Евгений Гаркушев - Русская фантастика 2012
После захода солнца, когда с гор опускался холод, я забирался в спальный мешок, который клал среди цветущего вереска, и вглядывался в ночное небо, искал на нем тусклое пятнышко Солнца. Пусть свет, приходивший на Каплю Меда, в отличие от звездолетов, добирался сюда долгие годы и звезда на самом деле была уже в другом месте — все в мире относительно. Где-то там, в той стороне, за пределами классически доступного пространства, жила Алиса, моя любовь и мечта.
Может быть, эта чудесная девушка, наши приключения среди звезд привиделись мне, были навеяны участием в мощной фантопликации? Может быть, нет никакой Эмайн-Махи, а я всего лишь грежу наяву, пока мое тело выполняет нудную и тяжелую работу на Песчаном Зеве, подчиняясь командам суперинтеллекта, который решил взять управление над моими нервными окончаниями и мышцами напрямую? Ведь сознательно следовать командам в бытность манипулятором получалось у меня крайне малоэффективно…
Прекрасная дочь миллионера, собирающая с пола объедки, так вовремя обратившая внимание на простого студента, лишившегося низкооплачиваемой грязной работы, — такое только в сказках бывает! Да и вокруг было слишком хорошо, светло и радостно — особенно когда от моей любимой приходили сообщения…
Но я все же надеялся, что чудесная Алиса существует в реальности первого порядка. Не стоит усложнять и без того непростую картину мира нагромождением предположений и вычурных гипотез. Ведь для меня, как и для многих, любовь — капля меда в бочке дегтя, которой так часто бывает человеческая жизнь, полная потерь, страданий, нереализованных возможностей и пустых устремлений.
Александр Золотько
Специфика транспортировки живой рыбы на большие расстояния
Когда-то очень давно перевозчики живой рыбы столкнулись с проблемой. В дороге рыба, не имевшая возможности и стимула двигаться, становилась сонной, теряла и вес, и товарный вид. Кто-то предложил сложную систему освежения воды, обогащения ее кислородом, подогрева и подкормки. И это был хороший, эффективный, но дорогой выход.
Девушка раздевалась медленно, томно прикрыв глаза и всем своим видом демонстрируя, что прекрасно сознает свою красоту и понимает, что мужчины, собравшиеся у бассейна, внимательно следят за каждым ее движением. Толстяк, минуту назад надувавший пластиковый матрац, замер, забыв обо всем на свете, и воздух вырывался наружу из матраца, теребя реденький чубчик толстяка.
Со свистом.
Наверняка со свистом, но камера в бассейне микрофоном оборудована не была, и Максим, естественно, слышать ничего не мог.
Только видеть.
Посмотреть, правда, было на что.
— Нет, ну ты глянь, какая фемина, — простонал Максим, не отрывая взгляда от монитора. — Я бы ей отдался…
— Угу, — кивнул Капустин, тоже с интересом глядевший на процесс раздевания. — Мы сколько в рейсе уже?
— Триста десять дней, пятнадцать часов и… — Максим скосил глаза на таймер. — Десять секунд. А что?
— Ничего. Боюсь, что сейчас ты отдался бы любой даме, появись хоть малейшая возможность, — меланхолично заметил Капустин.
— Не без того, — согласился Максим. — Не без того. Но. Согласись, что но.
— Но, — кивнул Капустин. — Объект привлек бы внимание и не такого истосковавшегося по женскому полу экземпляра, как ты. Перед рейсом я отдыхал на Кайманах. Но даже там она имела бы успех.
Покончив с блузкой, девушка перешла к тесным шортам. Толстяк выронил матрац и открыл рот.
— И ведь день за днем — одно и то же. Ничего нового. Даже я перестал ждать чего-то особенного, типа случайного стриптиза. Но каждый раз что-то поднимается в душе… — Максим коснулся сенсора, увеличивая картинку. — Может, вот сейчас? Возьмет и откажет какая-нибудь бретелька.
Пышная грудь заполнила весь экран.
— Ну, давай, милая, давай… — простонал Максим.
— Макс, руки на пульт! — приказал Капустин.
— Да вот они, ручки, Капустин, вот они, — Макс покрутил руками в воздухе. — Ты точно уверен, что нет лаза отсюда в «Ковчег»?
— Нет, — сказал Капустин. — Не предусмотрен.
— Ты жестокий, — Макс заложил руки за голову и откинулся на спинку кресла. — Она сейчас будет натираться кремом от загара…
— Выключи, — посоветовал жестокий Капустин.
— На самом интересном месте?
