Леонид Моргун - Найти филумбриджийца

Леонид Моргун

Найти филумбриджийца

Подлетая к окрестностям Альтаира, выйдите на смотровую палубу вашего звездолета и поглядите в район звездного скопления НГС-552. И когда корабль сбавит скорость, обходя область влияния нейтронной звезды А 233-16, на самом краю скопления вы сможете заметить крошечную блестящую точку. Это и есть НИ-КБ (научно-исследовательская космическая база) № 19. При желании вы сможете подробнее рассмотреть ее в сильный телескоп. 180 лет тому назад она походила на клубок серебристой пряжи, пронзенный спицами причалов. Клубок, диаметром 4 километра, и причалы по 7 километров каждый. Но время шло. Люди рвались в глубины Галактики, а база оставалась в тылу, расширялась, ремонтировалась и реконструировалась, и постепенно превратилась в то, что вы можете видеть сейчас — уродливое, беспорядочное нагромождение коробок и куполов, похожее на порождение фантазии пьяного кубиста. Пустуют запыленные причалы. База давно уже утеряла научное и исследовательское значение. Сейчас она превратилась в чисто административный городок, где работают конторы нескольких институтов, трестов, региональная инспекция по охране окружающей среды, отделение галактического банка. Есть общежитие для рейсовых челночных бригад. Когда они прилетают, гулкие коридоры наполняются грохотом подбитых магнитными подковками ботинок, жизнерадостными веселыми голосами и здоровым молодецким смехом. Но кончается пересменка, и вновь Базу окутывает сонная тишь. Шуршат листы отчетов и справок. На дисплеях перед бледнолицыми сонными девушками приплясывают колонки голубоватых цифр, мерно гудят компьютеры, извлекая из недр своих триллионы бит потребной кому-то информации. А затем кончается условный день и начинается не менее условный вечер. Для трех с половиной тысяч человек населения Базы он обычно бывает заполнен танцами, кино, флиртом, для кого-то щемящей тоской, для кого-то бурной радостью. В такие-то вечера и появляются на свет личности, днем обычно незаметные, в силу того, что и должности они на Базе занимают самые невзрачные — пожарные, вахтеры, технические исполнители, был даже один комендант общежития. Все это были люди пожилые, чтобы не сказать старые. В молодости они прилетели на Базу, мечтая посвятить жизнь исследованию и освоению необъятных галактических пространств, принести свет человеческого разума в самые глухие закоулки галактики. И им это удалось, долгие годы они возвращались на Базу, опаленные светом невиданных солнц, на зубах их хрустела пыль таинственных планет, они громко смеялись и шагали, неуверенно ставя ноги, отвыкшие от гравитации. Они были живой легендой, покорителями и первооткрывателями, и подвиги их были описаны в очерках и романах и сняты в кино. Но когда глаза их стали слабеть, а руки потеряли твердость, когда они начали терять сознание во время перегрузок, и долго и шумно скандалить с врачами, начальство стало вежливо, но твердо вычеркивать их из списков экспедиций. И они стали оставаться на Базе, томясь от сознания собственной никчемности, и с завистью провожали в дальние рейсы бодрых и подтянутых новичков, Они же оставались. Надолго. Навсегда.

По вечерам они порой появлялись на «бродвеях» центральных ярусов, временами маячили на спортплощадках, забредали в кинозал, кое-кто захаживал в бар, но итогом их прогулок был всегда этот уголок по соседству с комнатой дежурного электрика.

Этот закуток в шутку прозвали Старой Хрычевней. Располагался он в самом конце сорок седьмого яруса, под пожарной лестницей. Одна его стенка приятно грелась от соседства уранового котла, а под потолком висела маленькая тусклая лампочка, которая начинала угрожающе раскачиваться всякий раз, когда База совершала очередной маневр в пространстве.

Обычно там было туманно от дыма безникотиновых сигар, шла ожесточенная игра в нарды или домино, в неимоверных количествах выпивался чай, и над всем этим витал неторопливый разговор.

Я работал тогда старшим инженером в управлении геологических изысканий, днем корпел над отчетами экспедиций, составлял сводки, сочинял справки, а по вечерам писал рассказы. Раз в месяц на меня возлагались обязанности ночного дежурного по Базе, как, впрочем, и на остальных специалистов среднего звена.

В одно их таких дежурств и забрел я в Старую Хрычевню. И… остался там. С тех пор я почти каждый вечер забирался в уютный уголок под лестницей и слушал, слушал рассказы ветеранов. Многие из них я потом записал. Недавно, перебирая свои архивы, я наткнулся на один из этих рассказов, который и предлагаю вашему вниманию.

