Георгий Марчик - Трудный Роман
Когда Наташа окончила читать, у нее даже очки запотели. Она сняла их и машинально протерла пальцами, хотя обычно очень аккуратно и старательно выполняла эту операцию замшевой салфеточкой, близоруко похлопала ресничками, надела очки, потом снова сняла их и снова стала протирать, на этот раз уже салфеткой.
Она нашла Костю:
– Кто написал об эмансипации?
Костя пожал плечами:
– Странный вопрос. А ты не меня просила никому не говорить, кто такая Эн. Зоркая?
Звонок на последний урок прервал их.
– Если не согласна, можешь выступить сегодня на диспуте, – посоветовал Костя в спину уходящей Наташе.
Она обернулась:
– Что? Ах, да! Конечно, конечно…
В назначенный час в классе собрались все до одного ученики 10 «Б». Пришел даже Юра Черникин с перевязанным горлом.
– Я болен, -говорил он сиплым голосом окружившим его девчонкам, – но зато у меня здоровая душа. И она жаждает узнать, что такое счастье.
– Не «жаждает», а «жаждет», невежда! – поправила Наташа.
– А ты шуток не понимаешь? Конечно, жаждет. Я об этом знаю еще с яслей. И о счастье все знаю. Но, к сожалению, только теоретически. Но пока. Повторяю, пока…
Девочки засмеялись. Им нравился Юра. Кто-то написал на доске: «Сегодня диспут: «О том, что волнует».
Сразу же нашлись желающие продолжить записи:
«Нужно ли спешить жить?», «У бойца сердце тигра или поэта?», «Как стать достойным любви?», «Риск – благородное дело?», «Как жить без ошибок?», «Пятерка – счастье?», «Может ли быть счастливым двоечник?», «Оправдана ли ложь во спасение?».
Неторопливо, валко, как-то боком, словно краб, к столу пробрался Игорь Чугунов и стал призывать к порядку:
– Тише! Эй вы, на «камчатке»!
Кто-то кого-то толкнул, и с шумом и смехом завязалась потасовка. Некоторые достали книги и углубились в них, ничего не замечая вокруг. А все потому, что диспут проводился в своем же классе и все по привычке расселись на свои места. Теперь и диспут уже казался чем-то вроде обычного урока.
С подчеркнуто скучающим видом Роман покачивал ногой, закинутой на ногу. Толкнул Костю локтем, зашептал:
– Глянь, как авантажно Семенцова взялась за протокол. Даже язык высунула. А кому он нужен? Милиции, что ли? Неужели ты думаешь, каждый вот так и будет выкладывать все, что его волнует?..
– Ты знаешь, а мне нравится, что Наташка ко всему относится серьезно. – Костя подмигнул Роману. – И к тебе тоже, между прочим.
Между тем Люда Маликова раскрыла тетрадочку и стала монотонно читать доклад. Общие, казенные фразы беспрерывно сыпались одна за другой, и мнилось, конца им не будет. Все кругленькие, все гладенькие, они казались Роману стеклянными шариками, которые с сухим треском ударяются и отлетают от твердых лбов одноклассников.
Первому скука свела челюсти Черникину, и он, закатив глаза и до невозможности разевая рот, зевнул. Зевок, словно бабочка, запрыгал по классу.
Костя повернулся к Жене:
– Возьми-ка прочитай на досуге. – Он сунул ей листок, вырванный из тетради, и поспешно отвернулся.
– А что здесь? – Она развернула листок, пробежала глазами, второй раз. – Ничего не понимаю… Какие-то буквы. Ну явная бессмыслица… – бормотала она.
На бумаге было крупно начертано: ЮНЮНИНЬНЬТОБОБЯЧЛСЯЛЕЛЕЛЕ.
У Кости плечи поднялись торчком и в таком неестественном положении словно окаменели. Женя постучала в его спину согнутым указательным пальцем; он не обернулся; тогда она ткнула сильнее.
– Ну, чего тебе? – Он чуть-чуть повернул к ней лицо.
– Что это?
– Анаграмма. Зашифрованное сообщение.
– Хорошо. Но как же я его расшифрую? – Женя наморщила лоб. – Буду теперь мучиться.
Все словно ждали сигнала, чтобы подняться и разойтись. Люда окончила чтение, закрыла тетрадочку и вопросительно посмотрела на председателя. Он вежливо улыбнулся ей и, обращаясь ко всем, строго спросил:
– Вопросы есть?
– У меня маленький вопросик, – поднялся со своего места Черникин. – Какого, извини, лешего ты четверть часа морочила нам головы? – Он говорил совершенно нормальным голосом.
– Я пользовалась рекомендательной литературой, – запинаясь, ответила Люда.
– Головой своей, к сожалению, ты не воспользовалась, – убежденно заметил Черникин. – А зря!
– Вопрос не по существу, – строго одернул его председательствующий Пономарев.
– Пожалуйста. Есть и, по существу. В каком возрасте можно познать счастье?
