Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен - Михаил Давидович Харит
Андрей сходил с ума в ожидании назначенного дня. Голова пухла от неопределённости.
Что же будет?
Что-то случится.
Ольга Владимировна жила в обычной пятиэтажке на четвёртом этаже. Звонок тренькнул беспомощно. Но дверь открылась сразу.
— Ты точен. Проходи.
Она была одета в пёстрый халат, разукрашенный птицами с длинными сиреневыми хвостами.
Андрей робко поставил этюдник и выпрямился.
Квартирка оказалась убога. Он ожидал увидеть величие правительственных хором. Просторный кабинет с портретами вождей, стол с зеленым сукном, бронзовой лампой со стеклянным абажуром и массивными письменными приборами.
Действительность не вписывалась в придуманный им образ. Одну стену закрывал громоздкий полированный шкаф, где на полках равнялись спортивные кубки. Там же виднелась фарфоровая статуэтка зайца, нежно прижимающего к груди морковь. Сбоку выстроились несколько книжных серий.
Другая стена была голая, прикрытая от стыда гигантской политической картой СССР. У окна стоял раскоряченный диван, рядом с которым лежали гантели.
— Комсомолец должен быть сильным, — неожиданно заявила Ольга Владимировна, поймав взгляд гостя.
Андрей подумал, вдруг это маскировка и за закрытой дверью прячутся настоящие комнаты. Но додумать эту гипотезу не успел.
— Сколько раз отжимаешься? — услышал строгий вопрос.
— Раз пять, наверное, — признался Андрей, который не злоупотреблял спортом.
— Слабак! Очень плохо. Я могу пятьдесят. В десантных войсках для мужчин норматив семьдесят. Буду тебя воспитывать. Снимай рубашку и отжимайся.
Андрей отжался шесть раз. И, обессиленный, лежал лицом вниз.
Неожиданно почувствовал, как Комиссар села верхом на его плечи:
— А теперь со мной.
Она елозила животом по его спине. Андрей понял, что под халатом Ольга Владимировна голая.
— Перевернись, — приказала она.
То, что было потом, изменило все представления парня о сексе. Комиссар скакала на его теле, словно на мустанге. Делала это грубо и исступлённо. Сладкая боль охватила тело мальчика. Ощущение росло и ширилось, пока не взорвалось бомбой.
Он очнулся, потому что Ольга Владимировна закатила ему пощёчину. Потом ещё.
— Это только начало, — орала она. — Мы красные кавалеристы. Вся наша жизнь — борьба. Давай, Соркис, оживай. Приказ: «Голову не вешать!»
Новые и новые пощёчины сыпались на щеки, но неожиданно Андрей понял, что возбуждается. Лобовая атака в сексе начинается с другого конца.
— Ага! С нами Ворошилов — красный офицер. Сумеем кровь пролить мы за СССР!
Андрей уже не понимал, что происходит. Наслаждение захлестнуло его.
Ольга Владимировна мчалась туда, где был виден враг. И в битве упоительной лавиною стремительной врезалась в Крым, расположенный на карте прямо напротив её головы.
Кажется, он потерял сознание.
Очнулся оттого, что Комиссар окатила его лицо водой из чайника.
Вода потекла под спину, холодила лопатки. Он, как дурак, улыбался, плавая в остатках наслаждения.
— Нечего лыбиться. Одевайся и уходи. Придёшь в следующую субботу в это же время. Кому расскажешь — шкуру на ремни располосую.
Неделя прошла в дурмане. Не мог ни есть, ни спать. В школе украдкой разглядывал высокую, красивую и такую взрослую Ольгу Владимировну. Сознание, что эта эффектная женщина — его любовница, кипятило мозг так, что глаза вспучивались.
В субботу вновь стоял перед знакомой дверью.
В этот раз Комиссар накрыла стол. Бутылка водки, а на закуску чёрный хлеб и сало.
— Попробуешь нашего русского причастия. Дома небось свою мацу ешь? — И она налила треть стакана: — Пей.
Андрей послушно выпил. Водка обожгла гортань. Он задохнулся. Взял протянутый кусок чёрного хлеба с салом. Откусил.
— Вкусно, — признался честно.
До этого он пил только сладкий портвейн с пацанами да шампанское на Новый год с родителями.
