Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый - Ларри Ян Леопольдович
— Ну, пей! Ну, кричи о счастье! Чтобы жилось лучше… Эх, плохо стало. Душат прок… бояре, душат. Никакого счастья нет… Ничего нет. Налоги плати, жандарма корми, дай парале, дай сына в солдаты, дай офицеру дочку, дай, и дай, и дай… Все только дай… Под царем лучше жили или я вру? Пусть кто-нибудь из вас скажет, что я соврал. Ну?
Старый Сандуца замолчал, склонив голову немного набок, чтобы лучше слышать — кто там будет говорить, что он врет. Но все соглашались с уважаемым маре. Казалось, словно каждый едва слышно произнес:
— Правду, правду ты говоришь.
— Но мало, мало им, собакам — снова зашептал Сандуца, — мало им шкуру с нас драть, так они еще хотят молдаванина лакеем сделать… Душу хотят забрать у молдаванина. Стараются в сердце плюнуть. Сегодня молодой Убгер рассказывал в шинке, будто в Единцах плугурул не успел поклониться жандарму… Слышите — псу-гоцу не поклонился. И что же они сделали, эти проклятые братья[48]? Надели на палку комендантов картуз, солдат носил его по городку, а люди снимали шляпы и кланялись палке, а кто не хотел кланяться, того били ружьями и топтали ногами. Били до тех пор, пока бедняга не падал на землю и не кричал:
— Простите, простите.
Тогда ему давали поцеловать палку и отпускали. Слышите? Плюют в свободное молдавское сердце.
К плугурулам подошел высокий кузнец и с мрачной насмешливостью взглянул на старого Сандуцу.
— Чего смотришь? — вскочил Сандуца. — Может, хочешь в сигуранцу на меня донести?
— Я не шпик — угрюмо прервал кузнец, — в сигуранце не работаю. Что там вам починить?
— Ну, если в сигуранце не служишь, так садись и выпей с нами!
Сандуца присел и взял бутылку.
— А как звать тебя?
— Зовут Степаном — криво улыбнулся кузнец, — а пить не буду… Что вам там надо починить?
— Нет, ты выпей с нами, покажи, что ты наш, а с починкой еще успеем. Времени хватит…
— Да и не ваш я.
— Как же это так? — растерянно проговорил Сандуца. — Не шпионишь и пить с нами не хочешь?
— Пей, Степан, — поддержали Ионеску и Бужорт, — пей, кузнец. Для вина все равно, наш ты или нет. Ему все равно, кто его пьет: боярин или бедный молдаванин… Пей, не обижай стариков, слышишь?
Кузнец снова улыбнулся и, не сказав ни слова, повернулся к ним спиной.
— Эй, кузнец!
Но кузнец уже шел между каруц и громко кричал:
— Кому там чинить?
— Ну, здорово, — удивился Сандуца, — ни за нас, ни за вас. Вот так, ему говоришь — пей, а он ни слова.
— Сурйозный он. И вот всегда такой… Когда румын еще здесь не было, появился он у нас и с тех пор таким и остался. Откуда пришел к нам, кто он такой и почему — никто не знает. Может, разбойником когда-то был, а может, и добрый человек.
— А куда это он спешит? — обеспокоенно спросил Бужорт и, не удержавшись, вскочил на ноги, обеспокоенно посмотрел в ту сторону, куда быстро пошел Степан, а взглянув, спокойно сел и улыбнулся.
— Женщина пришла.
Боярин Дука и его друг Мунтян возвращаются с пирушки…
Закурив сигарету, боярин Дука удобно сел в экипаж и крикнул вознице:
— Ну, гони скорее!
Повернул свою голову к блистательному локотененту[49] Мунтяну:
— Чтоб его черти забрали. Что же случилось с девушкой?
— Ха. Разве меня может интересовать, что было дальше? Обычная глупая история, сентиментальная и сладенькая. К тому же тот испанец мог меня заколоть, как какого-то быка.
— Чудесно, прекрасно, — смеялся Дука.
— Согласен, но вы забываете, mon cher, что вместе с этим была partie de plaisir[50] среди темных улиц и черной ночи, когда ревела буря и все прочие атрибуты драматической сценичности падали на голову несчастного Ромео. К тому же коварная Джульетта кричала мне вслед невозможные ругательства. Согласитесь, что mea culpa, теа maxima culpa[51] заслуживает всех этих неприятностей. Теперь просто смешно.
