Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса
В этом полумраке меж деревьев пробирался охотник в щегольской охотничьей куртке в брюках военного покроя, в тирольской шапочке с перышком, с ружьем в слегка дрожащих руках и ручной гранатой на поясе.
Это по примеру Геринга шел на кабана отдыхающий Гитлер, обезопасив себя гранатой на случай атаки подранка, если выстрел не уложит кабана наповал. Во дворе замка была педантично отработана техника безопасного для себя метания гранаты.
Фюреру нужна была эта победа над опасным зверем для самоутверждения после покушения и для подготовки к борьбе с куда более опасным противником, грызущим не желуди под дубом, а бетонные укрепления священных границ рейха.
Здесь вдали от этих границ было успокоительно тихо. Слегка хрустели ветки под ногами. Встречалась взрытая земля у корней некоторых деревьев, свидетельствуя о работе кабаньих клыков.
Гитлер подозрительно всматривался в густой кустарник, пощипанный, очевидно, косулями.
И там мелькнуло тело зверя.
Гитлер прицелился и выстрелил.
Из куста выскочило нечто, не то волк, не то собака, с взъерошенной шерстью на хребте, и броском кинулось на него. Он не успел выстрелить еще раз и был повален на землю.
В лицо пахнуло дурным звериным запахом.
Послышался чей — то голос на чужом, незнакомом языке.
Зверь тотчас отпустил свою жертву и убежал.
— Позвольте мне помочь вам встать, — услышал он голос и увидел склонившегося над ним старца с длинной белой бородой.
— Раз выстрел был — подмять стрелка. Такая выучка, простите!
Гитлер поднялся с помощью незнакомца и мог рассмотреть высокого старого человека в серебристом плаще до пят и около него не собаку, а… гиену.
Гиена из африканской саванны в германском лесу! Впрочем, и ее хозяин, судя по произношению, иностранец.
— Вы еврей, судя по бороде? — бесцеремонно спросил Гитлер. — Из Палестины?
— Я в Палестине не бывал. А борода моя, скорей, мой возраст, нежели национальность.
— Предсказатель? Я вас ждал.
— Меня пророком не считайте, хотя с грядущим я знаком, — загадочно ответил незнакомец.
— Ваше имя?
— Ученый Наза Вец, историк.
— Все евреи выдают себя за ученых. Но допустим, вы не еврей. Тогда — Назовиц! Клаузевиц, Штирлиц!.. Почти по — немецки.
— Ну, если так вам будет легче…
— Судя по гиене, вы все — таки из Африки и, очевидно, попали к нам через территорию, занятую армией моего генерала Роммеля.
— Мне те места давно знакомы, — неопределенно ответил старец.
— Тогда не будем терять время. Мне надо знать свое будущее, хотя бы ближайшее.
— Вы сами в прошлом создавали созревший будущего плод.
— Что ж, я расскажу, что вспомню, чтобы облегчить ход пророчества. Я хочу знать, что по расположению звезд ждет человека, которому досталась обескровленная поражением, униженная Версальским мирным договором страна с обнищавшим народом, лишенным работы и заработка, скованная кандалами навязанного мира, управляемая выжившим из ума стариком, генерал — фельдмаршалом Гинденбургом, упустившим победу в минувшей войне.
— Тяжкая Германии пора! — подтвердил Наза Вец.
— Нужна была идея, которая подняла бы великий народ из послевоенной ямы, которую сторожили алчные победители. Так что ждет в будущем человека, который нашел эту идею, заключавшуюся в том, что никого нет выше арийской расы и что ей предписано свыше стоять над всем миром. Он, этот человек, порвал цепи навязанного в Версале договора поджавшим хвосты генералам, превратил уродливый, кастрированный рейхсвер наемников в могучий вермахт — колыбель всех молодых германских воинов; этот человек попрал все запреты победителей и привлек немецкий капитал Круппа, Мессершмидта и других магнатов к возрождению Германии крупными военными заказами. Исчезла безработица. Деньги сделали свое дело, и народ, захлебнувшийся в потоке бешено растущих цен, свободно вздохнул.
— Начав работать на войну? — уточнил старец.
— Война — это благо народа. Она пробуждает его силы, напрягает мысль, множит достижения науки и техники. Снижает перенаселение!
— Путем убийств и разрушений, — снова усилил Наза Вец.
— Это так же естественно, как обмен веществ в организме. Война, когда она разразилась, не только вывела немецкий народ из бедственного положения, но сделала его превыше всех народов Европы, которые подчинились ему.
— Но ждал загадочный Восток?
