Бодхи - Твердые реки, мраморный ветер
– Когда я выйду замуж, мой муж будет либо только со мной, либо он мне не муж. – Отрезала Ира.
– Да, но ведь…
– Чушь ты тут придумал… я же говорила, что если начать запутывать себе мозги, то обязательно их и запутаешь.
– Вообще-то это называется "рассуждать".
– Что называется рассуждать?! Предлагать мужу и жене жить как чужие?? Изменять друг другу? Это, что-ли, "рассуждать"? Ты вообще сам-то понимаешь, какие глупости говоришь?
– Можно, я твои ножки поцелую? – В лоб спросил Андрей, резко меняя тему.
Ира запнулась.
– Нет, нельзя.
– Тебе не нравится это?
– Нравится, но секс – не самое главное в жизни…
– О! – Андрей встал и рассмеялся. – Я ожидал именно этой фразы.
Повернувшись, он просто ушел, и только спустя час понял, что ни разу не вспомнил об Ире, не подумал о ней – ее просто не стало в его жизни, и это было очень здорово – уметь выбрасывать разный мусор из головы.
Глава 28
– Ну так что?
Она снова стояла перед ним, и Андрей снова не знал, чего от нее ожидать.
– Я хочу понять одно, – продолжила она, – тебе хочется освобождать детей из рабства или нет?
– Насколько я понимаю, я тебе нужен, – мягко заметил Андрей. – Почему именно я?
– Я пока что не решила – нужен ты мне или нет. Это зависит от того – что ты их себя представляешь.
– Но ведь и мое решение тоже зависит от того, что из себя представляешь ты… Могу я, например, позвонить Йолке и спросить ее совета на счет того – что ей о тебе известно, советует она мне или…
– Ха! – Рассмеялась девушка. – Сыночек решил спросить позволения у мамы? Своей головы совсем нет?
Андрей был в нерешительности. С одной стороны его несколько настораживала ее напористость и какая-то странная отчаянность, что ли. С другой стороны… и в самом деле, непонятно, почему он вдруг решил обратиться за помощью к Йолке вместо того, чтобы принять решение самому. Ведь он даже еще и не знает – что конкретно предлагает эта девушка, и есть ли вообще необходимость консультироваться с Йолкой.
– Хорошо, давай ты расскажешь о том, чего именно ты хочешь от меня, – сделав миролюбивую интонацию, предложил Андрей.
– Мне нужен подопытный кролик для моих опытов в осознанных сновидениях. Ты мне нужен живым, само собой, иначе какой мне будет в тебе прок? Мне нужны твои свидетельства, наблюдения, а не твой труп.
Такой поворот разговора снова навел неприятную тревожность. С чего вдруг она стала говорить про трупы, про то, что он нужен ей живым?
– Значит, эксперименты, которые ты хочешь надо мной ставить, будут опасными?
– До некоторой степени.
– До какой степени?
Девушка пожала плечами.
– А какова цель?
– Освободить детей от рабства.
– Я пока не понимаю – что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду окончательное решение.
Андрей поднял брови.
– Что-то очень знакомое…
– Я думаю, что ты не хотел бы никого убивать.
– Я?? – Андрей снова удивился. – Конечно, я не хотел бы никого убивать.
– Прекрасно!
Девушка взяла его за руку и нарочито торжественно потрясла ее.
– Прекрасно! Ты замечательный человек, я поздравляю тебя с этим. Значит, ты никого по своей воле убивать не будешь?
– Людей?
– Людей.
– Не буду.
– Великолепно! А теперь представь себе, дитя ты мое благородное, пацифист доморощенный, представь, что прямо сейчас, вот в этот самый данный момент, в одном маленьком поселке в Тамбовской области твоей родной страны, некий пьяный мужик насилует в попу пятилетнюю дочь своей сожительницы. Он затащил ее в пристройку рядом с домом, я не знаю, как у вас это называется, избил, раздел, запихнул свой член ей в попу, попутно разорвав ей там всё, и трахает ее, не обращая внимания ни на кровь, ни на ее крики. Впрочем нет, ее крики его беспокоят, поэтому он зажал своей рукой ее рот. Ее лицо превратилось в сплошной синяк, так как девочка сопротивлялась и кусалась, и пришлось врезать ей по лицу несколько раз, чтобы она заткнулась. Сейчас он уже кончил, и ему страшно – что будет, когда вернется его подруга? Он сползает с девочки и смотрит на нее – из попы течет кровь, лицо тоже в крови, разбитые губы, кажется выбито несколько зубов, глаза затекли от синяков. Не получится сказать, что она упала с лестницы… И тогда он протягивает руку к ее горлу и душит. А предсмертной судороге девочка ударила его ногой, злоба снова охватила его и он уже не душит, а просто ломает ее горло, сука такая, проститутка, шлюха поганая, ударила его!
Андрей задумчиво смотрел на девушку, уже понимая, куда она клонит.
