Алексей Лукьянов - Жесткокрылый насекомый
— Ты станешь, можно подумать.
— А мне через год капитана дадут.
— Если косяков не напорешь.
— Ты зачем позвонила, оскорблять меня при исполнении?
— Я позвонила?!
— Ну ладно, я. Тебе что-нибудь о летунах известно?
— Ко мне в квартиру один такой ломился… ломилась. Жуткие дегенераты, по-моему.
— Не угадала. Они животные. Точнее — насекомые. Жуки, если уж совсем точно.
— Пошел ты!
— Я одному ночью руку отстрелил. Там не кровь, а гемолимфа. Жена только что звонила.
— Петя, ты поспал бы…
— Блин, Геращенко, ну ты ведь сама говоришь, что видела их.
— Я, по-твоему, на чокнутую похожа? Ничего я не говорила.
— Ну, как знаешь… Потом к славе не примазывайся.
Петр Ильич положил трубку с твердым намерением отыскать таинственных жуков.
На часах было восемь. Марина Васильевна поняла, что проспала.
Со вчерашнего вечера она не помнила решительно ничего, кроме слез.
Не помнила, как ее утешали, как улеглась спать: только горький плач…
Марина прислушалась. Мурлыкали и мяукали кошки, храпела за окном на лоджии Чапа, на кухне слышались голоса, в большой комнате тоже кто-то негромко разговаривал. Кулик встала, заправила кровать, надела халат и вышла в коридор.
— Привет, ма, — проходя из большой комнаты на кухню, поздоровалась Кира. — Завтракать будешь?
— Какой завтрак, собак выгуливать надо! — шепотом заругалась Марина.
— Женька с Игорьком их уже выводили. Целый час гуляли.
— Ма, мы их хорошо выгуляли, — подал голос с кухни Евгений.
Пахло сдобой. Марина вспомнила, что уже два или три года ничего не пекла. А раньше они с Наташей…
— Оым уом! — поздоровался даун Игорь.
— Здравствуй, — кивнула Марина Васильевна.
— Всем мыть руки и завтракать! — распорядился Евгений.
Из большой комнаты выбежали еще трое — два парня-подростка и девочка лет десяти.
— Привет, ма! — крикнули они хором.
— А где Олег и… — Тут Марину Васильевну как током прошило: — Даша?
— Так мы с Игорем их в садик увели, — снова подал голос Евгений. — Когда собак выгуливали. Ну, долго я ждать буду? У нас еще торт вчерашний непробованный стоит!
Как это получилось, Марина Васильевна не поняла: тесная кухня без труда вместила семерых человек, все свободно уселись за столом, под ногами сновали кошки, и куда-то исчез тяжелый запах неустроенности и несчастья.
И даже телефон зазвонил.
— Слушаю, — поспешно сняла трубку Кулик.
— Тетка Мика, ты где вчера была? Звоню тебе, звоню… Отпрашивайся с работы, я сегодня приеду, — сразу взяла быка за рога Наташа. — Рокировку делать будем.
— Рокировку? Наташ, подожди, когда приедешь, что случилось? С днем рожденья! Прости, я вчера не могла…
— Тетя Наташа приедет? — спросила девятилетняя Соня.
— Да, — на автомате ответила Марина.
— Соня, не приставай, — строго сказала Кира. — Иди лучше комнату проветри.
— Алло, Марина, кто у тебя там? — Голос сестры «поплыл» — похоже, она говорила по мобильному. — Через… — шуршание… — …ты слы… — и все, короткие гудки.
Кулик была в прострации. Скоро приедет сестра, наверняка пересечется с детьми. И что говорить? «Вот это Игорек, старший, я его сразу после университета родила, помнишь?» Ничего Наташа помнить не может, и Марина не помнит, просто в голове появляется краткая справка: имя, возраст, размер одежды и обуви, особенности характера и физиологии.
Вот это точно — сдвиг по фазе.
Постучали в дверь.
— Кто там? — первыми к двери подскочили Федька с Семкой, даже собак опередили.
— Откройте, милиция!
Ребята беспомощно оглянулись на Марину.
Та положила трубку и пошла открывать. За дверью стояли Распопова и Боборыкин.
— Ага, значит, они все-таки у вас, — заглянула Елена (как ее там по отчеству) через плечо хозяйки. — У вас тут медом, что ли, намазано? Пройти можно?
— Нельзя.
— Что?
— Нельзя пройти, — ответила Марина Васильевна. — По крайней мере вам. А вы, — она кивнула хмурому Боборыкину, — пройдите.
Распопова изменилась в лице и стремительно бросилась прочь. Молодой милиционер проводил взглядом наставницу, сделал шаг вперед и, когда ребята закрыли дверь, сказал:
— Напрасно вы так…
— Терпеть не могу хамства.
