Ярослав Кузьминов - Пиратские делишки
Они вошли внутрь. Страж дернул рычаг, и двери позади начали закрываться. Они замкнулись, и воцарился мрак. Раздался чмокающий звук, и впереди обозначилась узкая полоска света. Потянуло холодом и свежим воздухом. Михаил вдохнул полной грудью; после кислой вони грота дыхание доставляло наслаждение. Перед ними открылась прихожая, ярко освещенная масляными лампами на стенах. Стариков встречал в поклоне плотный мужчина в треугольной шляпе, овчинном тулупе, кожаных штанах и сапогах. На одном боку у него висела сабля, на другом — прямой меч в обшитых изумрудами ножнах. Из чехлов, нашитых на тулуп, торчали костяные рукояти ножей. Из-за спины виднелась рукоять арбалета. Он выглядел как настоящий пират с гравюр трехсотлетней давности. На фоне стариков в рубище и после картин мирной жизни на поверхности, «настоящий пират» выглядел комично. Михаил даже засмеялся, смех получился кашляющий.
Распрямившись и посмотрев на гостей, пират вцепился глазами в веревки на ногах Михаила. Михаил попробовал испытать удачу: «Измена! Они пленили меня и открыли проход для иноземцев». Проблема была в том, что Михаил говорил на простом пиратском языке. Изумление на лице пирата перешло в тупую ошарашенность. Старик быстро сказал что-то пирату презрительным тоном. Пирату потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное. «А! — наконец воскликнул он, скривился в гнусной ухмылке и обратился к Михаилу на не очень хорошем пиратском: — Салют, посол Конфедерации. Не боись, не скоченеешь, щас надыбаем теплую шмотку». Пришел другой пират, одетый так же, как и первый, но значительно менее отягченный оружием. Он принес три пары меховых тапок и три шубы. Михаил даже не сразу вспомнил слово шуба, так он отвык от холодных зим детства. Пришедший пират тоже уставился на веревки, тоже изумился, стал слушать объяснение первого пирата, которого нетерпеливо перебил старик; пират, видимо, сказал что-то неправильно. Второго пирата Михаил узнал. Это был Уртосат, он работал когда-то помощником председательствующего пирата в Доме Собраний, а потом, как сообщалось в некрологе, сгорел в своем холостяцком доме. «В странных обстоятельствах мы встретились, Михаил», — сказал он с легким акцентом на языке Конфедерации. Пират, обвешенный оружием, захлопал глазами и потянул меч из ножен, но старик остановил его, сказав что-то успокаивающее.
Михаила провели в следующую комнату, со стенами завешенными коврами, с мягкими креслами и диванами, со шкурами незнакомых Михаилу зверей на полу. Насколько обстановка в Особняке Совета была строгой и пустой, настолько же это помещение утопало в излишестве и роскоши. Здесь было еще прохладнее; холодом тянуло из отверстий в потолке, закрытых узорчатыми металлическими решетками в форме переплетения осьминожьих щупальцев. Усадив Михаила в угол, Уртосат встал по стойке смирно посередине комнаты. Обвешенный оружием пират взгромоздился на подобие трона у противоположной стены, а старик с доктором уселись в мягкие кресла и начали разговор. Оба пирата отвечали коротко и быстро, старик же и доктор говорили неторопливо и, бывало, нетерпеливо перебивали пиратов. Вскоре принесли горячий кофе. Михаилу приказали пить, и он повиновался. Надо сказать, что напиток доставил ему удовольствие. Когда прислуга (в лице рослого пирата с голой женщиной, татуированной на лысом лбу) принесла новую порцию кофе, раздался звон колокольчика в прихожей. Уртосат вышел. Вскоре раздался чмокающий звук, и через несколько минут в зал вошли пятеро стариков. Пират следовал за ними, ведя под руку тело Михаила. Оно беспрестанно кашляло, и у него слезились глаза. Уртосат стал пояснять Михаилу, на этот раз на пиратском: «Воздух в гроте ядовит, и по непривычке…», — его перебил грубым окриком один из стариков, пират смолк и встал по стойке смирно. «Итак, — обратился доктор к Михаилу. — Будем ли мы ждать, пока вы вернетесь в свое кашляющее тело, чтобы вас пытать, или же вы ответите на все наши вопросы по доброй воле?» Михаил молчал, доктор начал увещевать, но осекся, вытаращившись на него. Михаил покачнулся, в глазах его стало темнеть, он услышал сонм непонятных испуганных возгласов, потом звуки исчезли.
Он ощутил горький вкус во рту. Тело пронзал чудовищный холод, каждая его клеточка болела, а голова почти не соображала. Его снедал гнев, и он упивался гневом. Он дернулся, чтобы встать и разгромить все вокруг, но широкие кожаные ремни крепко держали его.
Он разглядел перед собой лицо главы посольства. На лицо ложились слабые отсветы сзади, оттуда, куда Михаил не мог посмотреть. Лицо было совсем близко, он чувствовал теплое, причиняющее боль, дыхание своей кожей. Нельзя было понять, что мучительнее: мороз внутри или обжигающее тепло снаружи. Лицо что-то говорило ему, но Михаил не мог понять, и бесился еще больше. Он рычал, стонал и клацал зубами, мечтая только о том, чтобы вырваться и убить человека перед собой. Глава посольства поднял короткую дубинку и ударил Михаила по лицу, тот зарычал громче и получил новый удар. Удары прекратились, когда он замолк.
