Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле
– Говори, – разрешил король, испытывая досаду от того, что не замечал в себе его присутствия.
– Когда-то давно, уничтожив свой мир, бескрылые надеялись продолжить себя в нас – искусственно созданных ими существах. И это им почти удалось. Почти! Они допустили ошибку, сделав бабочек предрасположенными к телепатии. Думатели у маака, бессрочники у махаонов… А в конечном итоге – ОН, существо в тысячи раз более страшное, чем убитый тобой т’анг. Мир бабочек двигался к самоуничтожению даже быстрее, чем мир бескрылых.
Лишь счастливая случайность привела сюда, на Безмятежную, бабочек, лишенных порочного свойства телепатии. Лишь тут мир может развиваться дальше, приближаясь к идеалу, о котором мечтала наша мать Ливьен. Земной же мир бабочек – неудачная попытка, память о которой должна исчезнуть вместе с памятью о мире бескрылых, прежде чем метастазы болезни доберутся сюда.
– Хватит! – рявкнул Лабастьер вслух. Тут, на веранде, он не боялся разбудить своим голосом Мариэль. – Между прочим, и на Безмятежной есть телепаты – ты, я, мой сын…
– Я думал об этом и знаю, как использовать этот факт во благо и только во благо. Я продумал и многое другое. Например: приближаясь к Земле, я неминуемо попаду в ЕГО поле, и ОН подчинит меня себе. Но я рассчитал траекторию таким образом, что скорость, с которой мой космический корабль будет нестись к земному солнцу, будет к тому времени уже столь велика, что, при всем желании, я не смогу ничего изменить…
– Дядюшка! – взмолился Лабастьер Шестой, вернувшись в спальню, заползая на гамак и пристраиваясь рядом со спящей женой. – Пожалуйста, отпусти меня! Я же сказал тебе: я не считаю себя вправе уничтожить целый мир…
– Но ты не можешь устраниться от защиты мира Безмятежной. Ты – король.
– Уйди! – Лабастьер вложил в это слово всю боль, которая накопилась в нем.
Седовласый старец с добрыми и мудрыми глазами, появившийся перед его мысленным взором, понимающе покачал головой.
– Ты устал. Ноша, которую я взвалил на тебя, слишком тяжела…
И тут же старец обернулся зеленоглазой самкой. Та, обольстительно улыбнувшись, закончила:
– Я ухожу. Но мы не прощаемся…
Послав королю воздушный поцелуй, она расправила крылья. Стройное тело открылось ему во всей своей наготе. Но лишь на миг, спустя который самка взмахнула крыльями и улетела в ночь.
Чужой разум покинул его сознание. Чувствуя приятное облегчение во всем теле, Лабастьер потянулся и, повернувшись на бок, ткнулся носом в шею Мариэль. Выходка думателя с превращением в самку показалась ему даже забавной. Но последняя его мысль перед тем, как он забылся сном, была далеко не из приятных:
«У меня есть только два пути: или уничтожить мир Земли, или убить думателя… То-то порадуется Жайер…»
Эпилог
В назначенный час в селение въехал целый десяток сороконогов, оседланных основательно вооруженными воинами короля. Сопровождаемый приветственными криками подданных, Лабастьер Шестой со свитой проследовали к деревенской площади, где все уже было готово к торжественной встрече и пиру.
Увидев их первой, одна из тех самок-махаон, что занимались сервировкой, ударила костяным пестиком в кожу бонга.
– Наконец-то! – поднявшись с рогожки, радостным поклоном встретил короля и его спутников Дент-Вайар, которого Мариэль по праву считала родным отцом. – Мой дом принадлежит вам! А я уж думал, Ваше Величество, вы так никогда и не порадуете нас своим посещением. А где же внук? Я хочу видеть внука!
– Лабастьер Седьмой остался в столице, – развел руками король, спрыгнув с сороконога.
Сельчане разочарованно зашептались, но Лаан вернул им веселость шуткой в своем духе:
– Так что ждите правнуков! – и подмигнул.
Обнимая отца, Мариэль переждала взрыв хохота и пояснила:
– Принц Лабастьер и сын Ракши Кахар неразлучны, и оба они одинаково трепетно относятся к Найаль, дочери Лаана. Со дня на день она проходит махаонский обряд зрелости, и юноши, хоть и очень хотели поехать с нами, не пожелали ее оставить. Боюсь, когда-нибудь они будут соперничать за право взять ее в диагональ.
– Ваше Величество, поскорее располагайтесь сами и прикажите сесть своим молодцам. – Дент-Вайар, выпустил дочь из объятий. – Мне не терпится выпить с вами глоток доброго напитка бескрылых также сильно, как гусеницам, – указал он рукой в сторону детского загончика, – не терпится сожрать порцию мякоти воздушного коралла… А надолго ли вы в наши края?
