Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый - Ларри Ян Леопольдович
Я сейчас дезориентирован. Я чувствую себя отвратительно… Приехали, постреляли и побежали. Что? Зачем? Почему?.. Глупо! Очень глупо!
— Ш-ш-шу-шу!
— Тебе рекомендую смотреть за собой. Ты — плохой командир. Очень много суетишься, кричишь и слишком часто угрожаешь револьвером. Командир должен быть спокойным, хладнокровным и ровным. Как бы ни было плохо, ты должен сохранять равновесие. Ты не обижайся. Я по-товарищески говорю. А если ты заметил мои недостатки, скажи мне. Я не обидчивый!
— Ш-ш-шу-шу!
— Прекрасно!
— Всему должна быть мера. Они не обстреляны. Обучены плохо. Дисциплина у нас… средняя. Но самое главное и что упустили мы, так это — боевое воспитание красногвардейцев. Уметь владеть клинком и пулеметом — это еще не все. Надо учить бойца многому другому.
— Ш-шу-ш-шу-шу-шу!
— Завтра поговорим.
— Ш-шу-шу-шу-ш-ш!
— Идем, проверим! Да надо будет поспать немного.
* * *Сильный дождь поднимает отряд на рассвете. Ругаясь, красногвардейцы бегут по лесу, волоча шинели, лезут под густые шатры елей.
— А раненые? Товарищи, так же нельзя.
Мы бросаемся к двуколкам, тащим их под деревья. Несколько красногвардейцев натягивают сверху полотнища палаток.
— Теперь не замочит вас!
Румяный фельдшер Кононов достает из двуколки зонтик, и, распустив зонт, он с важным видом сует ноги в калоши. Дружный хохот красногвардейцев заставляет фельдшера нахмуриться. Он щурит заплывшие глаза и выпячивает нижнюю губу:
— Ну? Заржали, спирохеты бледные? Заржали, гонококки? Зонта не видали? Дубье! Черти!
— Но, ты… интеллигенция немаканная! Разошелся?! И посмеяться нельзя!
Фельдшер трясет зонтом над головой:
— Молчи, объект для политани!
Фельдшер Кононов человек неплохой. Но стоит ему заметить, что над ним смеются, как он вспыхивает и начинает ругаться.
Он лезет из кожи вон, чтобы заслужить наше уважение. Он ругает профессоров и врачей, рассказывает нам о каких-то тяжелых больных, которых он вылечил и которых отказались лечить доктора. Но мы не верим фельдшеру и труним над ним. Некоторые красногвардейцы с невинным видом спрашивают Кононова:
— Фельдшер? — Это что же, вроде старшего санитара или еще выше?
Кононов вытягивает руку, стучит согнутым пальцем по лбу красногвардейца:
— Микроб! Как ты думаешь? Министр это старше повара?
Смешное в человеке легко заметить. Слабость фельдшера мы раскусили в первые же дни. И после того как Кононов повесил на теплушке дощечку с надписью: «Главный врач отряда А. С. Кононов, прием в любые часы», мы пользовались всяким пустяковым случаем, чтобы пощекотать его самолюбие.
— Бросьте, товарищ доктор! — мигает Русаков. — С необразованными свяжетесь — сами необразованными будете. Это известные бузотеры!
— Да нет! — смягчается фельдшер. — Зонтиком пользуются культурные народы, а этим, — он презрительно вытягивает голову в сторону смеявшихся, — смешно сдуру! Одно слово — микробы!
Дождь прекращается. Выходит на поляну Акулов:
— Станови-и-ись!
Мы застегиваемся, приводим себя в порядок. Фельдшер, высоко подняв зонт над головой, идет через поляну и важно говорит Акулову:
— Я скажу, когда можно идти. Сейчас мы будем делать перевязки.
Он свертывает зонт, вытягивает живот и кричит:
— Товарищ Колычев! Прошу приступить!
Колычев — второй фельдшер отряда, молча вынимает из двуколки брезентовую рыжую сумку с красным крестом. Мы обступаем двуколки с ранеными. Фельдшера быстро разбинтовывают раненых. Под белой марлей всплывают темные пятна крови.
Бинты точно приклеены к голове. Фельдшер тянет конец бинта.
— Ну-ка, друг, сожмись слегка!
— А-а-а-а!
— Уй, дьявол!
— Все! Все! Ну, вот, уже и подсыхает! Еще пару дней — и все в порядке!
— Что там у тебя? Покажь!
Высокий красногвардеец показывает разбинтованную руку.
