Татьяна Харитонова - Цена одиночества
Лера, смахнув набежавшие слёзы, подошла к этажерке и протянула руку. Возле яркой шкатулки из открыток лежала набольшая книга в кожаном коричневом переплёте.
— Вот. Нашла. — Открыла. — Ветхий завет. — Стой! Я, кажется, вспомнила. Развернула вверх переплётом, потрясла. Странички затрепетали и оттуда, словно сухой лист с дерева, вылетела фотография. Лера подняла её, внимательно всмотрелась.
— Вот, прадедушка моей мамы, тот, Александр Вознесенский, протоиерей.
— Дай посмотреть. — Марк внимательно стал рассматривать фотографию. — Старая. Одна из первых. Пожелтела, видишь?
Прочитал на обратной стороне выцветшие от времени строчки.
Не тот блажен, кто хорошо начинает, а кто хорошо заканчивает подвиг свой
— Лицо какое, лик, скорее. Сейчас таких лиц днём с огнём не сыщешь.
— Рожа от слова «вырождение»?
— Или «рождение»? Красавчиком новорожденного не назовёшь?
— Да, лицо, а тем более «лик» надо заслужить. Твой прадедушка несёт на лице печать духовности. Вот она и делает его лицо ликом.
— Трудно возразить.
— Помнишь, портрет Дориана Грея?
— Не видела. Где выставлен? В Третьяковке?
— Нигде не выставлен. Это роман. Человек остается вечно молодым, зато портрет искажается с каждым новым преступлением хозяина.
— Если выберусь отсюда, почитаю. Я как биолог тебе скажу. Красота — гармония, равновесие во всем: в мыслях, желаниях.
— И тишина. Красота не может быть громкой.
— Еще как может. Сейчас красота громкая. Чем ярче и громче, тем красивее.
— Вот и мир она не спасает, такая. Помнишь, у Достоевского? Красота спасет мир?
— Почему же нас не спасает?
— Вторую часть фразы обрезали. Красота во Христе. Все просто, а мы подменили суррогатом: макияжем, пирсингом, тряпками, косметологией, подтяжками. — Взял фотографию из рук Леры.
— Ты лучше скажи мне, Марк, что дальше? Он придёт опять. Что мне делать?
— Я бы только мечтал об этом.
— О чём?
— Чтобы за мной пришли.
— Глупости, какие!
— Ты внучка протоиерея, не важно, сколько «пра» впереди. У тебя есть возможность его увидеть. И ты еще думаешь, что тебе делать?
— Я боюсь. Я просто боюсь.
— Хорошо, я не буду тебя оставлять. Не бойся. — Марк подошел к Лере, обнял, погладил по голове теплой рукой.
— Марк! — Волна нежности захлестнула Леру. — Она прижалась щекой к его плечу
— Лера. Оденься. У тебя нет ничего поприличнее? — Подошел к старому шкафу. — Ого, деревянный, крепкий. Умели делать на века. — Открыл дверцу.
Там висел тёмно-коричневый костюм с орденами и медалями, голубое платье в мелкий, темно-синий горошек с белым кружевным воротничком, еще какие-то вещи. Достал платье, протянул вместе с плечиками:
— Надень! — отвернулся.
Лера стянула шорты — молния никак не хотела расстегиваться, она спешила, сломала ноготь, даже не заметив. Затем майку — бросила на кровать. Платье прохладно легло на плечи, обдав запахом нафталина, сухой травы и еще чего-то очень родного.
— Всё.
Марк оглянулся и замер.
— Вот оно.
— Что?
— То, что ты потеряла в погоне за глянцем и гламуром.
— Что? Я не понимаю.
— Твое «Я», твоя суть, твоя самость, ты.
— Это зависит всего лишь от этого куска ткани в горошек? То есть, я в этом платье — я? А в фирменной майке за сто долларов — не я?
— Да, в фирменной майке за сто долларов — не ты.
— Почему?
— Когда ты в ней, у тебя на лбу написано название фирмы и цена. Вот в чём вся беда. Я не против красивой одежды, это платье очень красиво. Майке до него далеко.
— Хорошая майка. Яркая. В тренде. Хотя, Китай, конечно.
— В тренде? В смысле — тренди-бренди, балалайка?
— Да нет, — рассмеялась. — Сейчас так говорят. В тренде, значит в модном направлении.
— Майка «в тренде» обретает некий смысл, некую значимость и ценность, некую важность, если хочешь, что ей, майке, по сути, не должно предназначаться вовсе. Какая разница вообще, если её носит ЧЕЛОВЕК? Тем более, майка, сшитая на потоке? Обезличенная тряпка с двумя швами и знаком. Чушь. Если перестать придавать этому значение, возможно, и майка эта станет твоей, не обезличивая.
— Это платье тоже кто-то шил, оно что-то стоит, наверное, даже прилично, как антиквариат. Почему ты его выделяешь?
— Оно индивидуально, во всяком случает, сейчас. Оно имеет к тебе отношение, оно бабушкино. Оно несёт в себе что-то невероятно притягательное, оно — концентрат памяти, если хочешь.
— Ты только просил не идеализировать эту майку, а по поводу этого платья сочинил, чуть ли не оду, мастер хокку.
