Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— Ну как ты? Очень болит?

— Совсем не болит, — отозвался Дан. — Только встать трудно.

— Это не беда, — Маран осторожно подхватил его под здоровое плечо, помог сесть, потом встать и накинуть халат.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Хочешь полежать сегодня?

— Чего ради? — удивился Дан. — Все отлично.

— Слава богу… Прости меня, Дан, — помолчав минуту, сказал Маран. — Я не имел права брать тебя туда.

— Почему это?

— Потому что кашу, заваренную бакнами, полагалось бакнам и расхлебывать. Но я так привык, что ты всегда рядом… И вот, пожалуйста! Счастье еще, что рана неопасная. Ваш доктор обещал залечить ее за три дня, максимум за четыре.

— А как Науро? — спросил Дан.

Маран вздохнул.

— С Науро сложнее. Две пули в левом легком, третья в руке. Пришлось отправить его в Латанию, чтобы не осталось последствий, там у них камера для регенерации и все прочее… Да, Дан, дорогонько нам обошлись амбиции Песты… — Он снова вздохнул и добавил со злостью в голосе: — Он мне заплатит за Интану.

— Каким образом?

— Я сотру его с лица земли! Это убийство будет последним в его жизни!

— Что ты собираешься делать? — спросил Дан тихо.

— Увидишь! Давай умывайся, брейся. Справишься, думаю. Когда дойдешь до одевания, позови, я помогу.

— Ты?

— А кто? Я понимаю, ты предпочел бы, чтобы за тобой поухаживала женщина, но извини, где я тебе ее возьму? — он слабо улыбнулся и ушел.

Дан отправился в ванную, решив про себя, что обойдется сам, но когда вернулся в комнату, как он ни старался не шуметь, дверь опять открылась.

— Везучий ты, — сказал Маран. — Она пришла.

— Кто? — удивился Дан.

— Женщина. Будто знала, что меня в качестве сиделки ты забракуешь.

Дан смотрел на него с недоверием, не понимая, шутит Маран или говорит всерьез, но тот отодвинулся и пропустил в комнату высокогрудую женщину с каштановыми волосами до плеч. Она изменила прическу и одета была в совсем ином стиле, но уже по манере томно покачивать бедрами Дан узнал Нилу еще до того, как она заговорила своим певучим голосом.

— Приятно с тобой снова встретиться, Дан. Правда, лучше б ты был цел и невредим… Но тогда я не смогла бы за тобой поухаживать.

— Не надо за мной ухаживать, — забормотал смущенный Дан, — я сам справлюсь, — но Маран перебил его.

— Нила, помоги ему одеться, а я пойду позвоню, закажу ему завтрак. — Он вышел, но тут же снова приоткрыл дверь и сказал: — Смотри у меня, красавица! Человек ранен. — И исчез.

Нила посмотрела ему вслед с легкой грустью.

— Не надо беспокоиться, я сам, — снова начал Дан, но Нила подошла, с улыбкой закрыла ему рот ладонью и спросила:

— Где у тебя одежда? Здесь?

Она открыла шкаф, моментально выбрала самое удобное — трикотажную рубашку с короткими широкими рукавами, которая легко налезла на бинты Дана, не причинив никакого неудобства при надевании, затем помогла натянуть брюки, проделав все так, что Дан не почувствовал ни малейшей неловкости. Впрочем, Нила совершенно не пыталась заигрывать с ним, как в былые времена, то ли потому, что он был ранен, то ли… Она была задумчива, и Дан заметил, что она, непроизвольно, может, прислушивается к звукам в соседней комнате. Говорили тихо, слов было не разобрать, но когда послышался голос Марана, Нила совсем погрустнела. Она велела Дану сесть, соорудила из бинта перевязь, вложила в нее его правую руку и вдруг попросила:

— Опиши мне ее.

— Кого? — спросил Дан.

— Жену Марана.

Дан смотрел на нее озадаченно. Он вспомнил, как Маран описывал Наи эдурскому художнику, но не повторять же ему… впрочем, Нилу, наверно, интересуют вещи, более прозаические, тут скорее пригодилась бы… Ну конечно!

— Я ее тебе покажу, — сказал он бодро. — Вынь у меня из внутреннего кармана куртки… она должна быть в шкафу… такой прямоугольник из пластика. Нашла? В правом нижнем углу нарисован зеленый кружочек. Нажми на него.

— Но это твоя жена, — сказала Нила. — Я ее видела однажды. В Крепости, после осенних событий.

— Это альбом. Нажми еще, фотография поменяется. Конечно, там, в основном, моя жена, но должен быть снимок, где они вдвоем. Дай, я найду.