Эдвард Тотс, которого базовские старички с ехидцей прозвали Чуть-Того-с, в отличие от прочих обитателей Старой Хрычевни, был на Базе гостем. Он прилетел откуда-то из глухой галактической провинции повидаться с сыном, который очень не вовремя задержался в рейсе. Целыми днями его папаша слонялся по огромным угрюмым коридорам космической базы № 19, изводил заведующего экспедиции, диспетчеров порта и начальника почты. Он производил впечатление тихого, смирного старичка, мягкого, застенчивого и совершенно неприспособленного к космосу. За глаза старая язва брандмайор Афлатун едко, но метко окрестил его «астрохлей». И в самом деле, трудно представить себе, чтобы этот человек когда-либо в жизни занимался каким бы то ни было созидательным трудом, ибо во всех вопросах, связанных с космосом, навигацией, пространством, астрономией или производством, он проявлял совершенно фантастическое невежество. Тем не менее он был очень начитан, не расставался с томиком Бодлера на французском, хотя Афлатун и уверял всех, что при чтении тот держит книжку вверх ногами. В Хрычевне он бывал постольку, поскольку ему надо было где-нибудь находиться по вечерам. Этот уютный уголок под лесенкой около будки дежурного электрика, приют базовских отставников и пенсионеров, был единственным местом, где все они чувствовали себя действительно дома. К Чуть-Того-су в этом заведении относились очень нейтрально, чтобы не сказать пренебрежительно, почти не замечали. Но как-то раз, когда у старичков зашел спор о различных достоинствах и недостатках славных покорителей Галактики, под началом коих довелось послужить им в молодые годы, Эдвард Тотс неожиданно заговорил и поведал нам удивительную историю, которую я сейчас и предлагаю вниманию любезных моему сердцу читателей. А начал он так:

— Я знавал лично многих славных командоров. Но сдается мне, что львиную долю славы отхватил себе человек, ни в коей мере ее не заслуживший. Да, милостивые государи, если космос и знавал бонвиванов и фанфаронов, то самым спесивым и самовлюбленным среди них несомненно был некий командор Филипп У. М. Бридж. (У. М. расшифровывалось как Уильям Моррис.) Злые языки поговаривали, что интеллекта в этом человеке было не больше, чем в одноименной пачке сигарет, а пользы и того меньше. Неизвестно в силу каких качеств своего характера, заслуг или связей получил он место начальника исследовательского звездолета. Очень скоро и начальству его, и подчиненным стало ясно, что места этого он совершенно не заслуживает. И уже готов был суровейший приказ о его понижении в чине и полном увольнении, как вдруг неожиданно пришлось все пересмотреть и срочно представлять его к ордену. Он просто должен был благодарить судьбу, что случайно открыл новую планету, причем изобильнейшую, причем обладающую разумным населением, и причем совершенно не прикладая к этому рук.

Я так уверенно говорю об этом потому, что в ту ночь на вахте его корабля стоял мой отец. Именно он заметил стаю диковинных существ, которые хороводом окружили звездолет, именно он поднял тревогу и он же не допустил, чтобы командор открыл пальбу по беззащитным зверюгам, которые, как вскоре выяснилось, оказались племенем космических скитальцев. Впечатление они, конечно, производили ошеломляющее и даже слегка отталкивающее. Внешне они представляли собой нечто среднее между каракатицей, осьминогом и морской звездой, довольно причудливой розовато-лиловой окраски, с шестью толстыми щупальцами и тремя глазами на большом воздушном мешке, наполненном гелием, который позволял им летать над поверхностью планет и в космосе. Летая, эти существа перерабатывали невинный газ в нечто тяжкое и смрадное, в ползучий черный дым, который извергали из себя всякий раз, когда хотели передвинуться. Вещество это было менее опасным, чем хлорпикрин, но эффективным ничуть не меньше горчичного газа. Наши знакомцы не умели разговаривать, если не считать разговором клекот и невнятные цокающие звуки, которыми они изредка обменивались при еде. Единственным их преимуществом перед людьми были превосходно развитые телепатические способности. Они могли обмениваться между собой связными мыслями и яркими образами. Впрочем, круг их интересов замыкался на еде и самолюбовании. В остальном уровень их развития был не выше, чем у троглодита. Язык их насчитывал 150–200 слов, из которых большую часть составляли междометия. Некоторые ученые позже пытались искать в них отголоски влияния некоей працивилизации, выискивали в их среде хоть какие-то намеки на зачатки наук и искусств, но тщетно. Ну чего вы хотите? Представьте себе человека, живущего в мире, лишенном естественных врагов и суровых условий, в мире, изобилующем пищей, светом, теплом, прекрасными климатическими условиями, индивидуума, лишенного каких-либо проблем, даже половых, ибо размножаются эти существа почкованием, представьте себе, говорю я вам, гения, живущего в этом благодатнейшем из миров, — и вы получите ленивого, туповатого, скучающего бездельника, недотепу и немного философа, каковыми и являлись большинство туземцев. «Но, где же? — вопросили их люди. — Где этот мир и почему вы покинули его ради холодного и пустынного космоса?..» — «Да вот же! — отвечал старый Вождь, чья кожа поросла лишаями от времени. — Вот она, наша планета, с которой нас изгнали в результате гнусных происков всяких мерзавцев, вроде вулканщиков, ржавоболотников и чащобников… Нас, исконных обитателей этого мира, которые имеют прав на него гораздо больше, чем они! Во-он тута находится эта планета и называется она…»