Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)
Юный священник стоял в центре своих друзей, щеки его горели, глаза были закрыты. Внезапно он встрепенулся и открыл глаза, как бы вспомнив, где он находится.
— Простите.
— За что? — воскликнул епископ, моргая и вытирая глаза тыльной стороной ладони. — За то, что дважды за вечер вы заставили меня плакать? Как можно помнить о себе, когда видишь вашу любовь к Христу? Боже, вы снова вернули мне Слово, тому кто знает Слово уже тысячу лет: вы освежили мне душу, добрый молодой человек с сердцем мальчика. Рыба, съеденная на галилейском берегу, действительно Настоящая Последняя Тайная Вечеря. Браво. Вы заслуживаете встречи с Ним. Будет справедливо, если Вы сподобитесь быть свидетелем Второго Пришествия.
— Я не достоин, — ответил отец Наивен.
— Как и все мы! Но если бы можно было торговать душами, я заложил бы свою в это самое мгновение, чтобы одолжить взамен вашу свежесть чувств. Еще один тост, джентльмены. За отца Найвена! А теперь доброй ночи, уже поздно, доброй ночи.
Все выпили и стали расходиться. Рабби и протестантские священники ушли вниз по склону холма к своим святыням. Католические священники задержались на секунду у дверей своего храма, чтобы бросить последний перед сном взгляд на Марс, этот странный и чужой мир, над которым дул холодный ветер.
Пробило полночь, затем час, два, а в три часа ранним холодным марсианским утром отец Наивен внезапно проснулся. Слабо потрескивая, мерцали свечи. За окном пролетели, кружась, листья.
Он резко приподнялся и сел, все еще находясь под впечатлением приснившегося кошмара. Ему все еще слышались крики преследующей его толпы Он вслушался.
Где-то далеко, внизу, он услышал хлопанье внешней двери.
Быстро одевшись, отец Наивен спустился сумеречными лестничными пролетами своего жилища и прошел в церковь, где около дюжины свечей, разбросанных по углам помещения, создавали, каждая свой, оазисы света.
Он обошел все двери, размышляя о том, как глупо запирать церкви. Что тут можно украсть? Но все же он продолжал брести сквозь спящую ночь.
…и обнаружил, что дверь главного входа в церковь открыта Она медленно поворачивалась под дуновением ветра.
Вздрогнув, он захлопнул дверь.
Мягкие убегающие шаги.
Он резко обернулся.
Церковь была пуста. Пламя свечей, стоящих в нишах, колыхалось туда-сюда В воздухе стоял древний запах воска и ладана — товаров, переживших все прочие товары на ярмарках других времен и иных Историй, чужих солнц и лун.
Он бросил взгляд на распятие над главным алтарем и окаменел.
Он услышал звук одинокой капли воды, падающей в ночную тишину.
Медленно обернулся к баптистерию в тылу помещения.
Там не было свечей и, однако…
Бледный свет исходил из этой небольшой ниши, где стояла крестильная купель.
— Епископ Келли? — мягко позвал он.
Медленно шагая вперед по проходу, он внезапно остановился и застыл, потому что.
Упала еще одна капля воды, ударилась об пол, расплылась.
Как будто тут где-то был протекающий водопроводный кран. Но здесь не было никаких кранов. Стояла только крестильная купель, в которую капля за каплей, с промежутками в три удара сердца, капала какая-то жидкость.
На странном, тайном языке сердце отца Найвена что-то сказало самому себе и забилось с ужасающей скоростью, затем вдруг замедлило биение, почти остановилось. Все его тело покрылось испариной. Он не мог шелохнуться, но должен был идти и, переставляя одну ногу за другой, добрался до арочного входа в баптистерий.
В маленьком помещении действительно был какой-то бледный свет.
Нет, не свет. Чей-то светящийся облик. Фигура.
Фигура стояла за купелью и над ней. Звук падающих капель прекратился. Отец Наивен ощутил, что его как бы поразила слепота. Рот его пересох, глаза были расширены, как у безумца Затем видение снова появилось, и он осмелился выкрикнуть:
— Кто!
Простое слово эхом отразилось, прокатилось по всей церкви, заставило задрожать языки пламени на свечах, потревожило пропахшую ладаном пыль и напугало его самого, быстро возвратясь к нему же: “Кто!”
Единственный свет внутри баптистерия исходил от бледных одеяний фигуры, стоящей перед ним. И этого света было достаточно, чтобы он увидел невероятное.
Фигура шевельнулась и протянула руку отцу Найвену, глядящему расширенными глазами.