Мунтян хрустнул пальцами и зевнул.
— А это?
— Уникитешты.
— Уни… Уни… У, черт, какая ерунда! Скажите вашему вознице, пусть он немного подгонит лошадей.
Дука поднял голову и, толкнув возницу в спину набалдашником своего стека, бросил гневливо:
— Давай быстрее, дурак!
Лошади рванули, и экипаж помчался по хорошо наезженной дороге, оставляя позади густые облака желтой пыли. Вдоль дороги побежали спокойные поля кукурузы, тихо дремлющие под жарким, сухим солнцем.
— А это что, овес? — небрежно качнул головой Мунтян.
Боярин тяжело повернулся, уперся пухлыми пальцами в колени и удивленно взглянул на него:
— Что вы говорите? Стыдно, стыдно… Неужели вы не разберете, где папушой, а где овес? Нехорошо, нехорошо.
Мунтян немного смутился, заморгал глазами и открыл рот. Красивый локотенент нахмурил лоб и, словно бы вспоминая что-то давно забытое, проговорил:
— Делают мамалыгу, да? Я угадал? Хотя это очень скучное дело. И почему я обязательно должен знать всю эту ерунду? Представляю, как это интересно. Вот если бы вы спросили, какова разница между брюнеткой и блондинкой, тогда бы… Скажите мне, — неожиданно повернулся Мунтян, оборвав свою речь, — что за смысл вам жить тут, среди этой дикости?
— Безусловно же, не папушой, — захохотал боярин, — конечно же деньги, и во-первых деньги, и во-вторых — деньги, и в десятый раз…
— И это выгодно?
— Ну безусловно.
— Но какие отвратительные хаты. И они живут здесь? Странно. Мне кажется, я бы и часа не прожил здесь.
Экипаж катился промеж тынов, что отгородили дорогу от вишневых садов и молдавских хат. В пыли играли дети, озабоченно бродили и кудахтали куры, стерегущие цыплят от неожиданного врага.
Жандармы, изредка попадавшиеся на дороге, четко козыряли веселому локотененту, а он кивал им головой в ответ.
— Но мне кажется, здесь жандармов больше, чем пейзан. Это уже портит весь пейзаж, — сказал Мунтян.
Боярин Дука зевнул:
— Бунтуют.
— Что же им еще надо… Не хотят ли они научиться, например, балету?
— Они хотят лежать кверху пузом и пьянствовать, — раздраженно ответил боярин. — Плетей им надо!
— Чрезвычайно удивительно, — произнес локотенент, — и я должен был бы говорить с ними об искусстве? Ха-ха-ха!.. Да и как же я буду говорить с ними?
Глупый и болтливый локотенент действительно мог оказаться в неприятном положении, потому что он почти совсем не знал своего родного языка. Он снова засмеялся:
— Но если бы они даже совсем никак не говорили, а только мычали, как скотина, то и тогда бы я об этом нисколько не сожалел.
Дука мрачно отвернулся и принялся рассматривать покосившиеся хаты, стоявшие у дороги.
Стычка
Дорога круто повернула, и перед глазами появилась кузница.
— Что это, капелла? — спросил веселый локотенент, кивая головой в сторону выгона, где каруцы перегородили всю дорогу.
Боярин недовольно взглянул вперед и пробормотал:
— М-м… что-то наподобие… а впрочем — похоже, что кузница.
— Что?.. Ах да, знаю-знаю… Но вам не кажется, что людей здесь собралось больше, чем надо? Может, здесь произошло что-то чрезвычайное? Вы уверены, что пейзане не сделают здесь никакой пакости?
Локотенент забеспокоился и заерзал, испуганно поглядывая по сторонам.
— Мне кажется, что тут есть нечто подозрительное. Может, мы придержим лошадей?
— Да зачем? Наш район спокойный, — ответил боярин.
Локотенент пожал плечами.
Но лошади побежали быстрее, чувствуя, что дом совсем недалеко. Экипаж несся мимо кузницы. Боярин Дука снова крикнул вознице, чтобы тот погонял лошадей, а сам искоса посматривал на плугурулов, молча снимавших шляпы перед почтенными господами.
Возница стегнул лошадей, поднял локти и, втянув голову в плечи, пронзительно свистнул. Пристяжная нервно дернула задом, подобрала толстый круп и испуганно рванула экипаж в сторону. От этого боярин и локотенент чуть не вылетели на дорогу.
