Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)
— Идиотка! Дура чокнутая! Как она посмела припереться к тебе с этой запиской? — Макс метался по студии. — А ты ее еще и в кафе потащил! Неужели непонятно — сумасшедшая фанатка? Две сумасшедшие…
Кир молчал. Смотрел куда-то в пустоту, а видел, как…
…Хрустальные облака разлетаются на части. Серые глаза смотрят с благодарностью. Черное крыло купается в золоте. Печальная девушка уходит, чтобы никогда не вернуться. «Спасибо за то, что в этот день мне стало немного светлее». Последний день.
— Она прощалась, а я и не понял… — Мир в один миг опустел, рухнул, оставив тупой вакуум, сквозь который с трудом прорывались слова Максима.
— Что? Да ты ее первый раз видел! Так! Не смей брать дурного в голову! Слышишь? Ты ее не убивал!
— Но и не спас.
— Да что ты городишь такое? Послушай меня…
— Она мне снилась. После концерта.
— Мне она каждую ночь снится. — Брюнетка, Таня, теребила в руках рюкзак, даже не притрагиваясь к заказанному для нее кофе. — Не могу простить себе, что отпустила ее. Она выглядела такой веселой после концерта. Мы расстались в метро. Надо было проводить до самого дома.
— Вы не виноваты! — Глупая фраза, но надо же сказать хоть что-то.
— Она написала записки — мне и родителям — еще до концерта. Только вашу дописала после… Видимо, пока я в уборной была. И подложила в мой рюкзак. Видимо, опять же, пока я…
— Татьяна. — Кир попытался взять ее за руку.
— Мы расстались в метро, и она бросилась под поезд.
— …рось! Ты слушаешь меня вообще?
— Я сыграл боль. Но не ее. Я показал ей свет. Но чужой…
— Кирюха, ты чего?!
Он отвернулся. На душе было тошно и мерзко, будто в помойную яму с головой окунулся. А от Максовых причитаний становилось еще хуже.
— Извини, я пойду прогуляюсь.
Звякнув, покатились пятьдесят копеек. Кир на них даже не глянул. Он уже три часа играл в парке Шевченко. Подбирал аккорды, не обращая ни на кого внимания. Прохожие заслушивались музыкой, бросали мелочь, а он все играл и играл…
Попробуйте-ка сыграть мелодию печальных серых глаз. Думаете, легко? Да! Нет ничего проще, когда ты видишь…
Русые прядки, падающие на бледное лицо. Золото угасает закатом. Прощальная улыбка. Татьяна права — сероглазая решила все ДО концерта. В последний раз порадоваться жизни и уйти к любимому.
Он играл и играл. И с каждым новым аккордом оживал закат, собирались в единый пазл разорванные облака. Таяла боль в серых глазах. Сыграй он это на концерте, Настя бы осталась жива. Но… многие бы оценили, заиграй он вдруг не по расписанным нотам?
А сейчас, нащупав нужную мелодию, он повторял ее снова и снова, надеясь отыграть, вырвать у судьбы то, что потерял вчера. Играл до позднего вечера, так и не притронувшись (к вящей радости бомжей) к разбросанным у его ног монетам и бумажкам. А утренним поездом помчался в Киев. В надежде… на что, собственно? На чудо… Но нет, чуда не случилось. Сероглазая не ожила, Татьяна не оказалась злобной шутницей, нелепое самоубийство не было дурным сном. Он лично побывал на кладбище.
В коридоре разрывался звонок, а он все сидел, бестолково перебирая струны.
Хрусталь.
Вернуть. Отыграть. Отмотать назад.
Струны, струны, где у вас кнопка «назад»?
Бум!
Бум-бум-бум!
— Кир! Сволочь! Дверь! Открой! Или я ее выбью! Я знаю, что ты дома! А если не дома, выбью дверь и дождусь тебя в квартире!
Бум!
Кир нехотя отложил гитару и поднялся навстречу другу и менеджеру по продвижению.
— Ты что творишь? Ты на репетиции должен быть! Почему трубку не берешь?! Ты… ты вообще здоров? — Максим с тревогой смотрел на осунувшееся лицо друга. — Да что с тобой?
— Я… — Кир махнул рукой. — Ты не поймешь.
— Это все из-за той девчонки?
Кирилл не ответил. Да и что сказать-то? Как описать словами пустоту, что поселилась в душе? Динка, Настя — две сероглазые, две потери, и обе можно было не допустить.
— Эй, брат, нельзя же так! «Даже боги не могут сделать бывшее небывшим». Это Аристотель сказал. А он был умнее нас. Ты не исправишь прошлое, надо идти вперед!
— Да, — пробормотал Кир. — Вперед…
Он сходил на репетицию. И на вторую тоже. Но перед этим забрел в одну из городских больниц. Возвращался от Макса, ехал по Московскому проспекту, и… потянуло просто. Сел на лавочке в небольшом прогулочном парке. На соседней примостились две женщины — пожилая дама, видимо, с дочерью.