– Ну и что, солнышко, скажи мне – если ты находишься рядом и видишь все это, ты убьешь его или нет?
– Нет.
– Из пацифизма?
– Из соображений безопасности. Я охуячу его чем-нибудь по голове, свяжу и вызову милицию, и не буду рисковать тем что меня посадят за самосуд, за убийство.
– Согласна, это оптимальный вариант, – кивнула она. – А теперь представь, что ты присутствуешь на том месте не в своем физическом теле, а как-нибудь иначе – ну например наблюдаешь всю эту картину через дистанционный передатчик, и не можешь связать его и вызвать милицию, но убить его можешь каким-то образом. Что тогда? Либо ты его убиваешь, либо он делает свое дело, закопает труп девочки, скажет ее матери, что она ушла погулять, и там уже бог знает, чем все закончится, может и ничем. Твой выбор – убьешь его или дашь уйти?
Андрей задумался. Ответить "убью" почему-то было сложно. С другой стороны, такой человек несомненно не должен жить и дальше убивать.
– В такой ситуации, в которой передо мной было бы только две возможности – убить его или отпустить без последствий, и если бы я был уверен, что мне не грозит судебное преследование, то я бы захотел его убить. Убил бы или нет – вопрос сложный. Я никогда никого не убивал и не уверен, что смогу это сделать, так как, во-первых, концепция о безусловной ценности человеческой жизни… и о том, что только суд… и даже суд у нас может дать лишь пожизненное, а убить и суд не может…, во-вторых, страх ответственности все равно был бы, в третьих – я читал о том, что даже во время войны новобранцам бывает очень сложно спустить курок и убить врага…
– И что?
– И вот не знаю. Не знаю.
– Во время войны, говоришь… а сейчас войны нет?
– То есть?
– Ну вот прямо сейчас взрослые не находятся в состоянии войны с детьми? Они не убивают их день за днем своей ненавистью, насилием, тотальным принуждением? Те истории с твоими учениками, что я тебе рассказала, это не война? А что это тогда? Если какая-нибудь бабушка, которая сидит с ребенком, пока родители на работе, минута за минутой, час за часом устраивает концлагерь этому ребенку, то это не война? На войне погибают. А дети, которые по десять лет находятся в концлагере своих бабашек и дедушек, мам и пап, не погибают что ли? Они что, вырастают и остаются живыми? Много ты видел живых?
– Нет.
– А я видела живых. Я видела много живых детей.
– ??
– Что удивленно смотришь?
– Где ты видела много живых детей?
– В мордопоселениях. Они и рождаются там и поступают иногда со стороны – из тех же самых школ-интернатов, в которых ты преподаешь. И они живые. Их родители не получили возможности их убить. А что с теми, кого родители убивают? Что с теми девочками в Сомали, которые родные мамы, папы, бабушки и дедушки вырезают еще в раннем детстве клиторы? Какая у них будет жизнь? Какая будет жизнь у девочек в Саудовской Аравии, которым зашили письки, чтобы они не посмели потерять девственность до замужества? Мама, которая сама ведет свою дочь на операцию, чтобы ей вырезали клитор и срезали подчистую половые губы и зашили так, чтобы она могла только пИсать, на такую маму у тебя тоже распространяется кодекс о святости человеческой жизни?
– Нет. На такую – нет.
– А таких мам и пап и бабушек и дедушек и теть и дядь – миллионы и миллионы. Это – армия, объявившая войну своим детям. Это армия, которая физически уничтожает и калечит детей. Ты хочешь чтобы такие люди жили?
– Ты предлагаешь их убить?
– А ты?
Андрей откинулся на спинку стула, положив лапы на стол перед собой.
– Ну и вопросы ты ставишь…
– Ты не хотел бы слышать мои вопросы? Ты предпочел бы спокойно потягивать пивко в баре? Ну ты скажи, я уйду.
– Нет, я не говорю, что не хотел бы слышать…
– Хватит юлить.
Девушка подошла к Андрею, сбросила его ноги со стола и села прямо на стол напротив него.
– Допустим, прямо сейчас у тебя будет возможность убить мать, которая ведет свою дочь на операцию вырезания клитора. Ты воспользуешься ей или нет?
– Блять…
Андрей совершенно не представлял – какую тут целесообразно занять позицию.
– Эта самая мать выполняет принятые в их стране ритуалы… эти ритуалы нам кажутся отвратительными, и покалечат ребенка, который теперь на всю жизнь будет инвалидом, который никогда не сможет получать удовольствие от секса, и который потом свою дочь тоже поведет вырезать клитор. Это понятно, – стал рассуждать он вслух. – С другой стороны, если бы мы сейчас переместились в далекое прошлое, то мы бы увидели там такие же дикие примеры – сжигание ведьм, массовые убийства, каннибализм… да, вот представь себе, что мы переместились в далекое прошлое, где предки людей убивали бы и ели друг друга. Это ведь отвратительно? Но что было бы, если бы мы убили их всех? Нас самих бы не стало!