— Вот сейчас придет кто-то из команды очкариков или даже сам Стоян… Это будет даже смешнее. Вот Стоян тебе и объяснит, что бывает с членами экипажа, подключающими камеры обзора на мониторы в рубке…
— Они сами здесь смотрят…
— На пульте управления? — осведомился Капустин и демонстративно посмотрел на часы. — До появления очкарика осталось десять… девять… восемь…
Макс вздохнул и переключил монитор на внешний обзор.
— Ну конечно, тут все гораздо важнее и красивее. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь обнаруживал в Тоннеле хоть что-то… нет, не интересное, просто хоть что-нибудь.
— Не знаю, — Капустин развернул свое кресло к инженерному пульту. — Может, кто и видел. Только рассказать не смог. Корабли, знаешь ли, иногда не возвращаются…
Макс достал из-под пульта деревянный брусок, демонстративно постучал по нему костяшками пальцев и спрятал обратно. Потом молча покрутил у виска пальцем. Такие разговоры в рейсе пилоты не приветствовали. На Земле еще кое-как, а в Тоннелях…
— Дурак ты, Капуста.
— Дурак, — не стал спорить Капустин. — Но ты мне, как вахтенный пилот, скажи — если заметишь что-то по курсу в Тоннеле, что делать будешь?
— Согласно инструкции, — угрюмо ответил Макс.
— Ага, значит, нажмешь кнопку оповещения, вызовешь всех наверх. Потом?
— Буду принимать меры.
— Во как? — обрадовался Капустин и повернул кресло обратно, чтобы видеть собеседника. — И сколько же у нас времени займет выход из Тоннеля? От начала торможения до возможности маневрирования в обычном пространстве?
Макс задумчиво посмотрел на пульт, наклонился и протер рукавом монитор.
— Молчишь, пилот? Правильно молчишь. Сто с лишним часов. Так что сиди и наслаждайся пустотой. — Капустин снова отвернулся.
Макс понимал, что инженер прав, но нельзя же было, в самом деле, оставить за ним последнее слово.
— А сколько тебе понадобится на восстановление генератора поля, если он выйдет из строя? — вкрадчивым голосом поинтересовался Макс. — Со времени аварийного отключения до возвращения его в режим?
Удар был ниже пояса. Это было и так понятно, что генератор, вышедший из строя в Тоннеле, ремонтировать никто не будет. Некому будет ремонтировать. И нечего. Что именно происходит с кораблем без поля в Тоннеле, понимали лишь несколько теоретиков. Для остальных было достаточно того, что корабля не станет.
— И я о том же, — сказал Капустин. — Мы здесь пассажиры. Я хоть могу контакты зачищать и освещение ремонтировать, а пилоты могут только таращиться в мониторы.
— Пассажиры… — Макс глянул на монитор. — И пассажиры, между прочим, третьего класса. Первый класс — вон там. Девочка та в первом классе, толстяк тот придурошный и сексуально озабоченный. Десять тысяч пассажиров первого класса, и семь штук — третьего.
— Плюс четыре наблюдателя, — напомнил Капустин.
— Это проблемы наблюдателей, — поднял палец Макс. — Они могли бы лететь с колонистами, получать все удовольствия и не занимать нашу кают-компанию под свое оборудование. И, кстати, о наблюдателях… Я мог бы еще любоваться феминой, если бы ты меня не торопил.
— Мог, — кивнул Капустин. — Но зачем? Полчаса на загар, потом она нырнет в бассейн, проплывет от стенки до стенки три раза, выберется на берег, вытрется-оденется и уйдет получать дополнительное образование. Что там она постигает? Медицину?
— Медицину.
— А в жилых отсеках камер наблюдения нет.
— Но целых полчаса… — Макс вздохнул, помолчал и неожиданно даже для себя сказал: — Я их ненавижу.
— Камеры наблюдения?
— Нет. Наших пассажиров первого класса.
— Честно?
— Честно.
— Хочешь об этом поговорить? — спросил Капустин с интонациями Марка Флейшмана. — Расслабься, успокойся и дай себе возможность выговориться…
— И нечего тут выговариваться, — голос Стояна от входа прозвучал резко, инженер и пилот вздрогнули и оглянулись на вход.
Руководитель группы наблюдения стоял на пороге и с доброй улыбкой рассматривал Макса и Капустина. Как подопытных мышек рассматривает добросовестный экспериментатор.
— Доброе утро, — сказал Макс.
— Доброе утро. — Стоян подошел к свободному креслу второго пилота и сел. — Значит, вы их тоже ненавидите.
— Что значит — тоже? Я их просто ненавижу.
— Даже ту самую фемину? — приподнял бровь Стоян.
— А подслушивать — нехорошо.