— Губа не дура. Хитрые вы, суки, — удовлетворенно молвила Ольга Владимировна.
И вновь был секс, жёсткий, болезненный. Но Андрей начал привыкать. Ольга Владимировна была женщиной крепкой. Он сжимал изо всех сил свою партнёршу, пытаясь хоть чуть-чуть уменьшить амплитуду её безумных рывков. Казалось, что они занимаются борьбой без правил. Потом Андрей получил коленом в пах и позорно капитулировал.
Встречи проходили регулярно.
— Что в тебе особенного? — рассуждала Комиссар. — Толстый, некрасивый, потный, как козёл. Но есть в тебе сила… страшная, чужая. Такой молодой, а уже талант. Кто даёт вам эти дары? Почему вы сразу получаетесь умные и хитрые, музыканты и художники? Хорошему русскому мальчику жизни не хватит научиться рисовать, как ты. А тебе всё на блюдечке дали. Только родился, и нате — уже скульптор. Бьют вас тысячелетия, а вы крепчаете. Гонят, а вы возвращаетесь ещё сильнее. В печах жгли, резали тысячами, а вон государство вдруг появилось. Стоит у тебя за спиной полчище несметное, войско басурманское, а я, бедная русская женщина, как Илья Муромец, должна вас, супостатов, победить. Ох, тяжела эта доля. Но коммунисты не ищут лёгких путей. Вставь-ка мне, Андрюшенька, по самое не балуй. Посмотрим, кто кого.
В школе Ольга Владимировна предложила избрать Андрея в комитет комсомола:
— Пусть отвечает за культмассовый сектор.
Проголосовали единогласно.
Когда заседание закончилось и комсомольцы разошлись, она заперла кабинет, постелила на стол красное знамя и легла грудью, широко расставив ноги в неизменных кожаных сапогах.
— Давай! — кричала она. — Трахни Комиссара, подотрись красным знаменем! — Она извивалась и зло причитала: — Вот ведь что творят! Жи… ды… ыыыы!!!
Она кричала в самые сладостные моменты, мучительно, блаженно. То ли благословляла, то ли проклинала.
Андрей уверенно приобретал любовный опыт. От бурной личной жизни слегка похудел, а глаза горели лихорадочным возбуждением. Девчонки в школе мгновенно почувствовали в нём притягательную порочность. Строили глазки, звали в кино, где пробовали вести себя развратно. Но понимание разврата у них и у Андрея сильно не совпадало. С Ольгой Владимировной всё было в тысячу раз интереснее.
Он легко оправдывал странности поведения Комиссара. Наверное, её когда-то крепко обидели, и, скорее всего, кто-то его национальности. Ему становилось тепло на сердце от сознания, что понимает её кровоточащую душу. Он знал, что глубоко внутри этой женщины прячется хорошее. Бабушка говорила, поскреби любого и даже внутри зверя найдёшь человека. Комиссар напялила на себя защитную броню, колючую, шипастую. Но за злобой находился страх. За ненавистью — любовь. За грубостью — нежность.
В своём воображении он исцелял Ольгу Владимировну от боли и заканчивал школу с отличием. Затем поступал в Суриковский художественный институт, где был бы лучшим студентом. На третьем курсе они бы поженились и жили долго и счастливо.
Таковы были мечты, сопровождаемые протяжным женским стоном «Жи…ды…ыыыы!!!», от которого хотелось задушить её и приласкать одновременно.
Восьмой класс закончился, потому что количество суббот имело свой предел.
Ольга Владимировна предложила провести июнь вместе.
— Что я скажу родителям?
— Скажешь, что по комсомольской путёвке поехал в школу руководящего состава.
— Мы будем там?
— Нет. Там скучно. Я достану путёвку в санаторий ЦК КПСС. Месяц будем в раю. Представлю людям нужным. Вверх пойдёшь по комсомолу. А там и в райком открыта дорога.
Андрей вдруг понял, что его затягивает в сферу интересов комиссара, как в водоворот. Неудержимо, властно и безысходно. Комсомол, партия… куда дальше? Совсем не то, о чём мечтал. Он же планировал поступать на подготовительный в Суриковский. А вдруг так надо? С волками жить — по-волчьи выть. Будет министром культуры, а не обычным скульптором.
Что бы сказала
