Мышь - Филиппов Иван
Он не услышал, как в ванную тихо зашёл Костик. Зашёл и присел на закрытую крышку унитаза.
— Сева, ты плачешь?
— Да, Котичек, — Сева сглотнул подкатившие с новой силой слёзы.
Котичек было детское имя Кости. Когда мама с папой принесли десять лет назад к ним домой пищащий кулёк, Сева ещё не очень хорошо выговаривал букву «С», поэтому брата он сначала называл Котя или Котик, вызывая бурное умиление у любого оказавшегося рядом взрослого. Имя прижилось, и теперь в минуты особой нежности Костя для всех становился Котичком.
— Вылезай, давай вместе плакать.
Сева выключил воду. Из-за занавески Костя протянул ему полотенце. Сева не стал вытираться, а просто промокнул лицо, обмотал полотенце вокруг таза и одёрнул занавеску.
Костя казался сейчас ещё меньше обычного — потерянный маленький мальчик. Его брат. Его ответственность. Его семья.
Они обнялись, сели на пол ванной и заплакали. Точнее, плакал сейчас больше Костик, а Сева его обнимал и что-то говорил. И слёзы тихонько капали из его глаз на Костину макушку.
***Метро сыграло в гибели Москвы решающую роль. Именно от станций на бульвары, площади и улицы города впервые попали заражённые, и благодаря тому, что метро ежедневно пользовались миллионы жителей, из вестибюлей в город заражённые выходили не по одному, а толпами. Выплёскивались из дверей человеческими волнами, сметавшими на своём пути всё живое.
На Арбате, в районе поворота в Староконюшенный переулок, встретились две таких волны — одна состояла из пассажиров со станции метро «Смоленская», вторая же неслась ей навстречу от «Арбатской». Сейчас, чуть меньше суток спустя, место, где встретились эти две толпы, выглядело как промышленная мясорубка, в которую кто-то шалости ради бросил ручную гранату.
Мостовую Арбата и асфальт переулка покрывали тела, выбитые зубы, ногти, руки, ноги… Какой-то страшный, рождённый вирусом, инстинкт гнал заражённых не просто убивать и пожирать каждого встречного — своих жертв они рвали на куски. Не кусали или царапали, а именно рвали. Непосредственно же в месте, где две толпы впервые столкнулись и где потеряла сознание Ася, сейчас громоздилась гора тел и останков.
Ася пришла в себя уже несколько часов назад, но только ближе к шести вечера ей удалось наконец выбраться из-под горы трупов. От жары и трупного смрада она несколько раз теряла сознание, но всё равно не сдавалась.
Ася очень осторожно поднялась на ноги и огляделась.
Она вбирала в себя окружающую реальность молча. Во-первых, ей нужны были все доступные силы, чтобы не блевануть. Просто сдержать в себе всё. Не захлебнуться. Во-вторых, какое-то внутреннее чутьё подсказывало Асе, что именно сейчас надо вести себя максимально тихо. Просто на всякий случай.
«Меня спас костюм». Это была первая мысль, посетившая Асю, когда она только пришла в себя. Идиотский розовый костюм Мыша, которого она стыдилась, который был для неё вечным символом неудачи, невозможности состояться — именно он спас её от обезумевших людей. Прямых тому доказательств у Аси, конечно, не было, но она была жива, и она не заразилась. Тоже ведь доказательство.
Она сделала глубокий вдох и поняла — если она сейчас же, сию же секунду не снимет «голову» Мыши, она сойдёт с ума. Ей нужен был хотя бы один глоток воздуха.
Ася огляделась по сторонам — она была на Арбате одна. Насколько она могла видеть, больше на главной туристической улице Москвы не шевелилось ничего. Даже голубей не было видно. Она аккуратно сняла «голову» костюма и сделала глубокий вдох. Это было довольно идиотским решением, но понимание этого пришло к Асе поздно, когда её уже отчаянно и громко рвало на мостовую. Без «головы» Мыша в нос Асе ударил запах — видимо, внутри костюма он чувствовался всё-таки не так остро. Трупный запах, запах пожара, запах фекальных масс и мочи — запах страшной смерти миллионов людей.
Ася в панике огляделась — не привлекла ли она чьего-то внимания? Нет, всё спокойно. Она надела голову обратно и медленно пошла в сторону «Смоленской».
