Мышь - Филиппов Иван

Иван Филиппов

Мышь

Freedom Letters

Тбилиси

2023

Пролог

Дмитрий Данилович точно знал, когда его жизнь пошла не туда. Он отчётливо помнил тот день, будто это было не сорок лет назад, а вчера. Помнил, как нестерпимо жарко и душно было в зале заседаний политбюро. Помнил надоедливое чириканье воробьёв за окном. И помнил каплю слюны, застывшую в уголке рта Леонида Ильича Брежнева.

Генеральный секретарь ЦК КПСС, член президиума Верховного совета СССР, маршал, герой социалистического труда и четырежды герой Советского Союза спал. И спал уже давно: сказал пару неразборчивых фраз в самом начале заседания, прочистил горло, взял паузу, снова зажевал пару слов, снова взял паузу и… уснул. Он спал уже сорок минут, и Митя — тогда Дмитрия Даниловича никому бы и в голову не пришло называть по имени-отчеству — был готов поклясться, что слышал храп. Но был ли то храп именно Брежнева или кого-то ещё из членов политбюро, задремавших тем жарким днём, точно сказать он не мог.

Митя заворожённо смотрел на слюну маршала и четырежды героя Советского Союза. Она вызывала в нём ярость. Он представлял, как рванёт с места, быстрыми прыжками пересечёт комнату, вскочит на стол, пробежит по нему, сбивая чашки и пепельницы, добежит до стула, на котором развалился Брежнев, схватит его за грудки и растрясёт. Разбудит! Вставайте, Леонид Ильич, не позорьтесь! Вы же лидер огромной страны, как же вы смеете!

Но, разумеется, ничего из этого Митя не сделал. Вместе с другими он продолжал молча ждать, пока Брежнев проснётся.

Оглядываясь сейчас на прожитые годы, Дмитрий Данилович вдруг ясно понял — решись он тогда на отчаянный шаг, вся б его жизнь сложилась совершенно иначе. Может, не настолько успешно, но точно иначе. И не только его, но жизни сотен миллионов, а может, и миллиардов людей… Но думать об этом теперь было поздно. И под жизнью было пора подвести черту.

В душном зале заседаний шуршали газеты. Изредка кто-то из сидевших за длинным столом вполголоса говорил что-то соседу. Сипло покашливал главный идеолог страны, иссыхающий товарищ Суслов. Министр обороны маршал Устинов недовольно курил уже, кажется, тринадцатую сигарету. Он выпускал дым через нос с такой силой, что даже сидевшему далеко от него Мите было видно, как трепетали волосы в маршальских ноздрях.

Митя перевёл взгляд и снова уставился на так захватившую его каплю слюны Брежнева. Теперь его охватило чувство горького разочарования.

Он ждал этого дня. Он надеялся на него. Этот день должен был перевернуть его судьбу, ведь быть приглашённым в качестве эксперта на заседание политбюро было огромной честью. Быть же приглашённым в 25 лет — честью неслыханной.

Стоит, правда, заметить, что самого Митю приглашение ничуть не удивило. В конце концов — он же был гением. Он говорил об этом открыто и не стесняясь. Чего ему было стесняться? В 15 он поступил в институт, в 22 защитил докторскую диссертацию. Он был самым умным человеком в Советском Союзе, и ему казалось естественным, что люди, управляющие страной, захотят услышать его доклад.

В тот судьбоносный день Митя спешил. Почти бегом, сбивая дыхание, он нёсся через Александровский сад, через Красную площадь, и в 10:02 уже стоял на проходной под сводами Спасских ворот.

Политбюро заседало каждый четверг в 11 утра. Это правило ввёл ещё Владимир Ленин, и несмотря на то, что Ильич давно лежал в Мавзолее, его завет ни разу не нарушался. Хотя и не соблюдался в полной мере.

Брежнев и девять «старейшин», определявших судьбу СССР, сначала встречались келейно — в знаменитой Ореховой комнате. Там они могли обсудить все вопросы и принять все решения. Там они могли позволить себе спорить как равные, вдалеке от глаз «младших товарищей», которым можно было представлять только принятые решения, не допускающие никакой дискуссии.

