Геннадий Марченко - Музыкант (трилогия)
Не пнули. И в ВУОАПе – именно так называлось в это время Агентство – изрядно удивились, когда ознакомилась с содержимым моей папки, в которой лежали ноты и тексты почти двух десятков песен. Отобрал вещи, к которым, по большому счету, трудно было придраться. Никакой политики, никакого блатняка, сплошная лирика. Если и придираться – то, наоборот, к аполитичности. Особняком стоит песня «Журавли», беззастенчиво украденная мною у Гамзатова и Френкеля. Тут хоть и лирика, но такая, что за душу берет. Честно говоря, у меня сразу возникла мысль предложить ее Марку Бернесу, потому что только его я и видел среди потенциальных исполнителей.
Некто Владимир Григорьевич Нетребко (может, и родственник Анны Нетребко, мелькнула мысль, но скорее всего однофамилец), к которому меня направили, придирчиво изучил нотную запись каждой песни, показал тексты какому-то Михаилу Петровичу, тот особенно заинтересовался «Журавлями», хмыкнул, и спросил, строго глядя мне в глаза:
– Молодой человек, а это точно ВЫ сочинили?
Я про себя тяжело вздохнул, врать было тошно, но ведь, с другой стороны, эти вещи все равно никем пока больше не придуманы, что уж тут миндальничать. А потому, не отводя глаз, твердо ответил:
– Я.
– Хм, – Михаил Петрович вновь уткнулся в текст, – любопытно было бы послушать это в музыкальном сопровождении.
– Так вот же у вас пианино стоит, – кивнул я в сторону инструмента.
– А исполнять кто будет? – в свою очередь поинтересовался Нетребко.
– Если хотите, то я могу аккомпанировать сам себе, но лучше бы вы сыграли, а я спел. А в будущем я вижу в роли исполнителя Марка Бернеса.
– Бернеса? Однако… Вот так сразу – и Бернеса. Что ж, давайте попробуем, я наиграю, а вы споете.
Владимир Григорьевич сел к инструменту и, глядя в ноты, начал играть вступление. А потом я запел:
«Мне кажется порою, что солдатыС кровавых не пришедшие полей…»
Нет, все-таки мне еще было далеко до Марка Наумовича, но впечатление на присутствующих я произвел. Михаил Петрович в чувствах высморкался и тем же платком протер запотевшие линзы очков. А Нетребко пристально и долго глядел на меня и в итоге констатировал:
– Что я могу сказать… Вещь неплохая, безусловно, она завоюет своего слушателя. И слова правильные, за душу берут. Хочется верить, что это действительно ваше произведение. У вас есть талант, молодой человек! Вы учитесь в музыкальной школе?
– В этом году закончил восьмилетку и подал документы в железнодорожное училище.
– Вы серьезно? А ноты откуда знаете?
– Самоучка, – развел я руками.
Мне хотелось побыстрее закончить этот разговор, который мог в итоге завести меня в тупик.
– Однако, – чуть ли не хором произнесли сотрудники ВУОПа, синхронно переглянувшись.
– Если это так, то вас, молодой человек, ждет большое будущее, – подытожил Владимир Григорьевич. – Мы оформим ВСЕ ваши песни, но сначала вам нужно будет написать соответствующее заявление. Вот вам ручка и бумага, пишите, а я буду диктовать.
Писать чернилами и перьевой ручкой – то еще удовольствие, однако я на удивление с первого раза справился с задачей, умудрившись не поставить не единой кляксы. Про себя при этом думал, что пора бы уже «изобрести» и шариковую ручку.
После того, как с формальностями было покончено, я, прежде чем попрощаться, спросил у Нетребко:
– Владимир Григорьевич, а вы случайно не знаете, где можно найти Бернеса?
– То есть вы, юноша, решительно настроены предложить ему песню «Журавли»?
– Выходит, так, – развел я руками.
– К сожалению, лично с Марком Наумовичем не знаком, но я могу попробовать вам помочь. Подождите минуточку…
Нетребко подвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и принялся крутить диск. Длинные гудки из трубки слышал даже я. Затем мой аккомпаниатор оживился, подобрался и произнес в мембрану:
– Матвей Исаакович, добрый день! Да, я, Нетребко… Матвей Исаакович, тут к нам пришел один молодой человек, – мимолетный взгляд в мою сторону, – весьма, как мне кажется, талантливый, несмотря на возраст. Он сочинил песню, и очень хочет, чтобы ее исполнил Марк Бернес… Да-да, именно так. Песня, без всякого преувеличения, неплохая, на нас с коллегами произвела впечатление. Но он не знает, как подобраться к Марку Наумовичу, думаю, в справочном бюро адрес артиста ему никто не даст. Я потому вам и звоню, что вы сотрудничаете с Бернесом, может быть, смогли бы выручить юношу… Что? Егор, фамилия Мальцев… Понял, хорошо, спасибо. Тогда я ему так и передам, всего вам хорошего, успехов.
