Мария Перцева - Сказочка
«Да, жаль, что людьми они становятся только ночью», — подумала она.
Однако принц тем временем проснулся и, увидев сестру, улыбнулся:
— Что, юной скво опять захотелось искупаться?
Но Анфиса, пропустив угрозу мимо ушей, тихо спросила:
— Дональд, а ты хочешь стать человеком?
— А кто же я по-твоему? — удивился принц.
— Ты не понял. Я имею в виду — насовсем. И днем тоже.
— Хочу! Тогда днем я буду с тобой играть, а ночью, как нормальному человеку, ты будешь давать мне спать.
— Перестань. Я серьезно.
— И я серьезно. Сестричка, я спать хочу. Нам, лебедям, непозволительная роскошь — болтать по ночам.
— Дурак! — вспылила Анфиса. — Я должна знать: вы хотите стать людьми?
Дональд перестал улыбаться и задумчиво взглянул на сестру.
На мгновение Анфисе показалось, что она поняла его мысли. Больше всего ему сейчас хотелось зажмурить глаза, заткнуть уши и прикинуться шлангом. Но было поздно, и вопрос был задан. И оставалось только жалеть, что пришла она с этим вопросом именно к нему… Молчание затягивалось.
— Ну? — не выдержала Анфиса.
— Не знаю, — наконец ответил принц, устало закрыв глаза. — Надо быть очень сильным, чтобы согласиться на это. Лебедем быть куда проще.
На следующее утро братья отнесли принцессу на материк. Путь через море был нетрудным. Анфиса с интересом наблюдала, как внизу по волнам движется странная тень. Это были одиннадцать громадных птиц, несущих в клювах гамак, в котором сидела наглая девица со своим плюшевым медведем.
Достигнув нужной поляны, лебеди высадили Анфису и, сделав над ней почетный круг, улетели. Принцесса осталась в одиночестве.
Первым делом она отправилась бродить по кустам. Убедившись, что соперницы как таковые отсутствуют, принцесса усадила медведя под дерево и уселась рядышком, изобразив на лице томное ожидание. Но время шло, а принц не торопился. На двадцатой минуте томного ожидания Анфиса стала подыхать от безделья.
Побродив по поляне еще немного, она наткнулась на заросли крапивы.
«Судьба», — поняла принцесса и, обернув руки подолом, стала срывать жгучие стебли.
— Ваше высочество, — вещал отец Симон, — не богохульствуйте! Книга Предсказаний никогда не лжет. И мы должны подчиняться ей. На то воля Божья.
— Ерунда, святой отец! Неужели вы сами верите, что я встречу на этой занюханной полянке ту самую принцессу неземной красоты?
— Неисповедимы пути Господни.
Принц душераздирающе закатил глаза и встал с трона.
— Ну ладно, святой отец. Последний раз я иду на поводу у вашего Господа. И то принимая во внимание его возраст.
С этими словами, не обращая внимания на позеленевшего отца Симона, его высочество наследный принц Филипп вышел из зала.
Въехав на поляну, принц попридержал коня и огляделся. Так и есть. Принцесс здесь было столько же, сколько копыт у зайца. Он уже собрался повернуть обратно, как вдруг ему почудился чей-то хриплый голос, напевающий песенку. Прислушавшись, он решил, что не ошибся, и двинулся на голос. Постепенно стали различимы слова. И хотя ритм больше напоминал гопак, это явно была колыбельная. Ошибиться не позволяли надрывные «баю-бай» в конце каждой строки.
Наконец за дальней березой мелькнуло что-то мохнатое. Объехав дерево, принц с удивлением увидел громадного плюшевого медведя, на коленях у которого сидела миниатюрная девушка (скорее даже девочка) и что-то увлеченно плела. Именно из ее уст раздавалась эта хриплая колыбельная.
Принц окинул девушку оценивающим взглядом и, решив, что она еще слишком молода для более близкого знакомства, ради приличия спросил:
— Привет, красотка! Тебя зовут Люси́, не правда ли?
Девушка оторвалась от своего вязания и подняла голову.
Принц отшатнулся. Это была не Люси. И даже не Джейн. И уж тем более не Аймигюль. Девушка была не столько уродлива, сколько ужасна. От одного взгляда ее зеленых мохнатых глаз становилось страшно и хотелось повернуться и бежать без оглядки, что Филипп и сделал бы, если б вовремя не вспомнил, что он принц. И что это создание — не что иное как ходячая провокация: немного умело наложенного грима, и вот уже все газеты пестрят фотографиями спины гордо удирающего правителя. Нет, этого они от него не дождутся. А девчонка в принципе ничего! Если только на лицо не смотреть.
