Алексей Лукьянов - Жесткокрылый насекомый
У Пивораса на рынке было много знакомых, но предпочитал он именно Диму и его дочь Раю.
— Варас! — улыбнулась девушка, когда голодный Альбин, урвавший уже два здоровенных яблока и коробку «Бизнес-ланча», забрался к ней в палатку.
— Жадные все стали, — пожаловался Пиворас подружке, придерживая культей бич-пакет. — Честно хлеб заработать не дают, а воровать тоже не дают. Лидка только хорошая. Я ей носки помог выгрузить, а она мне полтинник дала. Будем есть?
— Кушай, Варас, мы ели.
— Уже?
— Жуки у вас вкусный, большой жуки!
— Фу! Фу! Противно же! Фу!
— Не, Варас! — рассмеялась Рая. — Вкусный! Много мяса! Большой жук!
Марина Васильевна провела на удивление спокойный день. Успела к ветеринару, сдала сапожнику прохудившиеся зимние сапоги, стрясла деньги со всех репетируемых и набрала продуктов на неделю. Вернулась домой поздно. И тут же нахлынуло ужасное чувство, будто она что-то забыла. Кое-как отмахнувшись от навязчивой мысли, она стала готовить для дворняг. Когда все сварилось и остыло, Марина вспомнила о подкидышах. До сих пор — а часы показывали уже десять минут одиннадцатого — детей не было видно. Неужели все?
Она выскочила из подъезда и наткнулась на участкового.
— Добрый вечер, Марина Васильевна. Можно вас проводить немного?
— Тогда держите сумку.
Лопаницын смиренно принял кошелку с провизией.
— Не появлялись? — спросил он, едва вышли со двора.
— По счастью, нет.
— По счастью?
— Да! Или вам было бы приятно, приходи к вам якобы ваши дети и всякий раз вдвое больше, чем раньше?
— О, вы и закономерность вычислили? Сегодня, получается, восемь должны были заявиться?
— Пока никого не было. — Марина суеверно поплевала через плечо.
— Хм… Я вам свой телефончик оставлю, если что-нибудь произойдет… ну, вы понимаете… Постараюсь сразу прийти.
— Спасибо, — холодно поблагодарила Кулик. — Я могу идти?
— А я разве вас удерживаю?
— Сумку отдайте.
Петр Ильич покорился. Когда Марина Васильевна скрылась за углом, участковый вернулся во двор и уселся на скамеечке, ждать продолжения.
Однако продолжение последовало совсем в другом месте. Кулик подошла к первой точке кормления, и там ее ждал Евгений. Один.
— Привет, ма.
Марина Васильевна сдержанно поздоровалась с ребенком, но об остальных спрашивать не стала.
— Можно, я тебе помогать буду? — Евгений взял сумку и не без сноровки начал доставать кошачью еду.
Возражать сил не осталось, и Марина опять покорилась ситуации.
Нужно сказать, что обузой Евгений не был, под ногами не мешался и весьма ловко управлялся с животными. Просто был рядом и ни о чем не говорил. Только когда осталась последняя точка, он потянул Марину за руку и спросил:
— Мама, а зачем мы это делаем?
— Но их же никто кормить не будет. Ты хочешь, чтобы они с голоду умерли?
— А в лесу никто зверей не кормит.
— Кормят, когда зима суровая.
— Но сейчас почти лето.
— А здесь не лес, а город! — рассердилась Марина Васильевна. — Сначала люди берут животных, потом выгоняют на улицу, и никто не думает, что с ними будет. Они не могут себе пищу добывать, в городе не на кого охотиться.
— А на крыс, на птиц?
— Чтобы охотиться, родители должны научить детенышей, как правильно подкрадываться, как самому не стать добычей.
— Но почему ты?
— А кто еще?! Тут одна кошка родила котят в подвале нашего дома, я ее подкармливать ходила. А сосед узнал об этом, пошел и ногой их всех раздавил. Может, его попросишь? Альфочка жила, безобидная собака, зачем ее палками забили?
Евгений слушал, втянув голову в плечи, а Марина Васильевна продолжала зачитывать обвинительный приговор человечеству, покуда они не пришли на место кормежки. Там, выпустив пар, Кулик приступила к кормлению, а мальчик стоял рядом и гладил Матана.
Наконец, когда вся еда закончилась, усталые защитники животных побрели домой…
Вернемся ненадолго к участковому. Петру Ильичу сегодня не суждено было встретиться с подкидышами. В половине двенадцатого ночи он заметил, как незнакомый пышноусый мужик в коричневом пиджаке пополз по стене дома, явно намереваясь залезть в чье-то окно. Непонятно было, как это у него получается, — стена хоть и шершавая, но больших выступов на ней сроду не имелось. Тем не менее мужик полз, живо перебирая руками, и в какой-то момент Лопаницыну показалось, что у злоумышленника имеется лишняя пара рук.
