Вячеслав Морочко - Египетские сны
Уже за уютным столиком, вспомнил, что давно лелеял мечту отведать уточку «по-пекински». Теперь я был близок к ее исполнению. В харчевнях Порт-Артура готовили блюда из морепродуктов, даже трепанги, но об «уточках по-пекински» как будто не слыхивали. Зато теперь об этом талдычут в каждой рекламе.
Подошла прехорошенькая официанточка. Когда-то мы обращались к ним «кунянь» – «девушка-женщина». Разглядывая морщинистое бледное лицо нового посетителя, она готова была прыснуть со смеху. Я представил себе скучную, увенчанную скудной растительностью физиономию с громадным (по китайским меркам) носищем и «прыснул» первым. Моя «кунянь» враз посерьезнела: видно, я что-то вспугнул.
Поздоровавшись, справился про пикинскую утку. Девушка раскрыла меню (англо-китайское), где было несколько вариантов блюд, отличавшихся размерами порции и гарниром. Я заказал – наименьший с картошкой, и, разумеется, – пива.
Бокал принесли немедленно, чтобы скрасить мое ожидание и из расчета, что, одним бокалом – не ограничусь.
Принесли «приборы» – палочки. Вокруг все пользовались палочками. Они должны были служить продолжением пальцев, чтобы схватывать и поддевать ломтики пищи. Когда-то меня учили ими пользоваться. Но это было, можно сказать, в другой жизни. Заметив неловкость, девушка без слов принесла мне вилку и нож. Пиво развязало язык, и, когда она прибегала с какими-то блюдцами или салфетками, я начинал объяснять, что служил в Порт-Артуре, имел знакомых китайцев моего возраста и профессии, и это была часть моей молодости. Она явно была смущена, ибо даже не слышала о городе с таким некитайским названием. Лондонские китайцы – выходцы из других «измерений»: Тайваня, Гонконга, Юго-восточной Азии, для которых континентальный Китай – все равно что «Сайберия» для англичан. Уходя за кухонную ширму, официантка, должно быть, хихикала со своими товарками над смешным старикашкой. А я про себя подумал, что таких старых, наверно, уже нельзя пускать за границу.
Наконец, принесли мою уточку – совершенно не то, что я ждал. В горке очищенных от костей и кожи, аппетитно пахнущих ломтиков (с соевой чесночной приправой) уже ничто не напоминало о птичке. Это была новая для меня кулинарная концепция: никаких «трупов» – еда должна выглядеть так, чтобы угрызения совести не мешали пищеварению.
Наверно, это было ошеломляюще вкусно. Но запах приправы и чудный дымок, исходившие от блюда, вдруг напомнили о другом блюде, связанном с отвратительным случаем, произошедшем в 1955 году, и я ощутил рецидив стыда, который тогда пережил. Воспоминание о нем торчало подобно занозе, которую невозможно не задевать. Моя совесть была уязвлена на всю жизнь.
4.
На острие Ляодунского полуострова, вдававшегося в Желтое море, находится город, прижатый к бухте и рассеченный на две половины горой. Спланированную по линейке Новую часть в основном занимали военные (сначала русские, потом японцы, потом опять русские). Более многолюдную Старуючасть населяли местные жители. В Новом городе находились: буддийский храм, зоопарк, кинотеатр и, отрада молодых офицеров, ресторан «Варьете». В Старом городе – китайские забегаловки, магазинчики восточной экзотики и ресторан «Зеркальный карп», упомянутый в эпопее Александра Степанова «Порт-Артур».
«Зеркальный карп – это что-то! Зеркальный карп – это да!» – восклицали офицеры-приятели, когда о нем вспоминали. Но скоро выяснилось, что никто из них там не бывал. На мое предложение посетить – отвечали: «Не стоит».
– Это опасно?
Да нет! Просто, не стоит. И все!
Уклончивые ответы только подхлестывали мое любопытство.
Наш полк размещался как раз в Старом городе, и я каждый день проезжал мимо почерневшего от времени массивного двухэтажного здания, на фасаде которого шевелилась огромная рыбина из блестящей фольги. Я долго держался, но в один из свободных деньков не выдержал и все же решил «осчастливить» «Зеркального карпа» своим посещением.
В фойе был встречен престарелым швейцаром. Впечатление было такое, будто кланяясь и улыбаясь, старик пытался мне втолковать то же самое, что и приятели: «Мы вас просим, честное слово, лучше к нам не ходите». Но я уже закусил удила: снял шинель, фуражку и передал их «тунзе» (товарищу) – так мы тогда обращались к китайцам мужского пола. Убедившись, что меня не пронять, швейцар указал на лестницу, дескать, что ж, в таком случае, – милости просим – наверх. Лестница тоже была знаменитая – в кованых кружевах, с красными рыбками на зеркальных ступеньках, где кавалер, глядя под ноги, мог оценить не только белье, но и сокровенные прелести своей дамы.
