Купол над бедой (СИ) - Аусиньш Эгерт

   Она пришла вдвоем со странным парнем, Максом, кажется, итальянцем или греком, которого она не то подцепила на нервном перевозбуждении, не то подписала ее сопровождать, чтобы найти мужа. Этот самый Макс некоторое время понаблюдал за беседой, потом уснул, а утром ушел до рассвета и без завтрака. Вероятно, не хотел присутствовать при встрече Алисы с фактом провала ее затеи, суть которой так и осталась неясной, похоже, даже ей самой. Утром Полина еще раз попыталась вернуть барышню в реальность, увидела очень мощное сопротивление и прекратила попытки, чтобы не развалить бедной девке остатки стабильности. Искать и надеяться получить помощи психиатра в городе, как и места на отделении клиники, выглядело даже на первый взгляд наивным оптимизмом. Полина очень жалела женщину погибшего сослуживца и друга, фактически его жену - но запроса на помощь не было ни от нее, ни от лиц, отвечающих за соблюдение ее интересов. Потому что лиц таких тоже не было. Даже сумей она так сформулировать запрос, ее стоило бы передавать другому специалисту, а найти его в Питере после этой зимы практической возможности уже не представлялось. А к лету по понятным причинам исчезнет даже иллюзия надежды на нее.

   Примерно к началу весны граф да Онгай - "наш отморозок", как называли его горожане уже почти с симпатией, - начал выглядеть на свежих фото как человек, которому только что отменили смертный приговор и его попустило. Всю зиму он провел в холодном и темном городе с очень небольшой группой верных ему людей. Вместе с МЧС и городскими службами они обеспечивали городу хотя бы какую-то доступность медикаментов и базовых продуктов питания, работу транспорта и основных муниципальных и городских служб. И по прикидкам Полины делали они это впятером в лучшем случае. Город уже почти принял да Онгая и относился без неприязни - в основном. Красавчик за зиму растратил весь свой лоск, остриг волосы так, что был бы неотличим от среднего городского хиппи, водись они еще в городе, потерял половину живого веса и, видимо, ждал от своих то ли петли, то ли пули, но продолжал пахать с упорством обреченного. За все это он получил прозвище "этот отморозок", к январю превратившееся в "наш отморозок", и почти что уважительное отношение питерцев. А с первой капелью вдруг посвежел, приободрился и даже начал улыбаться. И вскоре стало ясно, что это было только следствие, потому что причина радостей Скольяна да Онгая соизволила предъявить себя народу. Неведомо откуда вылез новый имперский чиновник - легат императора Аль Ас Саалан в Озерном крае. На свежем фото он выглядел как здоровенный лось - на полголовы выше да Онгая, а в графе любознательные намерили сто девяносто два сантиметра, он был среднего для пришельца роста. И конечно, легат щеголял гривой до локтей, по обычаю саалан. В кадр он попал недовольно прищурившимся. Впрочем, возможно, просто мерз, как все "гости".

   Полина ждала от него каких-то сюрпризов и предполагала, что они вряд ли будут приятнее событий прошлого лета и осени, но даже ее опыта не хватило, чтобы предположить характер и темп действий новой власти. Так что во Пскове Полина глотала корвалол и капли Морозова перед тем, как посмотреть новости из Питера или открыть почту - просто так, на всякий случай. И все равно, получив сразу четыре письма с описаниями того, во что превратилась Сенная площадь стараниями императорского легата, она не спала несколько дней и раза три или четыре не смогла заставить себя поесть. Легата она невзлюбила, еще не зная его имени, пожалуй, даже сильнее, чем наместника, маркиза да Шайни.

   А в очередную пересменку заехав к подруге, Полина обнаружила и ее тоже очень расстроенной. Марина едва не плакала. Кроме легата, объявилась еще одна неприятность - красавчик из вновь прибывших, уже уверенно говоривший по-русски. И понимающий, кажется, не хуже. Что самое противное, субкультурные сленги ему тоже кто-то продал. По непроверенным данным, вместе с обсценной лексикой. Этот сюрприз чуть не с первого своего дня в городе терся на Литейном, совершенно не смущаясь незнанием языка. Звали его так же языколомно, как всех их, - Дейвин да Айгит. И он уже через три недели после появления бойко болтал на русском и запросто сокращал имя до Дэна с каждым из журналистов, подошедших к нему больше чем с тремя вопросами. И, как назло, по росту и сложению он меньше всех пришлых отличался от местных жителей. Естественно, количество его связей росло неприятно быстро: его уже знали на Фонтанке.Ру, в "Собаке", в "Дневнике", ряде районных изданий и начинали узнавать и называть по имени у муниципалов. Промосковским подписным "Русским миром" он побрезговал, зато не поленился лично зайти в редакции пока живых "Мегаполиса", "Чифтайма" и "Рейда". Еще немного - и его контакт с "Ключиком" становился вопросом неизбежного будущего.