— Эй, ты! Ну-ка, слазь! — крикнул участковый и начал приближаться к правонарушителю.
Мужик, не обращая внимания, продолжал лезть все выше и выше.
— Стой, стрелять буду! — Петр вытащил табельное оружие.
Ноль внимания.
Сняв «макаров» с предохранителя, Лопаницын выстрелил в воздух. Мужик замер между третьим и четвертым этажом.
— Слезай немедленно!
Пробормотав что-то невнятное, мужик пополз дальше. Тогда участковый почувствовал, как по всему телу разливается приятная, звенящая ярость. Он тщательно прицелился и выстрелил сантиметров на тридцать выше головы злодея. Тот дернулся, отлип от стены и начал заваливаться спиной вниз. Петр, широко раскрыв глаза, смотрел, как мужик, нелепо размахивая двумя парами рук, стремительно теряет высоту.
На уровне второго этажа у злоумышленника неведомо как раскрылся на спине пиджак, и большие, словно из целлофана сделанные крылья удержали своего хозяина в воздухе, падение прекратилось, усатый мужик на бреющем полете со свистом промчался над Лопаницыным и, постепенно набирая высоту, мчался теперь прочь.
— Стоять! — Участковый выстрелил на поражение, промахнулся — и бросился в погоню.
Не догнал. Единственный трофей, доставшийся ему от преследования, — отстреленная рука летающего мужика. Он долго вертел трофей перед глазами, даже понюхал и никак не мог понять: показалось ему или все было на самом деле? Полый и заполненный изнутри какой-то вонючей липкой дрянью, это был муляж, пусть и хорошо выполненный. А снаружи и не отличишь, если не приглядеться: рука гнулась в суставах и выглядела совсем как настоящая. Твердая и шершавая, будто высушенная клешня краба, кисть была выполнена заодно с рукавом пиджака и краешком манжета рубашки.
— Что за хрень такая?.. — бормотал озадаченный Лопаницын. — И что с ней делать?
Аккуратно, чтобы не извозиться, он взял руку за предплечье и отправился домой. Утром жена в поликлинику унесет, на анализы…
В это время, никем не замеченные, Марина Васильевна с Евгением вошли в свой подъезд.
— А где остальные-то? — спросила Кулик, отпирая дверь.
Раздалось радостное лаянье. Марина вошла в квартиру да так и обмерла. Все сияло чистотой, пахло хлоркой, сдобой и цветами, а в прихожей ее ждали семеро ребят. Кира держала в руках торт со свечкой.
— С днем рождения! — хором крикнули дети.
Счастливая мать восьми детей закрыла дверь и молча прошла в ванную комнату, где села на край ванны и заплакала. Ребята столпились в дверном проеме:
— Ма, что случилось?
— Тебе плохо?
— Мы же как лучше хотели!
Марина подняла заплаканное лицо.
— Спасибо. Но кто-нибудь может сказать: почему я?
Все молчали. Только Евгений пробился через толпу, подошел к маме, взял ее за руку:
— А кто, если не ты?
шестнадцать
Сначала Лопаницыну позвонила жена.
— Петух, ты где эту штуковину нашел?
— У бандита отстрелил.
— Хватит придуриваться!
— Я серьезен, как никогда. Говори, что за хрень откопали.
— Да никто ничего не понимает. Это не кровь, но…
— Но?
— Гемолимфа.
— Попрошу неприличными словами не выражаться.
— Хватит придуриваться!
— Да я вообще не знаю таких слов. Объясняй толком.
— Это кровь насекомых.
— Еще раз.
— Кровь насекомых, глухня!
— А вы там и у насекомых анализ крови делаете?
— Хватит придуриваться!
— Откуда, говорю, про насекомых узнала?
— У нас аспирант с биофака работает, какую-то научную работу пишет.
— Симпатичный?
— Хватит придуриваться!
Потом Лопаницын позвонил Геращенко:
— Привет. Я вчера у подъезда дежурил, ничего не заметил.
— Может, закончилось все, а?
— Держи карман шире! Вот так, раз — и снова тишина? Вполне возможно, что они незаметно проскользнули, я отлучался ненадолго. Нет, Геращенко, не станешь ты майором.
— Ты станешь, можно подумать.
— А мне через год капитана дадут.
— Если косяков не напорешь.
— Ты зачем позвонила, оскорблять меня при исполнении?
— Я позвонила?!
— Ну ладно, я. Тебе что-нибудь о летунах известно?
— Ко мне в квартиру один такой ломился… ломилась. Жуткие дегенераты, по-моему.
— Не угадала. Они животные. Точнее — насекомые. Жуки, если уж совсем точно.