Знавшая несколько слов по-русски официантка усадила меня спиной к залу за столик, стоявший особняком возле двери, и положила тетрадный листочек написанного от руки меню. Я заказал запеченного карпа (блюдо, упомянутое в романе), стакан водки «жемчуг» и бутылочку пробиравшего до слез лимонада «чисвич».
Ожидая заказ, я сидел ни о чем не думая, глядя куда-то в стену поверх стола. Только в молодости удается так запросто выпадать из сиюминутности. В помещении стоял ровный гул китайской «едальни» – мелодичное нежное высокоголосие, украшенное ксилофонным постукиванием палочек.
Во время командировок мне уже приходилось обедать в харчевнях. Там было тесно, но для меня всегда находилось местечко, чтобы скушать скобляночку. Из чашек, напоминавших пиалы, не отрывая глаз от еды, насыщались бобами и травками, люди труда. Они пили чай, лимонад, иногда «синь-хуа» (дешевая водка). И все было «Хо!» (хорошо, порядок, О`key). И никому до тебя дела не было – таков этикет. Поэтому я и в «Зеркальном карпе» не вертел головой.
Когда принесли графинчик, рюмочку и лимонад, я с удовольствием выпил для аппетита.
Наконец, «приплыл» карп – да такой красавец, что глаз не отвести. Он возлежал на овальном блюде, украшенный маслинами, лимонными дольками, зеленью, усыпанный ягодами и пряными зернами. Это был его праздник. Он источал упоительный аромат на все заведение. Страшно было нарушить его красоту. Я сделал для храбрости несколько новых глотков и почувствовал приступ зверского голода. В конце концов, это – и мой праздник тоже. Отложив в сторону палочки, я отважно подступил к карпу с ножом и вилкой. С помощью этих орудий я рвал дразнящее тело красавца, отправляя нежные ломтики в рот. Притомившись, откидывался на спинку стула, чтобы вытереть губы, перевести дух и, сделав для вдохновения пару глотков, с новым пылом вцепиться в жертву.
Не знаю, сколь долго длился процесс первобытного насыщения, но, спустя какое-то время, мне, вдруг, показалось, что рыбы нисколько не убывает. Я видел порезы, уколы вилкой и даже места, где клочьями вырвано мясо. Но это было так незначительно, что блюдо не только не потеряло своей привлекательности, а напротив обрело еще большую соблазнительность, подобно женщине, освободившейся от лишних покровов.
Поразила догадка, а что если карпа заказывают на большую компанию. Сначала все вместе наслаждаются его красотою и благоуханием, потом разрезают, аккуратно раскладывают по тарелочкам, предвкушая удовольствие, поднимают тост в его честь и, затем уже, обмакнув запеченные дольки в соус, отправляют их себе в рот, чтобы, стеная и чмокая воздать должное шедевру природы и поварского искусства…
Я откинулся и уронил вилку. Свалившаяся тишина «давила» на голову, поворачивая ее вокруг шейной оси. Я не мог уже не обернуться, подобно воришке, застигнутому врасплох. Большинство столиков находилось сзади меня, под огромными окнами. Это был «зрительный зал», с завсегдатаями. Меня разглядывали пожилые мужчины и женщины, в черных одеждах (мужчины во френчах, женщины – в брюках и кофтах с белыми воротничками). Скорее всего, поход в ресторан был праздником в жизни немолодого китайца. Здесь он видел опрятных официанток, крахмальные скатерти и салфетки. Те же бобы, та же травка, которые можно съесть дома или в харчевне, тут подавались в красивых «пиалках», были высшего качества и «безумно» вкусны. Если люди знавали лучшие времена, то где, как не здесь, о них вспоминать. Впалые щеки, придавали суровость и особую «китайскую» святость. Не то, чтобы посетители были истощены, – просто, давно не ели ничего стоящего. Скорее всего, до того, как пришла к ним Великая уравнительная Катастрофа, они были людьми состоятельными, даже может быть интеллигентными. Нет! Нет, они мне сейчас не завидовали. Что угодно только не это. Я был от них слишком далек. По сравнению с этой древней цивилизацией, моя – выглядела недоноском, выросшим в круглом сиротстве. Они, видимо, слышали, что где-то среди дикарей есть обычай упиваться и нажираться до безобразия, но не могли себе этого вообразить… А теперь не могли поверить глазам. Судьба преподнесла им спектакль: «Оно насыщается». И выходящее за рамки приличия зрелище вызвало шок.
Оцепенение публики передавалось и мне. Увидев себя ее глазами, едва не лишился чувств. Опомнившись, вскочил на ноги. Показал, что хочу заплатить. Принесли счет, (по нашим меркам грошовый). Расплатившись, сбежал, едва держась на ногах, унося с собой в будущее это молчание, эти впалые щеки, эти пронизывающие глаза.