– Нет, любезный, – садясь, покачал головой король. – Переночуем и сразу в путь. Слишком много впереди работы. Ведь ваше селение, наверное, единственное, где не попраны королевские законы. Да и то объясняется это, скорее всего, не более, чем близостью к столице.
– Однако законы меняются с непостижимой стремительностью, – осторожно заметил Ракши-старший, как раз закончив обниматься с сыном и синеглазой невесткой.
– Да, это так, – подтвердил Лабастьер Шестой. – Я надеюсь, вас это не слишком смущает? Между прочим, по новым законам ваш родственник Дент-Пиррон уже не является преступником. И ни кто-нибудь, а ваша невестка оснащает короля запрещенным доселе оружием…
– Честно говоря, привыкнуть к тому, что пересматриваются основы, заложенные еще Лабастьером Вторым, довольно трудно. Однако подтверждение вашего на то права было столь значительным, что никто и не думает его оспаривать.
– О да! – влезла в беседу словоохотливая жена Дент-Вайара, розовощекая Дипт-Хаан. – Нас тряхнуло так, что мы подумали, Безмятежная треснет пополам или лопнет, словно подстреленная шар-птица! Хорошо, что вы, Ваше Величество, еще за месяц до того предусмотрительно отправили глашатаев во все уголки колонии. Они обо всем предупредили нас, потому мы, хоть и перепугались, но довольно быстро успокоились. А когда я своими глазами увидела, что над миром и впрямь поднимается Золотой Храм, я думала, глаза у меня от удивления выпадут на землю. А какая громадина! Он ведь был над столицей, а отсюда видать!
– Глашатай сообщил, что предки прекращают над нами свою тайную опеку, и передают нашу участь в наши собственные руки… – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Ракши-старший.
– Да, – подтвердил Лабастьер Шестой. – Золотой Храм отправился туда, откуда мы все появились – к Земле, а мы остались тут, чтобы вершить свои судьбы самостоятельно… Но не хватит ли нам серьезных разговоров? Мы так устали с дороги…
– А уж в глотке пересохло так, – в тон ему продолжил Лаан, – что ее не размочить и за час!
Пир продолжался до глубокой ночи.
– Как я люблю их всех, – прижавшись к мужу, шепнула Мариэль. – Они такие простые и настоящие…
– Они – плоть от плоти нашего мира, а он превосходен. Я и сам всем сердцем полюбил твоих соплеменников. Сейчас ты убедишься, что это не пустые слова.
Он поднял глиняную чарку, и все присутствующие притихли.
– Я не случайно отправился в путь именно сегодня, – начал король. – Этой ночью некое небесное знамение должно подтвердить нам, что Безмятежную ждет великое будущее, что опасности, о которых мы даже не подозревали, но о которых знали наши предки, миновали. И это событие я хотел встретить только тут и только с вами.
Король пригубил напиток, его примеру, загомонив, последовали остальные. И именно в этот миг… (В своих расчетах думатель оказался точен до минуты.) Площадь озарилась пурпурно-розовым светом.
Сельчане, задрав головы, как зачарованные смотрели в небо. Там, почти в зените, кровавым цветком воссияла доселе невиданная и неправдоподобно яркая звезда.
– Свершилось! – торжественно, как церемониймейстер, вымолвил король. – Эта новая звезда называется Гелиос. И уж поверьте мне, то, что она зажглась на нашем небе, является залогом нашего счастливого будущего. Эй! – внезапно крикнул он. – Помнится, в вашем селении есть прекрасные музыканты?! По-моему, сейчас самое время для плясок!
Никто, кроме Мариэль, не заметил в голосе короля каких-то несвойственных ему бесшабашных, почти истерических ноток. Но она уже смирилась с мыслью, что недавно снизошедшая на ее возлюбленного супруга мудрость порою делает его недоступным ее пониманию.
Музыканты ударили в бонги и зазвенели струнами. А флейта-раковина запела мотив, сотканный из радости и печали. Подвыпившие сельчане взвились в небо и завели там суматошный хмельной хоровод…
И все же Мариэль не удержалась от того чтобы шепотом спросить Лабастьера Шестого: «Что с тобой, милый?», когда увидела, что по щекам его текут слезы, а отблеск Гелиоса делает их похожими на струйки крови.
– Со мной? – вздрогнул король. – Что со мной? – он оторвал взгляд от удивительного небесного зрелища, которое скоро станет привычным, и явно не понимая о чем идет речь, глянул на Мариэль. И только тут сам почувствовал влагу на своих щеках.