Обсуждения в Ореховой комнате всегда занимали время, а сейчас, когда состояние Леонида Ильича ухудшилось, разговор за закрытыми дверями и вовсе затянулся. В зал заседаний, где их почти два часа ждал молодой доктор наук, «старейшины» вышли только без четверти два.

Митя посмотрел на часы — половина третьего. Всё то же: кашель, шелест, влажная духота и молчание. Не зря над ним хихикал дежурный у Спасских ворот: приперся, дурень, к десяти утра — заседания, и об этом знали все работавшие в Кремле, никогда не начинались вовремя.

Неожиданно тело Брежнева чуть всколыхнулось. Собравшиеся за столом в момент вышли из состояния ожидания и повернулись в сторону героя социалистического труда. Тот открыл глаза, медленно обвёл комнату взглядом и сказал…

Что именно сказал Леонид Ильич, Митя не разобрал, но после этих слов — если, конечно, это были слова — заскрипели кресла, их ножки громыхнули по дубовым доскам паркета: члены политбюро встали со своих мест. Вскочил и Митя. Да так резко вскочил, что маршал Устинов взглянул на него, приподняв бровь, а товарищ Суслов, обернувшись в его сторону, вздёрнул свой острый нос.

Двустворчатые высокие двери, ведшие в предбанник, распахнулись, и в них проследовали все члены. Среднего возраста мужчина, референт, появился в проёме и уставился на Митю, давая понять, что заседание кончилось и пришло время бутербродов с языком и икрой. Митя послушно вышел из зала. В предбаннике вокруг стола толпились учёные и генералы, руководители заводов и профсоюзные лидеры. Обычно экспертов пускали только сюда — в небольшую комнату с круглым столом, в которой посетители ждали возможности увидеть выходивших из зала заседаний членов политбюро и секретарей ЦК. Представиться им, протянуть папку и надеяться, что когда-нибудь о них вспомнят, им позвонят. Митя, попав в зал заседаний, удостоился исключительной чести. Правда, что от этого было толку, он сейчас совсем не знал.

Вокруг Мити как рой пчёл гудел разговор. Митя вздохнул и потянулся взять сушку с хрустального блюда.

— Товарищ Михайлин?

Митя медленно повернул голову. К нему обращался неприметный человек неопределённого возраста. Знакомое лицо, но ни имени точно, ни должности он вспомнить не мог... Аркадий Борисович? Помощник помощника?

— Митя? — улыбался мужчина. — Вас ведь зовут Митя?

Митя придал своему лицу самое вежливое из доступных выражений и тихо ответил:

— Да, Аркадий Борисович, Митя. Митя Михайлин.

На столе перед Дмитрием Даниловичем лежал телефон с включённым приложением «диктофон». Последние пять минут оно записывало тишину. Дмитрий Данилович был всецело погружён в свои мысли.

Зачем он тогда ответил? Да понятно зачем. Ему хотелось карьеры, денег, славы, признания. В 25 лет это совершенно разумные желания…

Дмитрий Данилович откашлялся и продолжил рассказывать.

Человек с незапоминающейся должностью, как объяснил когда-то Мите опытный коллега, обладал невероятной властью. Аркадий Борисович жил в тени кремлёвского трона и был настоящим королём подковёрных интриг. Вовремя сказанное им слово могло сломать карьеру или, напротив, определить кому-то максимально удачную жизненную траекторию.

Аркадий Борисович пристально смотрел на Митю. Казалось, он взвешивал одному ему известные «за» и «против» и, наконец, пришёл к окончательному решению.

— Митя, надеюсь, на субботу у вас нет планов? Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Не веря собственной удаче, Митя мог лишь молча кивнуть, а Аркадий Борисович продолжал:

— Подъедете ко мне на дачу. Будьте, пожалуйста, дома в районе шести вечера, я пришлю за вами авто.

Митя кивнул, поблагодарил, хотел было протянуть руку, но решил — пожелай Аркадий Борисович пожать ему руку, он бы протянул сам.

На этом их первый разговор был закончен.

Ожидания и возможные перспективы субботней поездки захватили Митю. Он не заметил, как пролетел следующий час, не запомнил, говорил ли он с кем-то, и не помнил даже, как отдал референту папку с докладом. А вот то, что он так и не сумел сделать этот доклад — это он запомнил. Это и каплю слюны.