Сказки Змея Горыныча - Борис Гедальевич Штерн
— Чего, чего… Медаль. «За отвагу».
— Кому?
— Кому, кому… Вам. Вы посмотрите, не стесняйтесь.
Смирный заглядывает в коробочку и видит медаль.
— Ага, — говорит Смирный.
— Не так надо отвечать.
— Ах, да… — вспоминает Смирный и вскакивает. — Служу Советскому Союзу! — Полковник улыбается. Дама — тоже.
— Ну, я пошел, — неуверенно говорит Смирный.
— Стоять! — командует полковник и берет вторую коробочку. — Все-таки очень жаль, что вы пиджак но надели. Вы, говорят, обиделись, что вам простую повестку прислали, а не пригласили персонально. Вы абсолютно правы. Я из Курнаго дух вышибу! Позвольте вручить вам…
Смирный заглядывает во вторую коробочку… опять, ядрена вошь, медаль!
— А это чего? — взволнованно спрашивает Смирный.
— Юбилейная медаль. «40 лет Победы в Великой Отечественной войне». Вам теперь положено.
Смирный вдруг начинает плакать.
— Ничего, плачьте, — разрешает полковник. — Вероника Петровна, налейте воды…
— Не надо… — всхлипывает Смирный. — Можно я пойду?
— Нет, не можно. Это еще не все.
Смирный выпивает полный стакан воды, и полковник продолжает:
— Согласно Указу Президиума Верховного Совета, вы, товарищ Смирный, в честь сорокалетия Победы награждаетесь орденом «Отечественной войны» второй степени. Награждение мы произведем потом, когда прибудут ордена, и вызовем вас персональной повесткой. А сейчас вам разрешается носить на груди орденскую планку с ленточкой. Планку можете приобрести в военном универмаге…
Вероника Петровна озабоченно заглядывает в глаза Смирному и спрашивает полковника:
— Может быть, вызвать «скорую помощь»?
— Не надо… — шепчет Смирный. — Я пойду…
— Сидеть! — смеется полковник и берет самую большую коробку. — С нашего ведомства еще причитается.
Смирный с ужасом смотрит.
— Это вам ценный подарок от Министерства обороны. Фотоаппарат «Зенит». Зеркалка. Это хороший фотоаппарат. Вы умеете фотографировать?
— Научусь, — шепчет Смирный. — Можно идти?
(Все коробки закончились).
— Да, пожалуйста. Только распишитесь в ведомости… Канцелярия!
Смирный расписывается рядом с галочкой. В ведомости ничего не напутано, все правильно — его фамилия.
Попрощались.
Смирный с коробками выходит из кабинета, но тут же возвращается:
— Товарищ полковник… Вы этого Курнаго… не надо. Он не виноват.
— Хорошо, не буду, — смеется полковник.
Смирный не помнил, как шел с коробками по улице и как очутился дома. Он открыл шкаф. На вешалке висел его пиджак — старомодный, во еще новый. Пока крепил к пиджаку медали, поколол все пальцы.
Надел пиджак и посмотрел на себя в зеркало. Потом в окно. Во дворе полным ходом шло заседание генерального штаба. Все тут, и Воскобойников тоже.
Смирный в пиджаке с медалями отправляется во двор забивать козла.
Генеральный штаб в полном составе внимательно смотрит на пиджак Смирного. Воскобойников не смотрит ка пиджак Смирного.
Минута молчания.
— Так, — наконец говорит Выдра и достает женский календарь. — Что скажет ученый совет? Что у нас сегодня такое? В космос кто летал? Кто будет ставить?
— А в чем дело? — удивляется ученый совет.
— Сегодня День космонавтики.
— Может, не надо, ребята? — говорит Нордост. — Вспомните, что было вчера…
— Надо! — говорит Смирный. — Я ставлю!
Он достает десять рублей и отправляет Вову с Колей в магазин.
Весь вечер он азартно забивает козла, никого на свете уже не боится, и медали подпрыгивают у него на груди.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Б. ШТЕРН
О ЖИЗНИ, О ТВОРЧЕСТВЕ, О ЛИТЕРАТУРЕ
(Из писем к Б. Стругацкому)
27.11.76
Борис Натанович, дорогой!
Посылаю на Ваш суд «Рыбу любви». За осень написал еще два рассказа, но они «не то»... может, когда-нибудь для чего-нибудь пригодятся. А «Рыбой» я доволен, но боюсь своего авторского довольства — оно меня не раз подводило. (Слал Вам всякую дрянь читать и не понимал.)
Вы, конечно, увидите, откуда растет этот рассказ — из чеховской «Душечки», до которой ему далеко, понятно. Но почему бы и нет? О современной Душечке? И писать было интересно. <...>
20.02.77
<...> «ХиЖ» взял на лето «Сумасшедшего короля».
Я, кстати, изменил концовку — ту, что Вам не нравилась. Главный герой теперь не сходит с ума. И повыбрасывал много лишнего. <...>
29.05.77
<...> Моя главная новость в том состоит, что я на полгода бросаю работу. После длительных рассуждений и переговоров с женой мы пришли к выводу, что это надо сделать. Ибо революционная ситуация назрела. Низы не могут жить по-старому. В июне я подаю заявление об уходе, неделю лежу на пляже и плюю в потолок, то бишь, в волны Черного моря, а потом сажусь за письменный стол и ежедневно по 8-10 часов в сутки пишу рассказы до января. Шаг этот подкреплен и материально. Сейчас я делаю небольшую халтуру по художественному оформлению пионерского лагеря; гонорар за «Сумасшедшего короля», который в июне выйдет в ХИЖе, отпускные, последняя зарплата — всех этих денег, если поэкономить, хватит до января. За это время должен написать мин. 6 рассказов, т. е. по одному рассказу в месяц. Это вполне посильная задача. Потом я опять пойду на работу, поработаю год и опять на полгода сяду за письменный стол.
В общем, попытаюсь перейти на полупрофессиональный образ жизни. Надо в конце концов быть смелее и решительнее. За последний год двери некоторых редакций для меня приоткрылись, и весь вопрос в том теперь, как много я буду писать. Пора, пора. Время ученичества и начинаний явно закончилось, всем все ясно — и мне в том числе, что: писать я могу, печатать меня стоит; и вывод отсюда единственный: взялся — давай! Мешают обстоятельства — ломай свои обстоятельства. Кризис? Кому какое дело до твоих кризисов. Вскочил на подножку — влазь в трамвай, чтобы двери закрыть. Или вылазь — тоже чтобы двери закрыть.
Прочитал последнюю повесть С. Борис Натанович, я прямо не знаю, что ему отвечать. То, что он глобально и страстно мыслит, это одно дело. Это хорошо, конечно. Но ведь он СОВЕРШЕННО не чувствует слово. Полнейшая художественная наивность, примитивность... Красивости, шаблонности, длинноты, скукотища. Ни одной свежей фразы. Ведь он же хочет заниматься ХУДОЖЕСТВЕННОЙ литературой, а слова в ней то же самое, что краски на картине. Нет особых правил накладывания красок, нет также и особых правил пользования словами — но все это надо чувствовать. Как ему это объяснить? Понятно, я не говорю про какую-то там грамотность... (А. в другой крайности. Сугубый формалист! Уже не знаешь, что лучше. Вы бы нас в Москве увидели — рычат и нетерпимы друг к другу, как собаки, а я между ними говорю: «Ша, ша!») <...>
31.07.77
<...> Я месяц уже как не работаю, и, что самое интересное, работу