— Я заметил. Вы мне можете объяснить, в чем дело? Выдергивают утром чуть не из постели, тащат в приют, там детей будят…
Кулик развела руками.
— Сами видите.
Рядом с ней, как солдаты вокруг командира, столпились шестеро.
— Опа! — обалдел Боборыкин. — Еще двое?
— Четверо! — ляпнул Семен. И тут же огреб подзатыльник от брата.
— Вот как? И где остальные?
Дети набычились. Ответить пришлось Марине:
— В детском саду. Они маленькие еще.
Милиционер поскреб затылок.
— И что теперь делать?
— Не знаю.
— Мы опять убежим, — насупленно заявил Семка и вжал голову в плечи.
Но Федька его неожиданно поддержал:
— Фиг догоните.
— Ребята, идите в комнату, — попросила Марина.
Те неохотно послушались. В коридоре, кроме Кулик и Боборыкина, остались только кошки и собаки. Откуда-то волной ударило запахом мочи, и Марина чуть не упала от этой сногсшибательной вони.
— Вам лучше поговорить с Галиной Юрьевной Геращенко.
— Я к Распоповой прикреплен.
— Какая разница? Просто Галочка, кажется, лучше понимает ситуацию. И скажите ей, что они появляются в геометрической прогрессии.
Лицо молодого милиционера стало совсем глупым.
— Просто скажите — и все! — отрубила Марина Васильевна.
Боборыкин замялся:
— Все равно придется их забрать.
Сердце Марины сжалось. Откуда-то опять дохнуло мочой и затхлым воздухом. Кулик с тоской посмотрела назад, потом снова обернулась к милиционеру:
— Может, потом?
— Нет. Распопова удила закусила, как бы еще хуже не вышло. В каком, говорите, садике эти двое?
Лопаницын топтал землю. Он шастал там и тут, искал, куда могут спрятаться непонятные жуки в человеческом обличье. Все его познания в энтомологии сводились к повести Пелевина, читанной лет пять назад, да разделением членистоногих на насекомых, паукообразных и ракообразных.
И еще тем, что вокруг ни одного майского жука, а только слухи о странных мужиках с крыльями.
Опросы вездесущих бабушек и пацанвы ничего не дали. Все видели странных мужиков, похожих друг на друга, но откуда они появляются и куда исчезают — никто не мог внятно ответить. Когда Петр совсем уже выдохся, его внимание привлек молодой цыганистый парень в цивильной на первый взгляд одежде, но уже какой-то запыленной и изрядно помятой, на левой руке отсутствовала кисть. Цыган вылезал из подвала, явно проведя там ночь.
— Стоять, милиция!
Паренек заметался, завертел головой, но волшебное «стоять» держало его на привязи вполне надежно. Не милиции же он испугался…
— Кто такой?
— Пиворас.
— Как?! — обалдел Петр Ильич.
— Пиворас, — повторил парень. — Альбин Петрович.
Альбин Петрович с неприличной фамилией производил впечатление вполне безопасного психа, однако Лопаницын на всякий случай проверил, нет ли у задержанного колюще-режущих предметов. Когда таковых не обнаружилось, участковый спросил:
— И что вы, Альбин Петрович, делали в подвале?
— Спал.
— А дома не спится?
— А я болею… у меня дромомания.
Такого вида наркомании Пятачок не знал. Это от дров балдеют? Или от дремы? Но почему именно в подвале? Парень не бомж: вполне еще чистый и даже постриженный, и, несмотря на всклокоченный и помятый вид, печать материального благополучия еще не покинула смуглого лица.
— И какие симптомы у данного заболевания?
— Дома не сидится. Не забирайте меня, ладно?
— Договорились, — легко согласился милиционер. — Но придется тебе куда-нибудь в другое место перебираться. Вон ты весь какой неопрятный. Думаешь, жильцам приятно будет тебя видеть? Мне, например, ни капельки.
— Я же никому не мешаю…
— Мы же договорились: я тебя не забираю, а ты уходишь сам.
— А если я буду опрятный?
— И как это у тебя получится?
Пиворас понял, что с ментом спорить бесполезно. Ладно, хоть по шее не надавал.
— Пойду… — вздохнул он.
— Давай, милый, ступай, — благословил Петр Ильич. — Стой! Совсем забыл: ты не видал тут мужиков таких?.. Здоровые мужики… одинаковые такие…
— А, — махнул рукой Альбин Петрович, — это Хрущ.
— Кто?!
…В обмен на информацию «страшный лейтенант» Лопаницын разрешил Пиворасу перекантоваться в подвале до конца недели, пока не найдет новую жилплощадь. Впрочем, Пиворас не только информацию предоставил, но еще и место указал, где живут Хрущи…
