Стальной пляж - Джон Варли
Я нашла одно из очень немногих мест на Луне, где могла спрятаться, пока шумиха вокруг Сильвио не затихнет. По моим подсчётам, это должно было случиться примерно через месяц. Впрочем, может пройти и год, и даже не один, прежде чем его история окончательно сойдёт с газетных страниц, но я была уверена, что моё участие в этом трагифарсе забудется гораздо легче и раньше. Так что я тянула время, бродя вдоль и поперёк своего обширного заднего двора. Заняться там было особо нечем, и я развлекалась ловлей гремучих змей. Всё, что для этого требуется, — немного побродить по окрестностям да набраться чуток терпения. Когда натыкаешься на змею, она просто сворачивается, шипит на тебя и гремит хвостовой трещоткой, и её можно поймать, если есть длинная ветка и кусок верёвки, чтобы захлестнуть вокруг шеи. Я обращалась со змеями очень осторожно — не могла себе позволить, чтобы меня укусили. Иначе пришлось бы вернуться в современный мир за медицинской помощью или вверить себя нежной заботе Неда Пеппера. Возьмите старый учебник для бойскаутов и прочтите раздел о змеиных укусах — у вас волосы дыбом встанут.
Раз в неделю я подкрадывалась к чёрному ходу в мою старую квартиру. На исходе второй недели там не осталось никого. Тогда я отправилась к своей недостроенной хижине и подсчитала, сколько журналистов расположилось лагерем подле неё. Они примерно догадывались, в каких краях меня искать. Уверена, кто-то в городе поведал им о моих тайных закупках. Отсюда следовал логичный вывод, что раз я сбежала из городского жилища, то рано или поздно появлюсь здесь, в хижине. И он был верен, я собиралась сюда вернуться.
К концу третьей недели перед хижиной всё ещё паслась дюжина репортёров — но я решила, что с меня довольно. Я дождалась, пока полностью стемнеет, подождала допоздна, наблюдая, как журналисты, лишённые всех преимуществ телевидения, отчаянно и безуспешно пытаются развлечь друг друга, и проследила, как они один за другим заползают в спальные мешки. Многие были пьяны до безобразия. Я подождала ещё подольше — пока их костёр не обратился в горстку тлеющих угольков и пока на удивление холодная пустынная ночь не подействовала на змей в моём мешке, сделав их вялыми и покорными. Тогда я украдкой, бесшумно, словно заправский краснокожий, просочилась в журналистский лагерь и положила по гремучей змеюке поблизости от каждого спальника. Я предположила, что в поисках тепла они заползут внутрь — и, судя по тому, какие вопли и выкрики донеслись до меня примерно за час до рассвета, в точности так змеи и поступили.
Утром все незваные гости исчезли. За завтраком, жуя блинчики и остатки зайчатины под соусом чили, я наблюдала издалека в полевой бинокль, как мои преследователи, спасённые медицинскими автоматами, по очереди возвращаются в лагерь. Немного погодя явился шериф и начал выписывать повестки в суд. Когда журналисты увидели, во сколько им, не проживающим в историческом парке, обойдётся убийство местных рептилий… они заорали даже громче, чем ночью. Но шериф остался глух и равнодушен к их оправданиям, мол, большинство змей они убили случайно, когда в панике выпутывались из спальных мешков.
Я думала, на следующую ночь журналисты выставят часового, но они этого не сделали. Беспечные городские хлыщи! Так что я снова прокралась к ним и оставила последнюю партию своего улова. После второй моей вылазки вернулись только четверо самых стойких. Возможно, они собрались торчать тут вечно и впредь быть начеку. Что ж, тем хуже для них, если они не сумеют доказать, что это я натравила на них змей.
Я зашла в свою хижину и начала переодеваться. Минуту или две я оставалась незамеченной, затем все собрались вокруг меня. Четырёх человек трудно назвать толпой, но четырёх журналистов — уже почти можно. Они орали все одновременно, не давали мне пройти и с каждой минутой всё больше сердились. Я же вела себя так, будто они были всего лишь необычными движущимися камнями, чересчур большими, чтобы убрать их с дороги, но не стоящими ни взгляда, ни тем более разговора. Малейшее слово только раззадорило бы их.
Они болтались вокруг хижины большую часть дня. Потом в их ряды влилось пополнение, в том числе один дурак — он притащил древний фотоаппарат, с гофрированным мехом, чёрной накидкой и подставкой-полочкой для магниевого порошка, по всей видимости, надеясь изготовить какую-нибудь картинку для новостей. Что ж, картинка для новостей получилась — когда горючий порошок просыпался ему на рубашку и воспламенился, а всем остальным пришлось сбивать пламя. Уолтер дал несколько кадров об этом в семичасовом выпуске, снабдив материал забавным комментарием.
Даже журналисты в конце концов сдаются, если написать действительно не о чем. Они хотели взять у меня интервью, но я была не настолько важной персоной, чтобы удостоиться хронометража моих перемещений — я не из тех, о ком помещают в газетах бесконечно завораживающие снимки: вот человек идёт от своей двери до машины, вот возвращается вечером домой, не отвечая на вопросы орды журналистов, которым делать больше нечего… К концу второго дня все они ушли, отправились преследовать кого-нибудь другого. Подобные задания дают не самым лучшим сотрудникам. Я знавала парней, которые убивали всё своё время на преследование той или иной знаменитости, и ни один из них не знал, как вылить мочу из сапога[54].
Как хорошо снова остаться одной! Наконец можно всерьёз взяться за работу по достройке моей незаконченной хижины.
* * *
Бренда пришла на второй день. Некоторое время она стояла молча и смотрела, как я прибиваю кровельную дранку.
Она сильно изменилась. С одной стороны, стала хорошо одеваться, с другой, нарисовала кое-что интересное на лице. Полагаю, теперь, когда у неё появились кое-какие деньги, она обратилась за советом к профессионалам. А самым новым в ней было то, что она килограммов на пятнадцать потяжелела. Этот вес довольно симпатично распределился по бюсту, бёдрам и голеням. Она впервые выглядела как настоящая женщина, только очень высокая.
Я вытащила гвозди изо рта, вытерла лоб тыльной стороной ладони и сказала:
— В ящике с инструментами есть термос лимонада. Можешь угоститься, если принесёшь и мне стаканчик.
— Смотри-ка, разговаривает, — произнесла Бренда. — Мне сказали, оно не будет говорить, но я решила убедиться лично.
Она нашла термос и пару стаканов, которые придирчиво осмотрела. Согласна, их не помешало бы помыть.
— Говорить я буду, — ответила я, — просто отказываюсь давать интервью. Если ты пришла за ним, загляни вон в тот
