Икосаэдр 2.0 - Андрей Валерьевич Скоробогатов
К концу недели Диего устраивается в локомотивном депо на сортировочной. По десять часов, шесть дней в неделю он толкает тележки, крутит гайки и таскает дефектоскопы, подвешенные на кране. Уставший как чёрт, он приходит домой, и сил едва хватает на ужин и секс.
С каждым днём становится всё теплее. Четвёртый — самый северный из бывших миллионников, не считая опустевшего Второго, но и сюда приходит запоздалое лето. Наверное, раньше оно было таким же где-нибудь в Мурманске, Архангельске или Анкоридже, думает Диего. Распускаются листья на выживших деревьях, вдоль пыльных городских улиц цветут одуванчики — Диего ещё в армии полюбил эти простые цветы.
В следующее воскресенье они с Марией выбираются погулять в дендропарк — несмотря на то, что он находится буквально через дорогу от их жилища, за полмесяца проживания в Четвёртом Диего ни разу там не был.
— Раньше здесь было вдвое больше деревьев. Кедры, пихты, южная экзотика, — рассказывает Мария. — В детстве я любила гулять здесь с мамой и братом. Половину деревьев срубили на дрова в первые годы.
— Зато вам удалось выжить. Теперь есть где выращивать овощи.
— Разве это хорошо? Это была частичка старого мира, которого больше нет.
— Не стоит тосковать об этом. Я потерял всё, но научился жить по-новому, обрёл тебя и новый дом.
Мария качает головой:
— Раньше было весело. Раньше было много клубов, кинотеатров, концертов, много музыки и магазинов. Ты знаешь, ты правильно сказал, что Четвёртый из всех российских городов самый американский — ведь у нас приходилось больше всего торговых центров на единицу населения.
— Что в этом американского? — усмехается Диего. — Если Америка ассоциируется у тебя с… потребл… потребительством… как это сказать?
— С обществом потребления?
— Да, с обществом потребления, то я рад, что такой Америки больше нет. Что худшее позади, и что старая цивилизация умерла. Ты знаешь, нам говорили в детстве про «ось зла», про злых коммунистов верхом на ездовых медведях. Но я ещё тогда чувствовал, что всё не так. Что настоящая империя зла — это Америка. Что я и все вокруг живут неправильно. И Бог, или природа, или кто-то ещё обязательно накажут нас за наши грехи.
Они обходят грядки, на которые уже высадили саженцы. Пожилая женщина здоровается с ними, улыбается.
— Думаешь, добро победило? Но разве нынешний мир — Аномалия, Периметр, три миллиарда умерших по всем свету — это добро? — в голосе Марии слышны слёзы. — Разве это справедливо? Разве справедливы средневековые порядки? Стрелять в стариков — это добро? Здесь, в центре страны, нет убийц, да… Но почему мы в городах должны жить лучше других, когда миллионы людей умирают от голода?
Она поднимает воротник и прижимается к нему, словно прося защиты. Диего гладит её по спине.
— В мире много несправедливого, но разве вы не мечтали об этом раньше? Жить лучше других?
— Мечтали. Хотя жили лучше, чем сейчас. О чём мечтать сейчас, когда я потеряла всё? — Мария сдерживает слёзы, успокаивается и спрашивает: — У тебя есть мечта?
— Да, есть. Я хочу заработать семьдесят тысяч.
Мария усмехается от странной цифры.
— Но зачем? Что ты купишь на такие деньги?
— Деревянный кусок своего прошлого. У тебя тоже наверняка есть какая-то мечта?
— Да. Я хочу, чтобы ты убил меня этой осенью.
Она произносит это таким спокойным тоном, что у Диего мурашки бегут по коже.
— Что за глупости ты говоришь⁈ Я думал, ты сказала это тогда, в первый раз, в… агонии, что это был бред.
— Нет, не бред.
— Ты же понимаешь, что при попытке убить кого-либо…
— Нет, это ты не понимаешь. Ты всё поймёшь осенью.
4.
На дворе середина сентября, уже выпал первый снег.
Диего стоит на площади, на ринге, на котором обычно происходят поединки. Он осуществил свою мечту — на плечах висит стик, подключённый к дряхлой и хриплой, но громкой аудиосистеме. Левая рука бегает по тонким звенящим струнам, играя пронзительное соло в технике касания. Играть одновременно правой рукой басовую партию, как того требует инструмент, пока выходит не очень хорошо — но это дело техники, со временем он научится.
Музыка мёртвой Флориды разносится над холодным Четвёртым, эхом отлетая от уснувших небоскрёбов. Это его второй концерт, он играет бесплатно, и народу уже вдвое, а то и втрое больше — многие позвали после первого концерта своих друзей. В отсутствие интернета люди не разучились любить искусство и нуждаться в музыке.
Мария стоит в первых рядах. Она на четвёртом месяце беременности, теперь это стало сложно скрывать. Диего, как может, заботится о ней, и перед концертом долго пытается её отговорить, чтобы не мёрзла на обманчивом осеннем ветру. Мария не слушает — она рада за своего беженца, на её щеках слёзы восхищения и радости.
После концерта они идут домой. Вдоль главного проспекта светят одинокие фонари, на небе полная луна, тусклый свет которой пробивается через пелену свинцовых облаков.
— Я рада, что ты осуществил мечту, — говорит она. — Ты заслужил это.
— До конца счастливым я стану, когда родится мой сын, — Диего гладит Марию по животу. — Это моя новая мечта.
Мимо проезжает колонна армейских грузовиков. Мария останавливается и замирает. В её глазах виден страх.
— Что с тобой? — спрашивает он. — Чего ты испугалась?
— Сегодня день возвращения рекрутов с Периметра. Я всегда боюсь этого.
Диего обнимает её за плечи.
— Тебе нечего бояться. Я же с тобой.
— Я боюсь за тебя.
Дальше они идут молча. У входа в коммуну виднеется скопление людей, слышны крики. Мария останавливается, Диего пытается тащить её под руку дальше ко входу — он устал и ему хочется есть, волнение девушки начинает его раздражать.
— Что с тобой?
— Стой, там опасно… — говорит шёпотом она, глядя на толпу людей.
Он приглядывается. В центре стоит мужчина в армейской форме, которого держат под руки два дружинника. Рядом с десяток людей, они о чём-то яростно спорят друг с другом и со служителями порядка. Мужчина в армейской форме замечает подошедших и кричит:
— Маша! Это я! Вон он, хватайте его!!!
Группа людей отделяется от толпы и направляется в сторону Диего.
— Беги! — говорит Мария. — Мне ничего не