Идти было сложно — на сотни метров в любую сторону Арбат был скользким от крови. Три раза Ася поскальзывалась и падала, но вставала и шла дальше. В нескольких местах кровь собралась в довольно крупные лужи, и их обойти было как раз просто, но в других — запекшаяся, она покрывала брусчатку толстым слоем.
У здания театра Вахтангова Асе пришлось буквально вжаться в противоположную сторону улицы — театр пылал, и жар от пожара, особенно в костюме, был невыносим.
Ася перестала смотреть по сторонам, в костюме для этого нужно было поворачиваться всем телом, и это было попросту неудобно. Она смотрела вперёд и под ноги — главное, не попасться никому на глаза, главное, не упасть и не свернуть себе шею. Ася прошла мимо памятника Пушкину и Гончаровой и остановилась.
Выход с Арбата на Садовое был заблокирован страшной аварией. Со стороны здания МИД на пешеходную улицу въехали три бронетранспортёра — видимо, они преследовали толпу, которая бежала от «Смоленской». Все здания вокруг были в дырках от крупнокалиберных пулемётов. В домах не было ни одного целого окна. БТРы, очевидно, двигались на большой скорости, и прямо на углу с Денежным переулком, у «Макдональдса», первый из них столкнулся с грузовиком, пытавшимся вырваться переулками на Новый Арбат.
Ася прошла ещё немного вперёд, чтобы рассмотреть аварию поближе. Путь был полностью перекрыт. Можно было попробовать перелезть через мёртвые машины, но делать этого она не стала. Ася повернула направо, собираясь по переулкам выйти к Новому Арбату, и замерла.
От метро к ней шла заражённая. Это была женщина непонятного возраста — её лицо сейчас представляло собой одну сплошную рану, и невозможно было понять, двадцать ей или восемьдесят. В тёмных брюках и когда-то белой блузке она выглядела, как продавец-консультант из магазина бытовой техники.
Женщина шла в сторону Аси, но, кажется, её не видела. Ася сделала шаг назад, и женщина остановилась — прислушалась. Ася замерла. Заражённая неестественно запрокинула голову, потом опустила её и начала медленно поворачиваться и принюхиваться. Между ними было едва несколько десятков метров.
Ася сделала ещё один аккуратный шаг назад — голова женщины резко повернулась, и она бросилась в её сторону. В панике, совершенно не отдавая себе отчёта в том, что она делает, Ася сделала ещё один шаг, но не назад, а вбок. Этот шаг и спас ей жизнь. Заражённая добежала ровно до того места, где стояла Ася, остановилась и снова стала принюхиваться.
Если бы Ася захотела, она могла дотянуться до заражённой рукой. Костюм действительно её спасал — он маскировал Асин запах, а видели заражённые, видимо, не очень хорошо. Ася не знала, сколько ещё она сможет простоять неподвижно, когда заражённая вдруг издала громкий хрип и забилась в конвульсиях. Она упала. Ася с ужасом смотрела, как чудовищные судороги крутят тело женщины. Как только заражённая затихла, Ася бросилась бежать.
Плевать на безопасность, плевать на всё — Асю гнал вперёд страх, которого прежде она не испытывала никогда в жизни. Она бежала вперёд по арбатским переулкам, перепрыгивая через трупы погибших, которые лежали то тут, то там, протискиваясь между навсегда застрявшими автомобилями, поскальзываясь, падая и снова вставая.
Ася бежала и бежала, наугад поворачивая из одной улочки в другую, пока не оказалась в Чистом переулке. Рядом с аккуратным, выкрашенным в жёлтый цвет особняком она остановилась.
Особнячок стоял чуть вдали от дороги за красивой кованой оградой. Ася облокотилась о стену — она еле дышала, ноги болели, и главное — она вдруг поняла, что ей отчаянно нужно найти туалет. Прежде чем она сможет сделать что-то или даже о чём-то подумать, ей очень нужно простого человеческого «пописать».
Это было новой проблемой, требующей отдельного осмысления. Ничто не мешало Асе снять костюм и присесть прямо в Чистом переулке рядом с аккуратным особняком — людей вокруг не было, да и соображения приличий или воспитания сейчас, рассуждала Ася, абсолютно не актуальны. Хочет кто-то посмотреть, как она писает — да ради бога. С другой стороны, сняв костюм — а это был единственный вариант, расстегнуть его было невозможно — она останется беззащитна перед заражёнными.
