Право на смерть - Мария Ордынцева
Наконец, Красавин поднял глаза на капитана:
— Что вам угодно?
— Господин Красавин? — осведомился офицер, все еще не веря своим глазам.
— Да, это я, — подтвердил Александр.
— У нас есть приказ арестовать вас и обыскать дом, — сообщил капитан.
Больше всего этого молодого офицера удивило, как воспринял это известие арестованный. В самом деле, он еще никогда не видел, чтобы при аресте люди смеялись!
— Да-да, конечно, — сквозь смех согласился Александр. — Проходите, присаживайтесь. Пусть ваши люди делают свое дело. Они вряд ли найдут что-нибудь стоящее, но ведь это их работа. Работа нужна людям, — он снова стал серьезным.
— Вы извещены о своих правах? — спросил капитан, в соседнее кресло.
— Да, конечно, не стоит беспокоиться, — Красавин откинулся назад в своем кресле и спросил: — Вы позволите хотя бы дочитать поэму до конца? Это не займет много времени.
— Пожалуйста, продолжайте, — разрешил капитан.
Красавин с интересом смотрел на своего гостя. Едва ли он был старше него. Наверное, так же приехал когда-то из родной деревни со своими мечтами и надеждами чего-то добиться в жизни; так же, наверное, считается сейчас перспективным сотрудником, с увлечением исполняя полицейский долг и искренне веря, что служит общественному благу. И он прав, счастливый в своем заблуждении. И он счастлив, уверенный в своей правоте и нужности.
Александр, наконец, отложил книгу и позвонил. Появился Джим.
— Джим, подай пожалуйста пальто, — попросил его Красавин.
В портале открывшейся двери Александра ослепили сотни вспышек фотокамер. В уши ворвался гул толпы, собравшейся вокруг особняка. Увидев Красавина, репортеры как хорошие охотничьи собаки, взвыв от восторга, встали в стойку и ощетинились микрофонами. Если бы с Александром не было полицейских, расчищающих ему дорогу, его бы смяли в одно мгновение.
— Что вы чувствовали, когда уничтожали чертежи? — кричал кто-то справа.
— Зачем вы это сделали? — доносилось слева.
— Никаких комментариев, — объявил молодой капитан.
Наконец, Красавин оказался в автомобиле. Капитан назвал роботу-водителю адрес и повернулся к своему подопечному. Он не уставал удивляться этому человеку. Александр совершенно не выглядел довольным таким ажиотажем вокруг него. Напротив, он был внешне спокоен, даже равнодушен. Казалось, его нисколько не волновала его дальнейшая судьба. И оттого капитан, как сотни других людей, столпившихся вокруг машины, не мог понять, кто перед ним — герой или сумасшедший.
Бесконечный день в бесконечных белых стенах. И пронзительная тишина. Сколько времени прошло с тех пор, как он попал сюда, Красавин не знал. Он давно потерял счет времени. Сколько снов отделяло его от той мертвой жизни в одноликом сером мегаполисе, где было серым даже небо. И как сны отличались от реальности! Как ярки они были и радостны! Наверное, что-то перевернулось в мире, ведь все должно было быть наоборот: краски жизни и темнота снов.
Профессора Берга все же допустили к Александру. Красавин радовался тому, что может ему рассказать о своих снах.
— Сегодня мне снился дом, профессор. Я был в своем детстве. Я уже забыл о нем, а ведь там, оказывается, было синее небо! Там светило солнце, и возле нашего дома росла настоящая береза!
— Саша, послушай меня, — начал Берг, прерывая его рассказ. — Я давно знаю тебя, ты мне почти как сын. Саша, у тебя есть последний шанс все исправить и избежать казни. Когда тебя освободят, ты можешь уехать на родину. Еще не поздно.
— О чем вы? — удивленно спросил Александр.
— О чертежах, Саша, у тебя ведь были копии. Ты можешь сказать, что ты их не уничтожал. Тебя переведут в клинику, а потом отпустят.
— Профессор, я уничтожил их еще раньше, чем все остальное, — усмехнулся Красавин.
— Боже мой! — Берг снял очки, нервно протер их носовым платком. — Старый дурак, осел! Мне не нужно было говорить тебе всего этого тогда…
— Нужно, профессор, нужно, — Александр был тверд и уверен. — Кто-то должен был остановить это безумие, хотя бы на время, так почему не я? Мне жаль огорчать вас, но по многим причинам назад уже не вернуться. Я ни в чем не раскаиваюсь и жалею только, что не могу сделать большего. Я видел, как живут люди в старых кварталах. Я был слишком наивен, живя по однажды заданной программе. Но за последние дни я понял главное. Это общество мертво. Оно обречено, если его не исправить. Я не жду снисхождения, его не будет, потому что в этом обществе не существует снисхождения. Я использую свое единственное право. Может быть, в следующий раз, если таковой представится, мне повезет больше. Простите, но я не могу и не хочу притворяться и лицемерить всю жизнь.
— Тогда побег, — зашептал, сжав его руку, Берг. — Саша, мы уедем из этого проклятого города, спрячемся в горах.
— Зачем? — этот вопрос заставил профессора замолчать. — Чтобы прятаться всю жизнь? От себя не убежать.
— Ты мог бы собрать вокруг себя единомышленников, и сообща вы исправили бы мир в лучшую сторону.
— Нет, Андрей Лукич. Я не могу и не хочу быть лидером. Считайте, что я трус и эгоист, кто угодно. Но вы, профессор, найдите нового человека, который бы не был изуродован технократическими идеями. Скажите ему, что мир техники нельзя победить новой техникой. Только человеческим разумом. Только так. А теперь прощайте.
Александр сел, обхватив голову руками, и больше уже не отзывался ни на какие просьбы.
Берг медленно отошел от него, задержался у двери и, боясь уже обернуться, прошептал:
— Прощай, Саша.
Александр ждал. За ним должны были прийти с минуты на минуту, чтобы вести его в суд. Наконец, перед ним возник силуэт — легкий, изящный, совсем не похожий на солдафонов-охранников. Странно, что здесь могло делать это ангелоподобное существо? Воображение мешало разуму, затуманивало его воспоминаниями. Красавин не сразу узнал Леночку. Вернее, он не сразу понял, что это она. Просто смотрел, смотрел на нее, любовался ею и молчал.
— Здравствуй, — сказала Леночка. Эта легкая строгость шла ей. Александр отметил это про себя.
Не слыша ответа, она нервно продолжила:
— Ты поступил, как последний глупец.
— Очень рад это слышать, — с иронией отозвался Красавин.
— Твоя дурацкая ревность затемнила твой разум! Ты не только подписал себе смертный приговор, но и мне жизнь сломал.
— Твою карьеру, ты хочешь сказать? — поправил Александр, все также забавляясь этим милым злящимся ангелочком.
— Какая разница?! — отмахнулась она.
— Действительно, разницы