– Как – в каком возрасте? – удивилась Люда.
– Не валяй дурака, Черникин, – попросил Володя.
– Если хочешь знать – с самого детства, – нерешительно высказала Люда собственную оригинальную мысль и опустила глаза.
– Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
– Есть желающие выступить? Кто был назначен оппонентом? Ты, Черникин? А ну, иди, голубчик, сюда…
– Я не моху выступать, у меня хорло болит, – неожиданно снова захрипел Черникин. – К тому же в принципе я согласен с докладчицей. Она все правильно обрисовала. – Он оглядывался в поисках сочувствия. – Пусть девчонки начинают. Они всегда хотят быть первыми.
– Да это же форменное безобразие! – запальчиво выкрикнула Наташа Семенцова.
То, что накипело у нее, разом вдруг прорвалось в этом возгласе. Костя и Роман переглянулись.
– Это почему же? – удивился Черникин, не ожидавший, впрочем, как и другие, такой бурной реакции на свою реплику.
Наташа быстрым, решительным шагом вышла к столу председателя. Оперлась о спинку стула рукой.
– Вот уж кто любит поспорить, – кивнул Роман. – Ей и неважно о чем. Ты еще и рта не открыл, а уж она твердит: «Я не согласна». А с чем, сама не знает.
Роман все никак не мог простить Семенцовой ту самую «одну девочку», да и дружбу Жени.
По правде говоря, Наташа заподозрила в Черникине автора заметки об эмансипации. Уж его-то она чаще других ругала за непочтительное отношение к девочкам.
– На днях я подошла к мальчишкам, вижу, спорят, аж чубами трясут. Думаю, о чем они так? Представьте, доказывают, что в силу ряда причин девушки в целом развиты хуже ребят. Разумеется, в умственном отношении. Ребята- де интересуются подводными киносъемками, электроникой, кибернетикой, а девчонки, мол, одними модами. Да это же несусветная чушь, типичные обывательские разговоры… Анти… анти… – Наташа едва не выпалила «антисоветская», да вовремя спохватилась и теперь заикалась, подыскивая нужное слово. – Антигуманная идея. Вот что это такое.
– Подслушала, так помалкивала бы, – укоризненно покачал головой Чугунов.
– А недавно на выставке, – продолжала Наташа изливать свои обиды, – спрашиваю у Гастева: «Что тебе больше всего понравилось?» – «Мумия», – отвечает. Разве не издевательство?
У Романа только чуть-чуть приподнялась левая бровь.
– И вот последний факт. Заметка, подписанная «Рыбий глаз». Спрашивается, на чью мельницу она льет воду?
– Конечно, на мельницу врага, – поддакнул неутомимый Черникин. – А враг, как известно, не дремлет…
– Тебя не спрашивают, – отрезала Наташа. – Так что сиди и помалкивай. Тоже умник выискался…
Роман раскрыл тетрадку и стал рисовать чертиков, прислушиваясь к тому, что говорит выступающая.
– Мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, – запальчиво продолжала Наташа. – Перестань кривляться, Черникин. У тебя одно на уме. Не трудно догадаться.
– До чего ты догадливая! – в восторге кричит Черникин. – Конечно, одно! Уроки…
Наконец Наташа выговорилась и направилась к своему месту. Женя подалась вперед и помахивала ладонью вытянутой руки, привлекая внимание председателя.
– Мне бы хотелось сказать несколько слов о правде и честности, – начала она негромко, словно разговаривая с кем-то. – Потому что без честности не может быть настоящего человека, как без воздуха не может быть жизни. Помните, Горький сказал о Ленине: «Прост, как правда». Ленин был и велик, как правда.
А мы? Умеем ли мы быть правдивыми, не размениваться на мелкую ежедневную ложь? Умеем ли мы бороться с подлостью, какую бы форму она ни принимала? Быть в каждой мелочи честным? Не списывать, учить уроки, выполнять обыкновенные поручения, помогать дома, верить людям…
Иногда мне кажется, что мы решили: раз все хорошо, то и незачем с чем-то бороться, что-то отстаивать. Думаем одно, но ради собственного спокойствия говорим другое. Так постепенно, шаг за шагом и становятся обывателями, боятся риска, ошибок, не имея мужества признаться в этом даже себе. Маленькие соблазны побеждают волю. Чтобы угодить своим слабостям, идут на мелкий обман – «ложь во спасение», но при этом стараются казаться лучше и умнее, чем есть. Слышите, вы, люди? Так изо дня в день и гибнет человек. Человек… Вот что обидно.
Женя стала приводить примеры из жизни школы и класса, а Роман вдруг почувствовал, что первоначальный интерес к ее выступлению как-то незаметно уступил место смутной тревоге. Появилось опасение, что она может вот так же прямо и просто сказать и о нем, о той истории, которая заставила его бежать из прежней его школы. И еще, чего доброго, вслед за Фантазеркой назвать его подлецом.
