь, устроили?
– Максим Александрович...
– Что – Максим Александрович? Ты что, Алик, сдурел, прости меня, конечно? Ты чего натворил-то? На хрена здесь эта Нахаловка?
– Максим Александрович, ну не волнуйтесь так.
– Не волнуйтесь?! Нормально! Я еду сюда остров будущего принимать, понимаешь? Лучший город Земли, счастливое завтра страны, окошко в мечту! Три завода, два НИИ, тысячи лучших специалистов страны! И что я вижу? Бараки в пять рядов и автобан с концом в болоте. И забор этот долбаный. Забор-то здесь зачем? От оленей? От медведей? От шпионов?
– Ну, там основная жилплощадка, – пробормотал я, прислушиваясь. За забором помалкивали.
– О господи. Еще и основная. А это вспомогательная, получается? Убил ты меня, Камалов. Убил, закопал и могилу осквернил.
– Стоп, Мак Саныч. Чего вы завелись-то? Да, грязь, времянки, некрасиво. А как вы хотели? Мы что, Хоттабычи тут все? Я не могу за три месяца принять две тысячи человек и всех разместить по хоромам. Хоромы, извините, сначала построить надо. Причем не просто построить, а так, чтобы эти две тысячи человек сами строили, – а им, между прочим, сперва надо промзону делать. Это же такие деньги, такое время надо, такие усилия...
– Тебе денег мало было? – в упор спросил Рычев.
Я понял, что пережимаю, и ответил коротко:
– Времени.
Рычев долго смотрел на меня, хотел что-то сказать, но махнул рукой. Еще раз повернулся и сказал:
– Ладно, поехали.
– Куда?
– Обратно к этому чудовищу. Поеду-ка я домой.
– А с людьми пообщаться?
– С какими людьми?
– Ну, с нашими, «союзными». Все ждут.
Рычев снова рассмотрел меня и сказал:
– Все ждут. Молодец ты какой, Алик. Все ждут... В чистом поле или под навесом? Или под старою телегою, для аутентичности? А я, значит, выйду и буду про город-сад вещать. Эх, Алик... Ладно, сам виноват, старый дурак. Всю жизнь в сказки не верил, а на старости лет решил разок поверить. Ну и огреб. Поехали.
– Ну минуточку буквально, – взмолился я, повернулся к переживавшему в стороне Федину и махнул рукой.
Федин рявкнул в давно подготовленный мегафон.
Забор, нарочно высоченный и некрасивый, заскрипел и рухнул в несколько разделений. И за пыльной кисеей несколько сотен глоток сразу заорали: «Ура!»
Рычев, дважды вздрогнув, на секунду застыл на месте, прищурился, потом медленно развернулся всем телом.
Там было на что посмотреть – мы всё правильно рассчитали.
