Стальной пляж - Джон Варли
Когда я уходила, было уже совсем темно, всходила луна. Черити заснула на своём стуле, а Хак по-прежнему невозмутимо работал рукояткой великолепного древнего колумбийца. Городок затих, лишь пели сверчки да бренчало пианино за углом, в "Аламо". Руки у меня были в чернилах, спина болела, и первое дыхание ночной прохлады только резче напомнило, как я вспотела под воротником, под мышками и… ну, вы понимаете. Я повесила фонарь на руль велосипеда, взгромоздилась в седло и под треньканье звонка, сопровождавшееся двухголосым воем разочарования из пожарной части, пустилась в долгий обратный путь.
Как много счастья может вынести один человек?
* * *
Я верю в Бога, да, верю, верю, ибо я столько раз в жизни убеждалась, что Он здесь, наблюдает и ведёт учёт. Когда ты буквально на пороге состояния дзена, чистого благорасположения — и красота ночи так сочетается с приятной усталостью от хорошо выполненной работы и прекрасной встречи с друзьями, и даже такая мелочь, как собачий вой, лишь напоминает, с какой радостью псины будут ждать тебя наутро, — когда ты приближаешься к этому состоянию, Он ниспосылает тебе небольшой камешек, чтобы поколебать тебя на жизненном пути.
Это оказался в буквальном смысле камень, я налетела на него сразу за городом, сломала две спицы и погнула обод переднего колеса. И едва избежала болезненного приземления в заросли кактусов. Ещё одно доказательство бытия Бога: колючки были бы уже перебором, хватило и камня в качестве напоминания.
Поначалу я хотела было вернуться в город и разбудить железных дел мастера, зная, что он был бы рад потрудиться над модным изобретением, о котором судачили все горожане. Но он наверняка давно уже видел сладкие сны в компании доброй жены и трёх детишек, и я решила не беспокоить его. Оставила велосипед у обочины. Подобную вещь нельзя украсть в маленьком городке: как объяснишь прохожим, почему на велике Хилди разъезжаешь ты? Оставшуюся дорогу до дома я одолела пешком — и пришла не подавленной и не в самом плохом настроении, просто слегка выдохлась.
Я уже ступила на крыльцо, как вдруг свет фонаря выхватил из тьмы мужчину, сидевшего в кресле-качалке не далее десяти футов от меня.
— Боже мой! — воскликнула я. Заразилась такой манерой речи! — Как вы меня напугали…
Я слегка волновалась, но не боялась. Изнасилования на Луне хоть и редко, да случались, но в Техасе?.. Он, без сомнения, сумасшедший. Все входы и выходы хорошо контролируются и здесь узаконен суд Линча. Я поднесла фонарь поближе, чтобы лучше разглядеть пришельца.
Это был щеголеватый субъект, примерно моего роста, с приятным лицом, блестящими глазами и светлыми усами. Одет он был в двубортный твидовый костюм, рубашку с воротником-стойкой с отогнутыми углами и красный шёлковый галстук, обут в чёрно-белые башмаки из парусины и кожи на шнуровке. На полу рядом с креслом лежали тросточка и шляпа-котелок. Не думаю, что когда-либо видела его раньше, но в том, как он сидел, мне почудилось что-то знакомое.
— Как поживаешь, Хилди? — спросил он. — Снова трудишься допоздна?
— Ты или Крикет, или её брат-близнец, — произнесла я. — Что ты с собой сделала?
— Ну, усы у меня уже были, вот и пришла мысль: почему бы нет, чёрт побери?
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Так что же произошло с девушкой, которую мы последний раз видели, когда она разговаривала с бесчеловечным придурком в звукоизолированной палате неподалёку от Лейштрассе и, внутренне вся содрогаясь, выслушивала вещи, заведомо не предназначенные для человеческих ушей? Как пришла та дрожащая слабачка, обескровленная недавним двойным потрясением — очередной неудачной попыткой самоубийства и неуклюжей попыткой ГК её "вылечить" — к своей нынешней безмятежности? Как молодая ультрасовременная бабочка с разодранными крылышками совершила обратное превращение в невзрачную, но внешне благополучную викторианскую гусеницу?
Постепенно, день за днём.
Как я уже намекнула Бренде, независимо от того, что могут утверждать управляющие советы касательно функций исторических парков, у этих мест есть неожиданное и не упоминаемое побочное преимущество: они служат прибежищем — ну хорошо, очень большими и не запирающимися психушками — для социально и умственно контуженных. В Техасе и других подобных местностях мы можем прекратить безуспешную погоню за множеством безумных химер и без всякой психотерапии погрузиться в более спокойное, тихое время. Жизнь в историческом парке сама по себе целебна. Некоторым она предписана до конца их дней; другим достаточно кратких пребываний время от времени. И пока не ясно, какой именно из этих двух рецептов подходит для меня.
"Техасец" стал для меня большим прорывом — и, подумать только, я обнаружила, что он пошёл мне на пользу. Меня убедили сделаться учителем, и это тоже оказалось к лучшему. Научиться не только заводить друзей, но и открываться им, понимать, что настоящему другу хочется слышать о твоих проблемах, надеждах и страхах, — такое не случается за одну ночь и пока не стало для меня свершившимся фактом, но я к этому стремилась. Важно было, что я постепенно, по кирпичику строила свой новый мир и пока он выходил хорошо.
Однако же по сравнению с моей прежней жизнью он был адски скучен. Как вы понимаете, разумеется, не для меня самой; я-то восхищалась любым карандашным наброском своих учеников. Каждая новость, найденная Черити, пусть самая банальная, заставляла меня гордиться так, как не гордятся и родной дочерью. Выпуск "Техасца" приносил настолько больше удовлетворения по сравнению с работой в "Вымени", что я диву давалась, как могла так долго посвящать себя ей. Моя жизнь проста, она такова, как есть, и трудновато объяснить постороннему человеку, в чём её привлекательность. Бренде всё представилось тусклым и унылым. Я ни секунду не сомневалась, что таким же оно покажется и Крикету. И вы можете с ними согласиться. Вот почему я опускаю почти семь месяцев, которые могли бы быть по-настоящему интересны только моему лечащему врачу, будь у меня таковой.
Всё сказанное может создать впечатление, будто я отлично себя чувствовала и действительно исцелилась. Но коли так, почему мне до сих пор случается два-три раза в неделю просыпаться в пустые предрассветные часы мокрой от пота, с бешено колотящимся сердцем и вот-вот готовым сорваться криком?
* * *
— Во имя всего святого, что ж ты сидишь на улице? — спросила я Крикета. — Уже холодно. Почему не зашёл в дом?
Он молча непонимающе взглянул на меня, будто я сморозила глупость. Полагаю, для тех, кто в Техасе новичок, это и прозвучало нелепицей. Пришлось мне открыть дверь,