С помощью указательного пальца левой руки он неуклюже перелистнул несколько кадров и остановил один. Фото было случайным, он вошел с камерой, которой снимал понравившиеся ему разноцветные осенние деревья за виллой, в дом, заглянул, проходя, в маленькую гостиную и обнаружил Нику с Наи, что-то взволнованно обсуждавших. Заметив его, они одновременно повернули к нему головы, и он, не удержавшись, щелкнул камерой. Снимок ему нравился, и он ввел его в мини-альбом, который возил с собой всюду.

Нила еще рассматривала фото, когда появился Маран.

— Твой завтрак, — сообщил он. — Принести сюда или поешь там?

— А кто у тебя? — спросил Дан.

— Свои. Поэт, Санта и Дик.

Ах так Дик для тебя уже свой, хотел было сказать Дан, но не сказал.

— Приду к вам, — сказал он вместо того.

— А ты что изучаешь? — спросил Маран Нилу и, не дожидаясь ответа, заглянул через ее плечо в альбом. И нахмурился. — Пойдем с нами, — предложил он ей, но Нила покачала головой.

— У меня дела. Я просто хотела тебя повидать.

— Ты можешь мне понадобиться, — сказал Маран.

— Для чего?

— Узнаешь, когда понадобишься, — усмехнулся он и, вынув из кармана коробочку, в которой держал радиогорошины, выудил одну. — Держи. Носи с собой. Услышишь мой голос, не пугайся.

— Хорошо, — сказала она с радостной готовностью, приподнялась на цыпочки и поцеловала Марана в щеку, потом повторила то же с Даном. — До встречи. Я выйду через эту дверь.

Дан сунул карточку в карман, не отводя взгляда от Марана, который смотрел вслед Ниле с озадаченным видом.

— Не понимаю, — сказал он, покачав головой. — Что происходит с этими женщинами? Она словно ревнует.

— Ревнует, — согласился Дан.

— Но с чего вдруг? Отношения у нас всегда были сугубо товарищеские… Я имею в виду духовную сторону дела.

— Ты думаешь, женщины способны отделять одну сторону от другой? — усмехнулся Дан.

— Но так и было, — возразил Маран. — Ладно, пойдем, сейчас мне не до женской психологии.

Войдя в соседнюю комнату, Дан увидел забавное зрелище: высоченный, наверно, двухметровый Санта стоял посреди комнаты, вытянув руку со станнером, а маленький Поэт, чья макушка едва возвышалась над плечом «мальчугана», поддерживая его за локоть, объяснял, как полагается целиться.

— Луч не виден, так что твой единственный ориентир — положение ствола. Угол… Почему бы не сделать этот чертов луч видимым? — задал он риторический вопрос вошедшему Дану. — Как у бластера. Было б удобнее.

— И так удобно, — сказал Маран. — Для человека, владеющего пулевым оружием, раз плюнуть. Не отвлекайся.

— Я не отвлекаюсь, — обиделся Поэт. — Я по существу… Так. Проводишь три воображаемые дуги. Первая — на уровне плеч, чтобы сразу выключить руки. Вторая…

Дан не слышал продолжения, потому что Олбрайт, молча сидевший в углу, встал и подошел к нему.

— Я еще не поблагодарил тебя, Дан, за свое спасение, — сказал он торжественным тоном официального лица, но тут же улыбнулся и добавил сердечно: — Спасибо. И извини меня.

— За что? — удивился Дан.

— Да ведь, как сказал вчера Мит, это была моя пуля. Я знал, что за мной бежит раненый, и должен был сам ему помочь, а не забиваться в дальний угол флайера. Струсил, что ли? — Он осуждающе покачал головой. — Словом, извини.

— Да что ты, — сказал Дан. — Ерунда. Ничего страшного ведь не случилось. Я даже вполне боеспособен, не буду обузой в драке.

— В драке ты, может, и боеспособен, — заметил Маран, — но за столом вряд ли. Дай-ка я разрежу твой бифштекс.

Он сел за стол напротив Дана, нарезал ему мясо, налил кофе, потом налил и себе и, оглянувшись на Олбрайта, снова занявшего кресло в углу, сказал, понизив голос:

— Когда я увидел, что ты лежишь без движения… Давно я не испытывал такого ужаса! Наверно, с того момента, когда повернул голову и увидел, как падает Лана… И вообще, тяжелая была ночь. — Он помолчал и добавил: — Мне не хочется действовать, Дан. Мне страшно рисковать жизнью близких мне людей. Собственно, я никогда ими не бросался, но теперь для меня стала просто невыносима мысль, что я могу потерять того же Мита, которого я отправил в змеиное логово, а сам сижу тут… Когда я был помоложе, это получалось как-то легче…

— Когда человек моложе, он меньше сознает ценность жизни, — сказал Дан.

— Не только это. Когда человек моложе, он меньше сознает незаменимость друзей. Уйдут одни, придут другие… Так кажется, хотя это и не так. Но в нашем возрасте понимаешь: то, что имеешь сегодня, это навсегда. Друзья, женщина. И теперь можно только терять, приобрести уже нельзя.