Александр Житинский - Самарин
Отчаянно и тренированно заверещал звонок. Несметные полчища зрителей в пионерских галстуках устремились к распахивающимся дверям, опрокидывая стулья и взгляды, завихряясь у колонн, уверенно топча слюдяной паркет. Аллу Константиновну несло в этом потоке спиною вперед, как щепочку. Константин Саввич подхватил внуков и бросился в пучину. Помогая себе решительными гребками, он достиг срединной струи течения и поплыл уже спокойнее, нацеливаясь в двери партера. Недавняя мысль в испуге убежала, теперь Константин Саввич думал только о том, чтобы поскорее добраться до пристани, чтобы море успокоилось и распределилось по стульям, заняв места согласно купленным билетам.
Устраняя небольшие драки, возникающие по ходу, Константин Саввич доплыл до своего ряда и вжался в мягкое кресло. Теперь можно было передохнуть. Через минуту появилась Алла, возбужденная и довольная.
– Вот это театр! Это я понимаю! – выдохнула она.
Константин Саввич ждал успокоения. Однако зал волновался, звенел, выплескивал наверх круглые капли голов и струйки рук, трещал и хлопал креслами, гнал по проходам последние волны зрителей.
И тут на голой сцене возник наклонный столб света, который поискал себе место и уперся в пол, медленно приближаясь к вертикали. В столбе было заметно движение пылинок. Их становилось все больше, наметились неясные контуры фигуры, и в луче образовалась высокая женщина в желтом платье. Она парила в нескольких сантиметрах от пола, надменно поглядывая в зрительный зал. На зал опустилась ночь.
– Папа… – прошептал Витька.
– Это Мэри! – возразил Юрка, пихнув брата в бок.
Женщина сошла со сцены в зрительный зал и пошла по проходу, разглядывая зрителей. В облике женщины была тайна. Тайна пряталась под покровом густой и напряженной тишины, окружавшей фигуру в желтом платье. Константин Саввич успел подумать, что Игорь каким-то непостижимым образом распространяет вокруг себя тишину, но тут же Игорь пропал, а осталась лишь английская загадочная женщина в столбе света. Все ждали, что она скажет.
– Кажется, ветер переменился, – грудным голосом промолвила женщина. – В таком случае, мне пора лететь.
И она мягко улетела в темноту.
Сцену заняла обычная английская семья: родители и двое детей. Они стали там жить и ругаться. Вокруг них нарастал беспорядок, они выбивались из сил, нервничали и мешали друг другу. Четверо обыкновенных английских людей не умели жить, они были смешны и беспомощны. Мелкая суета не позволяла им остановиться и рассмотреть свою жизнь со стороны, как это делал Константин Саввич. Вместо того чтобы прожить отпущенный им кусочек сценического времени в счастье и согласии, они увеличивали мучения вокруг себя, не извлекая из жизни решительно никакой радости.
Константин Саввич смотрел и удивлялся. Ему хотелось сказать им: «Подумайте о звонке, леди, джентльмены и дети! Скоро прозвонит ваш отчаянный и безжалостный звонок. Вы оставите после себя пустую сцену со столбиком пыли. Разве эта мысль не приводит вас в беспокойство?..»
Нет, эта мысль не приводила в беспокойство английскую семью. Они хотели жить богато и весело, а жили бедно и скучно, потому что искали богатство и веселье не там, где оно было.
И тут снова прилетела женщина в желтом платье, странная женщина по имени Мэри. Она появилась, как луч света, и оказалось, что в жизни скучной семьи есть масса неиспользованных возможностей. Мэри не была волшебницей, она просто смотрела на вещи по-другому, а от этого они меняли характер. В пыльном Лондоне жили существа, которые по ночам зажигали звезды, взбираясь на стремянку. Там стоял у фонтана грустный мраморный мальчик и читал книгу. Мальчик много знал, с ним приятно было поговорить. Какой-то толстый человек летал от смеха и радости, упираясь в потолок рядом с люстрой, а по зрительному залу разносили конфеты на подносах, будто в самолетах «Аэрофлота».
Мэри разгуливала по проходам, руководя действием. Дети брали у нее интервью. Она охотно отвечала на вопросы о своем происхождении и привычках.
– Люблю удивляться! – пела она низким голосом. – Как я люблю удивляться, плакать и петь! Удивляйтесь! Вы удивляйтесь, и вы, и вы, а вам-то наверняка необходимо удивляться!
Мэри подошла к Константину Саввичу и сказала, указывая на него:
– У этого мальчика сегодня день рождения! Поздравьте его!.. У нас такая традиция, Константин Саввич, – шепнула она, наклонясь к креслу.