Он взял первый аккорд.
Готовится к операции. Женщина готовится. А дочь проведать пришла.
Страх. Тревога. Надежда. Как превратить это в свет?
Лучи. Робкие, золотистые, пробиваются сквозь густую тучу. Плавно и очень медленно прорезают черноту. Кажется, весь мир превратился в вязкую тучу. В тучу и золотые лучи. И лучей все больше с каждой секундой. Прорываются сквозь темноту, расцветают золотыми звездами.
Он повторял и повторял одну и ту же мелодию, купаясь в золотых лучах. Туч больше не было. Только звезды. Звезды на чистом дневном небе — может ли быть что-то прекрасней?
— Послушайте, — к нему подошла уставшая девушка в белом халате, — здесь все-таки больница, а не подземный переход!
Кирилл кивнул, извиняясь. Что ж, нельзя, значит, нельзя. Но попытаться стоило.
— Подождите! А можно он останется? Пожалуйста? — пожилая женщина спешила к ним, опираясь на руку дочери. — Может, я слишком мнительна, но у меня скоро операция, а я страшно боюсь. А эта его музыка… мне стало спокойней на душе… Он же совсем негромко играл. Пожалуйста!
Две женщины, пожилая и молодая, смотрели на медсестру с надеждой. Кир, глядя куда-то вдаль, молча гладил гитару. Девушка в халате с минуту поколебалась, потом кивнула.
— Только совсем негромко! И недолго. И лучше отойдите в глубь парка.
— Сыграйте еще раз то же самое, — попросила женщина, когда медсестра ушла.
Кирилл улыбнулся. Еще бы не сыграть! Ведь там, в этой игре, свет! Свет, в котором он может искупаться сам и которым может поделиться с другими. Они, конечно, не видят эту красоту, но чувствуют.
На третью репетицию он не пошел. Его ждали в другом месте.
— Кир, ты что здесь делаешь? — «Жигуленок»-такси притормозил у входа в больницу. Максим начал кричать, едва успев вылезти из машины. За ним неуверенно, будто стесняясь, вышла Диана. — Ты что вообще творишь? Неделю на репетициях не появляешься, трубку не берешь! Тебя все ищут! Я совершенно случайно узнал, куда тебя занесло.
— Я не могу, Макс. Не могу больше. Здесь свет. Здесь люди, которым я нужен.
— А там, — Максим потянул его за рукав, — люди, которые платят деньги за твои концерты и диски!
— Здесь боль, которую я могу превратить в золотые лучи. — Кирилл, казалось, совсем не слышал друга. — Как жаль, что ты этого не видишь. Я и сам не всегда… Его невозможно увидеть в зале. Настоящий свет появляется, когда я играю для того, кому действительно нужна помощь. Я играл тогда для Насти…
— Но ведь и Настя была в ЗАЛЕ! — Диана стала перед мужем. — И такие, как она, еще не раз придут на твои концерты! Со сцены тоже можно кому-то помочь!
— Да! — крякнул Максим. — Играй ты в своих больницах, кто мешает. Из твоих волонтерских вылазок можно очень даже хороший пиар-ход сделать.
Кир грустно улыбнулся. Червячок сомнения, выползший на слова Динки, испарился, едва заговорил Макс. Хрустальные облака, золотые лучи, нереально-лазурное небо, взмах черного крыла — все это превратить в банальный пиар-ход?
— Ничего ты не понял, друг. Игра за деньги и игра ради света… Это все равно… все равно что подменять пиво лимонадом! Один раз попробуешь, второй — не захочешь.
— Отлично! А жить ты на что думаешь? — Максим не выдержал, закричал в голос: — Твой свет тебя накормит?! Или за квартиру заплатит?
— Максим, помолчи хоть немного! — Сталь в голосе, сдвинутые брови, Кир еще не видел Диану такой, Макс, привыкший командовать, и тот отшатнулся от жены. — Кирилл, а ты послушай меня. Если тебе так противен… противна игра за деньги, можешь отдавать эти деньги тем же больницам! Шевчук, к примеру, занимается благотворительностью. И другие музыканты. Но при этом не гробят свою жизнь! И… — она запнулась, растерянно заморгала, — и жизнь своих близких.
Кир молча смотрел куда-то вдаль.
— Так. — Максим решил, что он уже достаточно «немного» помолчал. — Или ты, кретин, садишься в такси, или я тебя сейчас в поросячий хвост скручу и в багажник засуну. И в таком виде доставлю на репетицию! Или нет, сначала в наркологический центр заедем, пусть проверят, какой дряни ты нанюхался!
Кир покачал головой:
— Нет. Не скрутишь. И не засунешь. Ты светлее, чем сам думаешь…