   Собственно, у журналистов граф Дейвин да Айгит и добыл контакт, необходимый ему, чтобы освободить наконец беднягу Гейра, толмача всей второй экспедиции да Шайни, которого и так рвали на сто клочков люди Димитри. Граф не был легатом императора, о котором заранее позаботились и да Онгай, и Эмергов, и если ему хотелось знать язык, то он должен был сам найти себе донора. А журналисты - ну, сами напросились. Он же отвечал им на вопросы, значит, имел право и спросить. Контакт человека, готового помочь гостю из-за звезд освоить сразу и язык, и культуру, ему добыли дамы из Фонтанки.Ру, краевого новостного портала, через своих коллег из "Собаки", так назывался один из городских журналов о моде и культуре. Гейр созвонился, условился о встрече, и они поехали.

   Адрес был на юге города, почти у самого здания закрытой станции метро, во дворах с большими деревьями и старыми кустами, под которыми еще лежали впечатляющие сугробы. В этих домах этажей оказалось меньше, чем на окраинах, хотя их высота тоже впечатляла. Значит, решил Дейвин, у вероятного донора апартаменты с высокими потолками. Да и длина лестничных пролетов это, похоже, подтверждала. Около двери Дейвин увидел кнопку и рядом с ней надпись. Гейр, усмехаясь, перевел: "Не работает. Звонить - сюда". Стрелка под надписью указывала на торчащий прямо из двери шнурок. Дейвин улыбнулся и дернул его как следует. С той стороны двери послышался веселый звучный перезвон колокольчиков. Гейр успел сказать, что хозяин трехкомнатной квартиры - тридцатипятилетний журналист, консультант по стилю и автор обзоров работ модных домов. Кроме этого, он историк моды и реконструктор, специалист по началу двадцатого и концу девятнадцатого века, "твидовый мальчик", как определила его компания из журнала "Собака". Толмач едва договорил - и "мальчик", открыв им дверь, сделал двумя руками приглашающий жест, в ту же секунду указал Дейвину рукой на гардероб в прихожей и толкнул дверь в комнату. В открывшемся взгляду пространстве внимание графа привлек необычный очаг. В камнях, насыпанных между двумя стеклами, горел настоящий живой огонь, но дымохода над ним не было. Дейвин удивился этому мельком и стал присматриваться к хозяину. Человек этого дома оказался легким, гибким и быстрым. Теплая и длинная домашняя одежда, в которой он встретил гостей, не прятала его стать и сложение. С Гейром он поздоровался за руку как со старым знакомым и сразу отправил в комнату греться. Дейвину он протянул руку для приветствия и назвался: "Евгений". Дейвин повторил его имя настолько четко, насколько смог, и назвал себя. Хозяин дома кивнул и жестом пригласил его проходить к огню и устраиваться. Около очага стояли три мягких квадратных сидения без спинок, а у окна с широким подоконником расположились два стула - похоже, эта часть комнаты была назначена чайным столом. У входа в комнату все место было занято угловым диваном и низким широким столом перед ним.

   Евгений что-то сказал Гейру, тот перевел Дейвину: "На диване вообще приятнее, но у огня теплее". В доме еле заметно пахло застарелой болью, слабостью и страхом. Дейвин спросил Гейра, не умер ли здесь кто-нибудь, и Гейр ответил: "Да, его отец, за год до объявления протектората". Евгений, наклонив голову, выжидательно посмотрел на Гейра и сказал известные Дейвину слова - "переводи давай". Он уже знал, зачем Дейвин у него, и его заботили совершенно другие вещи, чем ждали оба сааланских гостя. От первого вопроса поперхнулся сам Гейр.