Опустив трубку, Нетребко быстро начиркал что-то карандашом на бумаге, после чего протянул листок мне.
– Здесь адрес, куда вам нужно будет подъехать сегодня, но не позднее семнадцати часов. Завтра Матвея Исааковича вы уже не застанете, он рано утром уезжает в Ленинград с творческой командировкой. Консьерж будет предупрежден о вашем приходе.
Я мельком глянул в бумажку: Огарева-13, кв. 23. Ну конечно, «дом ста роялей», как его прозвали в народе за то, что в этом здании в разные годы жили Свиридов, Ростропович, Вишневская, Бабаджанян, Колмановский, Фельцман, младший Дунаевский… Признаться, когда-то и я мечтал приобрести в нем апартаменты, даже как-то приценивался, но не сложилось. Что ж, Егор Мальцев, сегодня тебе выпал шанс побывать в этом чудо-доме и воочию увидеть одного из его легендарных обитателей.
Консьержем оказался однорукий старик с заправленным в карман пиджака пустым рукавом.
– Вы к кому? – спросил он, подозрительно оглядывая меня с ног до головы.
– Здравствуйте, мне к Блантеру, в двадцать третью. Он меня ждет. Я Егор Мальцев.
– Да, есть такое, – подтвердил старик, глянув в свой список. – Поднимайтесь, третий этаж.
Проигнорировав допотопный лифт, я взлетел на третий этаж и нажал кнопку звонка на двери с номером «23». Вскоре с той стороны раздались шаги, дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель высунулось полное лицо с насаженными на чуть крючковатый нос очками в роговой оправе.
– Здравствуйте, Матвей Исаакович, я Мальцев, меня к вам из ВУОАПа направили.
– А-а, вы от Нетребко, проходите.
Дверь распахнулась, и я зашел в просторный коридор, тут же стягивая с ног ботинки. Хорошо, что мама выдала мне сегодня заштопанные носки, без дырки на большом пальце правой ноги.
– Можете одеть тапочки, и милости прошу в залу, – пригласил меня Блантер, легонько подталкивая в спину.
М-да, неплохо живут советские композиторы, самые настоящие хоромы, знал бы хозяин квартиры, сколько такая хата будет стоить в 21 веке… Но сейчас, вероятно, такие вопросы не очень волновали автора таких шлягеров, как «Катюша», «Враги сожгли родную хату», «Лучше нету того цвету», «Летят перелетные птицы», «В городском саду играет»… Даже футболисты выходят на поле под написанный им «Футбольный марш». На жизнь ему наверняка хватало, авторские текли, однозначно, хорошим таким, полноводным ручейком.
– Ну что ж, могу я узнать, что за бессмертное произведение вы сочинили, которое так расхваливал Владимир Григорьевич? Ноты у вас с собой?
– Если честно, то они остались в ВУОАПе. Но я могу сыграть по памяти.
– Хм, а петь тоже вы будете?
– Могу, хотя я уже говорил, что вижу в этой роли Марка Наумовича.
– А вы не так просты, юноша… Прошу к инструменту.
Я сел за черный, блестящий лаком рояль австрийской фирмы «Bösendorfer», откинул крышку и пробежался пальцами по клавишам. Какое давно забытое чувство… На мгновение нахлынули воспоминания, которые я отогнал усилием воли. Не время ностальгировать по будущему-прошлому, тут, можно сказать, поворотный момент моей новой жизни, который, вероятно, направит ее в новое русло.
Я проиграл вступление, а затем начал петь. В эти пару минут для меня ничего не существовало, кроме песни и, отыграв последний аккорд, я на несколько секунд закрыл глаза. Вокруг стояла тишина, прерываемая разве что едва доносящимся с улицы звуком проезжавших автомобилей.
Я опустил крышку рояля и повернул голову в сторону Блантера. Тот пребывал в глубокой задумчивости, скрестив руки на груди и глядя куда-то мимо меня. Потом все же его взгляд сфокусировался на моей персоне.
– Действительно, сильно, – негромко сказал композитор, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – То есть это точно ВАША вещь?
Блин, и долго они еще будет сомневаться в моем авторстве?! Хотя на их месте, пожалуй, я бы тоже удивлялся и сомневался. Делать нечего, придется всех уверять, что я вундеркинд.
– Да, это мое, а еще я написал за последние полгода десятка два шлягеров, и сегодня все они официально оформлены в ВУОАПе. А вообще я каждый день могу выдавать по хи… по шлягеру.
Снова последовал вопрос о моем музыкальном образовании и удивленно приподнятые брови после моего ответа.