Ударила в потолок музыка, океан голов пришел в движение, подхватил Константина Саввича, сделал его маленьким, невесомым мальчиком с отложным воротничком и принялся тормошить, совать конфеты и пряники, носить по зрительному залу с пением и танцами, передавая с рук на руки. Самарин беспомощно барахтался в детских ладошках, поглядывая на сцену. Там скакали на деревянных лошадях Витька и Юрка, а Мэри, Алла Константиновна и другие актеры играли в жмурки.
День рождения, Константин Саввич, ничего не поделаешь!
Волна выплеснула его в фойе. Там было пусто. Одинокая билетерша дремала на стуле у колонны. В дальнем конце фойе, у гардероба, стоял Самарин и взволнованными руками искал номерок в кармане. Старый гардеробщик подал старому Константину Саввичу его старое пальто. Константин Саввич прошел по гулкому фойе, отодвинул тяжелую дверь и вышел на улицу.
На улице падал первый снег и спешили куда-то люди.
10. День рождения
Константин Саввич доехал до сквера Адмиралтейства и вышел из троллейбуса. Сквозь редкий неуверенный снегопад был виден шпиль с корабликом. Тусклое золото мягко светилось под светом, было зябко. Константин Саввич, поеживаясь, побрел по аллее. За ним оставалась цепочка следов на тонком слое снега. В сквере никого не было, только у знакомой скамейки цыганки в глубине Константин Саввич разглядел группу людей. Он направился к ним.
Цыганка в овчинном тулупе сидела на скамейке, пересчитывая рубли дневной выручки. Рядом с нею в молчании стояли все Самарины, которых знал Константин Саввич. Не было только самых маленьких, дошкольных Самариных, почти ему неизвестных.
Они пришли встречать свой день рождения.
Цыганка пересчитала деньги и сунула их под тулуп. Затем она внимательно взглянула на Константина Саввича и сказала:
– С днем рождения, клиент!
– Я пациент, – поправил ее Константин Саввич.
Цыганка засмеялась хриплым смехом, закашлялась, замахала овчинными рукавами. Самарины не шевелились.
– И правда, – удовлетворенно сказала цыганка. – Ай, удалец какой! Даром шестьдесят шесть лет прожил – не постарел!.. Чего пришел-то? – вдруг спросила она с тревогой.
– Вектор хочу посмотреть… Ну, стрелочку мою, что вы тогда… – сказал Константин Саввич, заметив, что цыганка не понимает.
– А-а… Стрелочку… – важно кивнула цыганка. – Стрелочку хочет посмотреть, – объяснила она всем Самариным. Те по-прежнему хранили молчание.
Цыганка нагнулась к земле, покрытой легким снежным одеялом, и смахнула снег ладонью. Он взвихрился, перелетел на другое место и осыпался холмиком. Под ладонью цыганки что-то блеснуло. Константин Саввич пригляделся и увидел на земле, освобожденной от снега, круглый маленький компас со стрелкой, разделенной на синюю и красную половинки. Стрелка дрожала на острие, волновалась, была живой и подвижной. Она словно прислушивалась к самой себе и к магнитному полю Земли, соображая, куда ей качнуться.
– Вот теперь твоя стрелочка какая! – с любовью сказала цыганка.
Константин Саввич поднял компас и положил его на ладонь. Стрелка завертелась в недоумении, потом стала успокаиваться, ища магнитный полюс, который находился где-то за шпилем Адмиралтейства.
– Она связана, но свободна… – сказал Константин Саввич, глядя на стрелку и догадываясь о той мысли, что сбежала от него в театре. – Она свободна и связана одновременно, вот в чем дело! Потому она и живая! – радостно обратился он к Самариным.
Заметив, что они не понимают сути, Константин Саввич набрал в легкие воздуха и по привычке сказал:
– Това… – но тут же вспомнил, что присутствующие никак ему не товарищи, не друзья, не братья даже, а неизвестно кто. Им не было названия. Ясно было одно, что они – люди, а потому Константин Саввич выдержал паузу и обратился к ним так: – Люди мои! – и опять смешался, поскольку обращение было чересчур напыщенным. – В общем, послушайте… Вы пришли ко мне. Я ничуть не значительнее вас, но я самый старый. Возможно, что я не такой, каким вы хотели меня увидеть. Однако я благодарю вас. Вы ухитрились каким-то способом сохранить вот это… – Константин Саввич поднял на ладони компас, и стрелка снова заволновалась.
Он видел, что Самарины прислушиваются настороженно, пытаясь понять. Они были окружены облачками своего времени и не видели друг друга, а может быть, не видели и Константина Саввича, но его речь доносилась до них, заставляя хмуриться. Они все были там, в делах, в буднях, связанные общей целью, а свобода, о которой говорил Константин Саввич, пряталась глубоко и не казалась нужной.
