Джон Бойд - Повесы небес
Наш гид показал на рощу и мы подняли саквояжи и последовали за ним. Я надеялся, что за нами пришлют летающую платформу, но харлечиане явно не заботились о соблюдении дипломатических тонкостей. Пришлось спускаться в подземку.
Нам не предоставили никаких носильщиков — факт, который избавил меня от замешательства, так как я никому не позволил бы нести мою библиотеку. В ней были микрофильмы всех известных мне наук, философских принципов и истории Земли, изложенных соответственно — для восприятия инопланетянами. Единственной неприкосновенной, запрещенной для преподавания, была военная наука — вероятно, единственная дисциплина, по которой и я, и Ред были экспертами, и по которой мы имели квалификацию преподавателей.
Хотя военная наука была искоренена из наших картотек, она всегда оставалась у меня в уме. Нас обучали, как оценивать военный потенциал планеты, как анализировать ее оборонные возможности и как выявлять места тактической уязвимости. Если бы было решено, что планета находится на низшем, чем Земля, уровне, то ее потенциал для колониальной эксплуатации был бы неоценим.
И когда прибудут большие серые корабли Земли, возникая из тумана пространства в боевом строю, эскадрильи развернут боевые действия в соответствии с информацией, доставленной высшему командованию зондом Адамса-О'Хары. За открытие этой планеты нас обоих произвели бы в лейтенанты.
Несмотря на это предполагающееся вознаграждение, я чувствовал, что бремя наблюдений целиком ляжет на меня; так как младший лейтенант О'Хара явно рассматривал Харлеч как филиал дома Мадам Чекод. У моего младшего офицера будет невпроворот собственных забот, пока он не обратит свои плотские аппетиты к вящей славе Земной Империи.
Когда мы приближались к трилону, мерцание которого уже можно было различать сквозь деревья, О'Хара внес предложение, которое подтвердило истинность моей оценки:
— Джек, предлагаю прочитать курс лекций по эмоциям. То сказочное дитя, которое оказалось таким сговорчивым вот тут, — он показал на место у тропы с таким видом, словно собирался водрузить там исторический памятник, — функционировало, как часы на алмазных подшипниках, и с неменьшим энтузиазмом, чем я.
Мы вышли на открытую прогалину с вышкой, высоко поднимавшейся над нами, три устоя которой, сходящиеся у вершины, были установлены на бетонных опорах. Между устоями не было поперечин и они, казалось, были сделаны из сплава меди. Почва вблизи устоев была оголена от травяного покрова. Чем бы ни было это устройство, оно было слишком сложным, чтобы служить просто знаком входа в подземку, но и не было лазерно-лучевым подпространственным излучателем.
По спиральному пандусу мы спустились на перрон подземки. Сосчитав шаги и прикинув угол спуска, я определил глубину перрона от поверхности в двенадцать метров, а не в четырнадцать, как оценил Ред. Множеством бомб, проникающих под землю, нацеленных на вышки, можно было разрушить транспортную систему планеты в самое короткое время. Стоя на перроне, и случайно заглянув в туннель, я обнаружил, что он освещен так же хорошо, как и перрон. Блики на гладкой поверхности туннеля указывали на то, что он пробит лазерами.
Харлеч имела науку, способную защитить планету от нападения из космоса. Сумеет ли планета мобилизовать эту науку после того, как подготовленная в тайне атака вдребезги расколотит транспортную систему, это уже другой вопрос.
"С точки зрения тактики, одним из явных пунктов атаки должны стать вышки", размышлял я, когда шуршанье, доносившееся из устья туннеля, переросло в грохот, и к перрону подкатил трехвагонный поезд. По кивку гида мы вошли в третий вагон, прошли по проходу и сели. Ни один из пассажиров не взглянул на нас, хотя никто из них не читал и не разговаривал с соседями. Судя по живости поведения пассажиров, можно было предположить, что мы сели на катафалк, направлявшийся в крематорий.
— Да-а, Джек, — пробормотал Ред, сидевший рядом со мной, — этим существам следовало бы показать несколько эпизодов из "Жизнь может быть золотой"[46] ради того, чтобы научить их эмоциям.
Комплекс, в котором размещался Университет-36, не был похож ни на одно из подземных сооружений, которые я когда-либо видел, включая даже реликт военного искусства времен внутрипланетных войн — Норадское убежище.