Марк задумался на секунду:
— Девушка в бабушкином платье. Шёлк гладит её спину. Смерти нет.
— Ой, Марк! — Лера обхватила руками плечи, опустила голову и заплакала:
— Я пойду.
— Куда?
— С красноармейцем пойду. Пусть только придёт, собака такая!
— Придёт.
— А вдруг испугается? Я ведь вооружена.
— Вряд ли. Придёт, и не один. Придёт с подмогой, увидишь.
— Если я пойду с ними — мне уже не выбраться отсюда. Никогда.
— Мы этого не знаем.
— Они просто нас убьют. Тебе не надо идти со мной. Чего ради? Вдруг тебе удастся вернуться — позвонишь моей маме. Она волнуется, наверное. Подала в розыск.
— Я тебя не оставлю, Лера. Давай не будем это обсуждать.
— Марк. Придут за мной. Я думаю, помочь ты ничем не сможешь. Просто жди меня здесь. Мне будет легче.
— Правда?
— Да.
— Отчего?
— Когда тебя ждут — есть ниточка, за которую ты можешь уцепиться.
— Ниточка? Я буду ждать тебя так сильно, что это будет канат.
— Правда?
— Да.
— Поцелуй меня, Марк.
Марк прикоснулся губами к Лериной щеке и мягко отодвинул её от себя.
— Марк?
— Помнишь, Лера, мы говорили о зависимостях?
— Да.
— Я коллекционировал девушек. Отношения для меня ничего не стоили. Ловелас. Благо, много усилий для завоевания сердца мне прилагать не приходилось. По большому счёту, любая становилась моей. Отношения настолько обесценились, что я перестал испытывать нежность, трепет, волнение. Девушки, как в ускоренной съёмке, перемещались в моей жизни.
— Марк, не надо. Я не хочу это слышать.
— Подожди, Лера! В один момент мне стало просто тошно. Попробовал начать семейную жизнь. Это был гражданский брак. Приучал себя к мысли, что она моя вторая половинка. Пытался привыкнуть. Куда там! Надоедало очень быстро. Первая моя «гражданская жена», которую я оставил, пыталась отравиться снотворным. Чудом спасли. Вторая ушла от меня сама после череды истерик. Перебила в квартире все, что можно: посуду, технику, порезала всю мою одежду. Сначала был шок. А потом я понял главное — так больше нельзя. Ведь я точно так же кромсал чьи-то сердца, совсем не задумываясь о том, что женщина рядом может быть только в двух ипостасях — или твоя мать, или мать твоих детей. Другого предназначенья у нее быть не должно, иначе это тупик! Вот так, Лерочка. Вот тогда мне стало действительно страшно. И оно пришло — моё одиночество. Я оказался в этой пустыне. Времени подумать было очень много. Тяготило то, что не попросил прощения ни у одной.
— Марк. Ты утрируешь. Очень многие девушки с такой же лёгкостью относятся к отношениям с парнями.
— Я тоже так думал, пока не увидел порезанную рубашку. Вы притворяетесь, что вам все равно.
— Да. Мы притворяемся. Все-то ты знаешь. Каждой девушке хочется замуж, каждая ждет своего принца.
— А ты ждешь?
— Жду. И он приедет. На велосипеде и привезет пенсию.
— Не смешно.
— Со мной, наверное, что-то не так. Ходила по дорогим клубешникам. Невесело, громко. Какое-то королевство кривых зеркал. Ощущение случайной гости в чужой компании. Народ отрывается, а я не могу.
— Отрывается. Отличное слово. Отчего отрывается?
— Не знаю, ну так говорят.
— Как же может быть хорошо, когда отрываешься? Это мучительно. Осенний лист, яблоко с ветки. Ребенок от пуповины.
— Марк, какой ты странный парень.
— Почему странный?
— Просто видишь всё не так, как все.
— Наверное. Я тоже проводил время, как все. И по клубам ходил. Скучно, там, Лера.
— Говорю, скучно. Надо выпить, и чем больше, тем лучше.
— Что же за мир такой, что его картинку надо корректировать алкоголем? Представляешь? Картина художника Левитана. Вы знаете? Что-то сочетание красок не радует. Налейте мне рюмочку водки! О! Значительно лучше. Пожалуй, еще рюмочку! — Марк картинно пригубил, крякнул, глубокомысленно посмотрел вдаль. — Красота! Воистину, Левитан — гений. Как вы полагаете, сударыня? Не нравится перспектива? Э, душенька, пригубите. Вам вина? Шоколад — закусите. Лучше? Мартини? Отлично. Обратите внимание на цвет листвы у той березы. Тает в воздухе, плывет. Еще? Пожалуйста! На брудершафт! У нас с вами поистине единый взгляд на произведения Левитана.
Лера давно так не смеялась.
— Марк, давай представим бутылку водки, напьёмся, и эта пустыня превратится в оазис!
— Лера! А давай! И останемся здесь навсегда. Девушка бывший шопоголик — ныне алкоголик — и парень — бывший блудник, ловелас, он же алкоголик нашли пристанище среди пустыни. Их тени в абстинентном синдроме метались по пескам.