— Царапнула! Иодом бы смазать.
— Пустяки! — вытягивает губу Кононов. — Водичкой промоешь.
— Жалко тебе иоду, что ли?
— На это тратить иод? А если серьезное ранение? Тогда что? Санталовым маслом?
— Да ведь кость видна!
— А ты не растягивай, вот и не будет видно.
— Ты что ж, — вмешивается Акулов, — мало взял иоду?
— Взял тройную порцию. Да только вы уж очень ретивы, друзья! Так будете воевать — иоду на вас не напасешься. Что иод? Бинтов нет! Перевязать нечем.
— Как? Совсем нет?
— Раз нет, значит, нет. Не совсем нет не бывает. Еще по разу перебинтовать и все. А в случае боя — беда.
— Та-ак, — багровеет Акулов, — значит, без медикаментов выехал?
— А ты подбери еще всех… Белохлыновцы вон ни бинта, ни грамма иоду не вложили, а забрали на 110 человек.
* * *Перевязка закончена, и мы выстраиваемся на лесной поляне. Кавалерийский отряд впереди, белохлыновцы — сзади. Акулов поднимает руку:
— Товарищи!
— Постой! — кричат белохлыновцы.
Сбившись в кучу, они о чем-то горячо спорят.
— В чем дело?
— Постой! Командира выбираем!
Они стоят, опираясь на винтовки. Почти у всех красногвардейцев перевязаны бинтами руки, шеи, головы. Повязки перетягивают почерневшие лица. Головы многих бойцов похожи на белые шары. Фуражки пристегнуты к головам ремешками. Стоят, образуя широкий круг, в котором бегает стремительный красногвардеец в разодранной рубахе.
— Товарищи, — кричит красногвардеец, — в этом расчет должен быть. Мы бьемся против буржуев до последней капли. Я не против Газунова. Парень подходящий. Я его сам есть личный товарищ, но в командиры не того… По военной линии он есть такая же пешка, как и не мы. Ты, Газунов, не обижайся. Мы, друг, с тобой во как. Но говорю на общую пользу. Против я Газунова.
— Верно! — поднял забинтованную руку высокий боец. — Я отвожу себя. Скажу прямо: хреновый с меня командир.
— Макарова!
— Степанова!
— Филю!
— Филю!
— Макарова!
— Филю!
— Филю!
Вышел широкоплечий боец. Пышный казачий чуб качался над черным лицом, затеняя быстрые, пронзительные глаза. Кольца лихих усов дрожали над розовыми губами. Широкая грудь распирала покрытую темными пятнами крови гимнастерку.
Поправив рукой фуражку, чудом сидевшую на пышных волосах, боец кашлянул в руку.
— Дозвольте, товарищи, в таком случае познакомить вас со своей автобиографией.
Он кашлянул еще раз в руку и лихо повернулся на каблуках.
— По личной жизни я угнетался у купцов Стрешневых. Таскал мешки с утра до ночи. В надрыв угнетался. Устроился впоследствии на пристань к пермскому кровопийце Мешкову и здесь развивался, как мог. Еще служил у братьев Каменских и у Любимовых. В империалистическую войну погнали меня защищать буржуев и заставили проливать безвинную кровь по всему фронту. По случаю храбрости мне вышло производство в ефрейторы, а дальше — в младшие унтер-офицеры и вплоть до старшего. Три лычки, так сказать… Хотите — выбирайте, хотите — пролью кровь в простом звании рядового бойца. Мне это безразлично.
— Товарищи! — вышел бородатый красногвардеец. — Филю Гусева знаем. Гусев показал свою беззаветность, уложив на моих глазах трех чехов.
Чубастый Гусев передернул плечами, как бы желая сказать: «Стоит ли говорить о таких пустяках», и потупил глаза.
— И как военный, — продолжал бородатый, — имеет специальность. Лучшего командира не придумать нам.
— В очко плутует! — крикнул звонкий голос.
— Это верно! — тряхнул чубом Гусев. — В картах я не сдержанный, но выберете командиром — точка. Выбывает игрок с кона. В руки не возьму. Мне тогда не играть придется, а заботиться о бойцах отряда. Сами ведь знаете, какие обязанности командира. Не доспишь, не доешь, а бойца ублаготворить надо.
— Голосуй!
Бородатый красногвардеец вытянулся на носках, повел по рядам строгим взглядом.
— Кто желает в командиры Филю, то есть товарища Гусева, прошу поднять руки.
Гусев надвинул фуражку козырьком на нос, чтобы не видеть голосующих.