«Ты меня понимаешь? — стал настойчиво спрашивать глава посольства. — Ты понимаешь мои слова?» Михаил хотел ответить «Да», но вместо этого уныло зарычал. «Попробуй еще раз», — сказал глава. Михаил сделал усилие и произнес «Угу».
«Хорошо, — сказал глава посольства. — Ты чувствуешь гнев, потому что в тебе большая доза антидота. Гнев быстро пройдет. Еще ты чувствуешь холод и боль. Еще тебе тяжело думать. Еще у тебя не течет кровь из лица. Это потому, что ты в теле нежити. Мы находимся в хранилище нежити. Ты в подвале посольства Конфедерации. Ты в теле нежити. Нужна была очень большая доза антидота, понимаешь? Человек от такой дозы умирает. А меньшая доза не помогала, мы пробовали. Ты был очень далеко, и доза не помогала. Ты был в теле старика. Помнишь стариков? Старики бесились на площади, ты съел сверток, напал на старика, попал в его тело. Помнишь? Ответь, да, или нет» — «Да», — ответил Михаил. На самом деле, он плохо понял историю с первого раза, но глава посольства, несмотря на его «да», повторил объяснение. Гнев стихал, появлялся слабый страх, скорее беспокойство. Михаил помнил, что всегда боялся стать нежитью. Постепенно страх ушел и сменился вселенской тоской. «Когда старики забрали твое тело у полиции и увели в Особняк Совета, — продолжил глава посольства, — мы поняли, что ты в опасности. Мы попытались войти в особняк, но нас не пустили. Наш агент пробовал проникнуть через окно, но его убили. Ты понимаешь?» — «Да, — промычал Михаил и нашел в себе силы на длинную фразу: — Я не хочу быть нежитью» — «Никто не хочет. Но может статься, ты застрянешь в теле нежити. Нежить не имеет души. Твоя душа пришла в пустой дом. Ты можешь остаться в теле нежити навсегда. Но можешь и не остаться. У тебя есть шанс. Теперь мне нужно, чтобы ты рассказал о том, что видел. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай „да“ или „нет“. Если сможешь сказать больше, говори больше. Ты меня понимаешь?» — «Да» — «В особняке есть тайный проход вниз?» — «Да» — «Где он находится? На первом этаже?» — «Да» — «В какой комнате?» — «В центре. На кухне. В кладовке» — «Очень хорошо. Внизу есть грот?» — «Да» — «Там есть быстроходы?» — «Да» — «Сколько?» — «Много. Десять. Десять. Десять. И еще. Много» — Михаил пытался рассказать все, что видел, но ничего, кроме простых фраз, у него не получалось; неспособность выразить мысли мучила его. — «Ты видел там людей с острова?» — «Да» — «Из правительства?» — «Нет» — «Из Дома Собраний» — «Да» — «Кого?» — «Помощника пре… предс… пре… Он сгорел. Холостяк» — «Понятно. Кого еще ты видел?» — «Мясник. Утонул» — «Понятно. Сколько людей ты видел в гроте?» — «Сто. Много. Город. Плавят металл. Вонь. Кашель» — «Понятно. Быстроходы грохотали? Ты слышал грохот?» — «Да. Один. Рычал. Грохот». Михаилу было невдомек, что его ответы казались внятными только ему самому. Глава посольства слышал невразумительное мычание. Он говорил «Понятно» только потому, что сидевший за спиной Михаила нежитевод, обученный разбирать мычание нежити, показывал жестом «да», «нет» и «повторить», записывая ответы. «Следующий вопрос… — начал глава посольства, но заорал вдруг: — Что с ним!!» Михаил успел увидеть, как его окружила толпа людей в черных халатах.
Чувство тела было ярким! Тело, горячее, послушное, не болело. Находиться в нем доставляло удовольствие. Таково было первое чувство. От невыносимой горечи во рту его, казалось, вот-вот сблюет. Это было второе. Его одолевала адская злость, которой он упивался. Это было третье. И, наконец, его ум был ясен и работал быстро. Но все эти чувства черной тенью накрывало послевкусие бездны, неизбывной тоски, которая хуже смерти.
Кто-то в комнате отчаянно кричал слова на незнакомом языке.
Перед собой Михаил видел доктора, а краем глаза нескольких стариков и пирата, обвешенного оружием. Михаил представлял себе, как это будет сладостно — убивать их. Расколошматить их головы, переломать им кости, размотать их кишки. Выйти из здания и изрубить всех рабочих в гроте. А потом потопить корабли и обрушить купол. Ах, как это будет великолепно! Предвкушая наслаждение бойни, он приказал руке вцепиться в горло доктора. Рука не шевельнулась, он снова приказал. И снова нет. Мышцы не напрягались. Он отлично чувствовал их, но они его не слушались. «Пир-р-р-р-атское от-р-р-р-р-одье!» — заорал Михаил в ярости.