Прежде, чем мы добрались до центральной станции, поезд прошел через сортировочный зал, по крайней мере, с двадцатью параллельными путями. Эскалаторов, ведущих вверх, на центральной станции не было. Все проходы вели на громадную подземную площадь, которая вполне могла бы послужить загоном для мамонтов. Площадь и проходы были ярко освещены, хорошо проветривались и при этом в них поддерживалась ровная температура. По середине всех проходов, кроме самых коротких — тупиковых, со скоростью восемь миль в час в обе стороны двигались конвейерные ленты. Нам, обремененным саквояжами и рюкзаками, пришлось немного поупражняться в ловкости, когда мы попытались встать на них.
Мы проехали полмили до пересечения, где Йон показал, что нужно пересесть на другую ленту, на которой мы проехали еще три четверти мили.
— Нет, они — не лемуры, — прокомментировал Ред. — Они — кроты.
Йон соскочил с ленты и подвел нас к двери, с тремя харлечианскими буквами, указал на надпись и сказал: — Ред.
Мы вошли в большой кабинет с высоким диваном и двумя письменными столами. За одним из столов сидела девушка и, когда мы вошли, она что-то произнесла в интерком. Затем подняла глаза на Реда и из интеркома донесся голос, говоривший по-английски:
— Я — Веда, секретарь учителя Реда. Вы, Ред, можете разговаривать со мной по этому интеркому или по интеркому на вашем столе.
Эти существа уже подключили внутрикабинетные устройства связи к центральному кибернетическому транслятору-переводчику. И квартира Реда, наверняка, была нафарширована скрытыми подслушивающими устройствами.
Йон провел нас через дверь в просторную комнату со столом и прочей обстановкой, а через нее в библиотеку, уставленную шкафами с харлечианскими книгами, и в спальню со стенными шкафами и примыкающими к спальне туалетом с высоким комодом и душевым отсеком. За спальней даже имелась маленькая кухня с раковиной, холодильником, кухонным столом и высокими стульями. Все комнаты были аккуратно окрашены и убраны коврами, кроме отделанной кафелем кухоньки, но на стенах не висело ни одной картины.
Ознакомив нас с квартирой, Йонвернулся к столу и разложил карту подземного комплекса. Разговаривая с нами по интеркому, он показал наше местоположение относительно всего комплекса и местонахождение ближайших общественных учреждений: ресторана, больницы, универсальных магазинов.
— На Харлече, — проинструктировал он нас, — не принято смотреть на тех, к кому вы непосредственно не обращаетесь. Не следует выявлять личные отношения или задавать вопросы, пока не будет получено согласие, сказанное с употреблением местоимения «ты» — фамильярной формой обращения. Личные беседы не должны вестись в присутствии третьего лица… Перечень других менее значительных запретов вы найдете в вашем столе.
Ред взглянул на свои ручные часы и предложил мне встретиться через час в ресторане. Наш гид, очевидно, заметил его движение, так как произнес:
— На Харлече — двадцативосьмичасовые сутки, — и показал на маленькие часы на столе. — Если вы хотите носить часы, то вы можете получить их здесь, — он показал место на карте.
— Что я могу употребить в качестве денег, Йон? — спросил Ред. Слово «деньги» прозвучало из интеркома по-английски и я понял; что оно не переводилось; но харлечианин интерпретировал его по контексту.
— Все вещи на Харлече приобретается по требованию.
Моя квартира, пятидесятью метрами далее по туннелю, была точной копией квартиры Реда. Имя моей секретарши было Риса и при короткой служебной беседе со мной, Йон добавил одну деталь, которую опустил в беседе с Редом.
— Если вам захочется заняться сексом, позовите Рису.
— А почему вы этого не говорили Реду? — спросил я.
— Он носит значок в виде кленового листа, так что он сам знает. Я могу быть свободен?
Наклонившись к интеркому, я довольно грубо сказал:
— Да. Но сначала отправьте эту девушку и дайте мне секретаря мужского пола.
На Харлече все делается быстро. Когда часом позже я вышел в приемную, освеженный и побритый, мне представился парень с прыщавым лицом.
— Я — Гэл, секретарь учителя Джека.
Наш ресторан оказался автоматом; еда была похожа на кушанья Земли, хотя в большинстве своем блюда были овощными, а мясо напоминало бифштекс. Вокруг за столиками сидело свыше сорока обедающих и все соблюдали главное табу. За харлечианским кофе я обсудил с Редом находящееся под запретом прямое разглядывание.