— Ну так как? — продолжил он. — Я угадал? Люси?
Девушка окинула его исподлобья презрительным взглядом и, ухмыльнувшись, ответила:
— Почти. Мама звала меня Матильда Штутц.
— Забавно, — констатировал принц, слегка опешив от подобной наглости. — А что за песню ты пела?
— Это ночная песня, — раздраженно пояснила девушка. — Слушай, прохожий, ты ведь ехал куда-то? Почему бы тебе не продолжить свой путь?
Чем дальше, тем меньше эта девчонка напоминала провокатора: слишком уж правдиво она пыталась избавиться от Филиппа. Но вот как раз это настораживало еще больше. Не выказывать уважения к принцу?!
Наконец Филипп догадался о причине подобной наглости. Он не надел сегодня корону, и эта малолетняя грубиянка просто не представляла, что разговаривает с его высочеством. Впрочем, в этом был даже свой шарм. Нечасто представлялась подобная возможность общаться с народом вот так — без титулов. Особенно с молодыми особами. Во дворце яичницу можно было жарить — настолько все кругом кишело сальными глазками и приторными минами. По молодости лет Филипп раньше часто клевал на подобные уловки. Афродита открыла свои объятья для молодого принца, пожалуй, даже слишком рано. Наверное, поэтому, достигнув двадцатипятилетнего возраста, Филипп при виде пышного тела в первую очередь испытывал презрение и отвращение, а уж потом все остальное. Однако, несмотря на подобные разочарования, принц любил более чем бурно, одаривая женщин своей любовью направо и налево. Им владели азарт и наивная уверенность, что когда-нибудь количество конечно же перерастет в качество. Что ж, флаг ему в руки.
Увидев, что разговор не клеится, принц понимающе кивнул головой и, дернув поводья, направил лошадь в глубь поляны — может, там прячется пресловутая принцесса?
Анфиса проводила незнакомца взглядом и нетерпеливо огляделась. Принц явно не спешил. Да еще этот козел привязался. Люси! Ха! Видали мы таких Люси. У самого рожа кирпича просит, а туда же. И чего он здесь ходит? Вон, возвращается…
Убедившись, что принцессы не караулят своего жениха в кустах, Филипп решил возвратиться к этой странной девице и продолжить разговор. Остановившись рядышком, он слез с лошади и спросил:
— Матильда, ты не против, если я посижу здесь немного?
— Против, — поспешно заявила та. — Почему бы тебе не посидеть в другом месте?
— Могу объяснить: у меня здесь встреча.
— Прекрасно. У меня тоже. Я пришла первая, и тебе придется уматывать отсюда.
— И не подумаю! — возмутился принц. — Я буду оставаться здесь столько, сколько мне вздумается!
— Хорошо, — зловещим тоном произнесла Анфиса. — Но тогда пеняй на себя. Когда он приедет, я скажу ему, и он начистит тебе рыло!
— А она выцарапает тебе глаза!
Тут они оба замолчали, поняв, что в разговор вмешались еще двое неизвестных. Чтобы пролить свет на них, они одновременно воскликнули:
— Кто?!
— Кто выцарапает мне глаза?
— Моя прекрасная невеста. А кто начистит мне рыло?
— Мой благородный жених.
— Ха-ха! У тебя есть жених?!
— Не «ха-ха!», а «ого-го!». У него шикарные каштановые кудри, большие карие глаза, благородное лицо, и в плечах он в два раза шире тебя, рыжий коротышка!
— В таком случае у моей невесты длинные русые косы, коралловые губы, легкая походка и ноги от шеи! Получила, шестимесячная лягушка?
— Ноги от шеи? — изумилась Анфиса. — Бедняга! А туловище? У нее есть туловище?
— Туловище? — на секунду задумался принц, но, поняв, что попался на эту дешевую удочку, беззлобно рассмеялся:
— 1:0 в твою пользу. Моя убогая невеста явно проигрывает по сравнению с твоим качком. Ты мне его покажешь? Жутко хочется посмотреть на человека такой неимоверной ширины!
— Да, — согласилась принцесса, — у этого бедняги все время были проблемы. В дверь он проходил только боком. Что поделать, фигура такая! Легче перепрыгнуть, чем обойти…
Разговор принимал все более мирные формы.
— А что это ты плетешь? — поинтересовался принц.
— Да так, хобби. Кофту своему брату.
— У тебя есть братья? — изумился принц, пытаясь унять разбушевавшуюся фантазию. Кошмар предполагаемых лиц навел на него ужас.
Но принцесса спокойно ответила:
— Есть. Причем предостаточно. Тринадцать штук. И последние одиннадцать имеют слабость к подобным душегрейкам.