Рука казалась независимой от Призрака и была протянута как бы по принуждению, как будто она сопротивлялась, но была вынуждена уступить безумному взгляду отца Найвена, его страстному, ужасному желанию посмотреть на ладонь.
На ладони была рваная рана, отверстие, из которого медленно, капля по капле, кровь падала в крестильную купель.
Капли крови падали в святую воду, окрашивали ее, растворялись в легкой ряби.
На какой-то момент протянутая рука застыла в неподвижности перед глазами священника, одновременно и ослепленными и прозревшими.
Затем священник рухнул на колени, как будто подкошенный сильным ударом. Он испустил сдавленный крик — наполовину вопль отчаяния, наполовину — клич откровения Одной ладонью он прикрывал глаза, вторую жестом защиты вытянул вперед.
— Нет, нет, нет, нет, этого не может быть!
Как будто некий ужасный, дьявольский дантист подошел к нему со своими щипцами и без всякого наркоза вырвал из тела его окровавленную душу. Вырвал, выдернул и — о Боже! — как глубоко сидели ее корни…
— Нет, нет, нет, нет!
Тем не менее, да.
Он глянул в просвет между пальцами.
Человек был здесь.
И ужасная кровоточащая ладонь, трепещущая в воздухе баптистерия и роняющая капли крови.
— Хватит!
Ладонь исчезла. Призрак стоял в ожидании. И лицо Духа было знакомо и прекрасно. Эти странные, прекрасные, глубокие и пронизывающие глаза были именно такими, какими он их всегда представлял себе. Мягкость в очертаниях рта, бледное лицо, обрамленное длинными волнистыми волосами и бородой. Этот человек носил простую одежду, какую в свое время носили в пустынных местах, на берегах озера.
Священник громадным усилием воли сдержал рвущийся наружу поток слез и утихомирил вихрь эмоций, рвущий его на части, — удивление, сомнение, шок — все эти неуместные, низменные страсти, бунтующие внутри него и грозящие вырваться на свободу. Он дрожал.
И вдруг увидел, что фигура — Дух, Человек, Призрак — тоже дрожит.
— Нет, — подумал священник, — этого не может быть! Боится! Боится… меня?
Теперь уже призрак откровенно трясся мучительной дрожью, напоминающей его собственную, как бы зеркально отражая его собственное состояние. Призрак беззвучно открывал рот, глаза его были закрыты. Наконец он простонал:
— О, пожалуйста, отпустите меня.
Молодой священник широко раскрыл глаза, у него перехватило дыхание. Он помыслил:
— Но ты ведь свободен. Никто тебя здесь не держит!
В то же мгновение:
— Вы! — закричало Видение. — Вы держите меня здесь! Пожалуйста! Отведите взгляд! Чем больше вы на меня смотрите, тем больше я становлюсь Этим! Я не тот, кем кажусь!
“Но, — подумал священник, — я ведь ничего не говорю! Мои губы не шевелятся! Каким образом этот призрак читает мысли?”
— Я знаю все, о чем вы думаете, — сказало бледное Привидение, дрожа и отступая в сумрак баптистерия. — Каждую фразу. Каждое слово. Я не предполагал сюда заходить. Я забрел в город. И внезапно стал превращаться во множество вещей — для каждого человека я выглядел по-разному, а там было множество людей. Я побежал. Они преследовали меня. Я спасся здесь. Дверь была открыта. Я вошел. А потом, потом… О, а потом попался в ловушку.
“Нет”, — подумал священник.
— Да, — простонал Призрак, — вы меня поймали.
Медленно, со стоном, подавленный тяжестью открывшейся ему истины, священник уцепился за края купели и поднялся на ноги. Его шатало. Наконец он выдавил из себя:
— Вы не то… чем кажетесь?
— Нет, — ответил его собеседник. — Простите. “Я, — подумал священник, — сейчас сойду с ума”.
— Не делайте этого, — сказал Призрак, — я ведь тогда тоже сойду с ума вместе с вами.
— О Господи, я не могу отказаться от тебя, когда ты здесь, после всех этих лет. Ты знаешь все мои грезы — неужели не видишь, что просишь от меня слишком многого. Две тысячи лет все человечество ждало твоего возвращения! И я, я единственный, кто встретил, кто созерцает тебя…
— Вы встретились только со своей собственной химерой. Вы видите лишь то, что страстно хотите видеть. Но если отбросить все это… — фигура коснулась своей одежды, груди, — я нечто совсем другое.
— Что мне делать! — закричал священник, глядя то на небеса, то на Призрака, который от его крика испуганно шарахнулся. — Что!
— Отведите свой взор. И в тот же момент я уйду.