— Я повторил гениальный путь Наполеона. Он потерпел неудачу на Востоке из — за того, что у него не было тех технических средств, которыми я оснастил немецкую армию, вермахт. Мы, по моему плану, должны были закончить войну в первые ее месяцы. И, как я рассчитывал, предварительно обезглавив их же руками армию коммунистов, оставшуюся без командиров, Красную Армию мы сразу разгромили, по существу она перестала существовать, и мы могли бы въехать на их Красную площадь для парада Победы!
— Но это не произошло!
— Только из — за бездорожья варварской страны, где машины и даже танки увязали в грязи, а потом этот ужасный русский мороз, сковавший и людей, и машины! Моя армия пострадала, как и наполеоновская, но окрепла с потеплением. И вторым броском захватила не только Белоруссию, Украину, но и Крым, и Кавказ, дошла до сердца вражеской страны, ее реки Волга.
— И опять генерал Мороз?
— И опять мороз привел к катастрофе в Сталинграде целую мою армию. У русских за спиной были необъятные просторы Сибири с неисчерпаемыми материальными и людскими ресурсами. Бездарность некоторых моих генералов, которых я прогнал, привела ко второму несчастью у Курска. И вот теперь враг, спасенный вредным климатом и собственной отсталостью, у наших границ. Но немецкий народ так же зачарованно слушает меня с трибуны, так же завороженно готов на любые жертвы во имя победы. Но слабые духом нашлись среди бесславных генералов, которые решили обойтись без меня, чтобы как — нибудь ценой уступок выйти из войны. Бог не допустил этого для того, чтобы я довел свою высшую нацию до победы над врагами на трех континентах и поставил бы на колени перед немецким порядком весь мир! Весь мир! — повторил Гитлер, задохнувшись от своей самохвальной речи.
— И вы хотите знать, что будет, когда добьетесь своего?
— Да, мне нужно подтверждение всего задуманного мною!
— Увы, герр фюрер, но ваш взгляд в грядущее безмерно слеп.
— А вы? Что видите вы сами через дыры в своем еврейском черепе?
Пусть Нострадамус, он — еврей. Узнаете себя в катренах. И я готов их вам прочесть.
— Прорицатель — Нострадамус? Геббельс выполнил мое заданье. Переведенные катрены колдуна, жившего четыреста лет назад, нам пользу принесли.
— Те переводы не точны, сказать вернее, ложны.
— А что ж не лживо? Откуда вам — то это знать?
— Его я много изучал. Считайте, даже с ним встречался. Он видел вихрь тысячелетий, порою называл в них год. Я вам прочту о вас его катрены. Мой точен перевод на ваш язык.
— Так вы не только прорицатель, а еще поэт!
— Поскольку нужно для науки.
— И вы считаете мое величье правдой?
— Неотвратимо то цветет, что вы посеяли на почве.
— Хотите убедить меня, что я сам определил свое будущее? Тогда оно — в моих великих замыслах для мира! — воодушевился фюрер.
— А если б погибал тот мир, пришли бы вы ему на помощь?
— Лишь для арийской расы, лишь для немцев, чтоб было им над кем царить и возвышаться, иначе пусть превратится в пепел все!
— Как ныне — в пепел миллионов, в концлагерях сожженных? И в поколеньях молодых, что не поднялись с поля боя, в толпе захваченных рабов, судьба которых — в принужденье, в цивилизации былой, погрязшей в гнусности насилья?
— Такую мразь я слушал по радио с голоса врагов. Иль вы за плату им служить взялись? От вас я ждал совсем другое, — говоря это, Гитлер морщился и ухватился за ружье.
— Я беспокоюсь за гиену. Ружью спокойней на земле, чтоб чтение не прерывать.
Они остановились на опушке, где солнце поднялось выше горной преграды и освещало зеленый ковер, как бы украшенный узором из цветов.
— Вот вы болтали о войне, не имея о ней понятья. Что знаете вы о Нибелунгах? О прекрасной Валькирии? Вы слышали когда — либо музыку Вагнера? Он дружил с Гете. Столпы немецкой цивилизации. А вы — о концлагерях. Вещайте мне о русских. Мне встречать ужели их на границе рейха!
— Провидец посвятил катрен тому, что вас так беспокоит.
— Итак, о чем он вещает? — нетерпеливо спросил Гитлер. И Наза Вец отчетливо прочитал, держа гиену за ошейник:
Кровавый фанатик идеи безглавыхПольстился на щедрый Востока простор.В дурмане злодейства, насилья и славыОн жадную руку над миром простер.
В первый миг Гитлер онемел от гнева, потом выкрикнул фальцетом:
— Заговорщик! Тебя подослали добить меня расстрелянные генералы.
— Я всякому насилью чужд. Отвратен заговор с убийством. Я в нем участвовать не мог.
