Купол над бедой (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Эй, красавчик! - окликнул он князя.

   Димитри улыбнулся ему в ответ:

   - Иди ближе, поговорим.

   Но мальчик в ответ покачал головой:

   - Сам сюда иди.

   - Не надо бы, - услышал Димитри из-за спины. И пошел к мальчишке.

   Не дойдя до него шагов восемь, он спросил:

   - Зачем ты меня звал? Что ты хочешь?

   Подросток дернул подбородком вверх и спросил:

   - Где моя сестра?

   Димитри прошел еще шесть шагов из оставшихся восьми и остановился, чтобы не нависать над собеседником:

   - Я здесь меньше недели. Рассказывай. Лучше сначала.

   Стоя под колкой ледяной крошкой и почти не чувствуя холода от бешенства, он выслушал рассказ мальчишки о пропавших летом девушках, о бездействии полиции, о наглости гвардейцев да Шайни и о том, как и почему молодежь стала бояться приходить на Стрелку, после чего спросил:

   - Предпочтешь искать ее самостоятельно там, за звездами, или доверишь моим людям? И кстати, как тебя зовут?

   Так Стас Кучеров, четырнадцати с половиной лет, стал первым местным в команде Димитри. И на долгое время единственным. Так князь узнал о том, что в коммерческих схемах да Шайни, созданных для операций с живым товаром, участвовали и местные. Пояс смертника, бывший на пацане, князь брезгливо, двумя пальцами, отдал шокированным безопасникам. Город ахнул и начал присматриваться.

   Сообщая об этом Полине по телефону, Виталик горестно прокомментировал: "Прости, Полинчик, не доглядели". И страшно удивился, получив в ответ веселое: "Виталик, не морочься, сейчас он сам все сделает". И ведь как заранее знала. Через всего двое суток после этого разговора на набережной Сенную площадь украсил ряд кольев. Разумеется, не пустых. И горожанам не стало легче от того, что на кольях умирали чужаки, бывшие причиной их ненависти. Как оказалось в очередной раз, смерть есть смерть, а боль есть боль, и вид чужого страдания своей беды не отменяет. Жители окрестных домов, привычные ко многому, пили водку стаканами и все равно жаловались на бессонницу еще месяц: стоны умирающих, доносящиеся с улицы, снились им по ночам. После этого настала очередь виселиц, все на той же несчастной Сенной. Жители матерились, привыкали жить с зашторенными окнами и ходить дворами. А затем дошло и до чистых гуманных мер: князь открыл для себя ручное огнестрельное оружие. Местом казни он выбрал Дворцовую площадь.

   Накануне дня, назначенного князем для исполнения приговоров, к нему пробилась со скандалом целая делегация местных. Делегация состояла, судя по речи пришедших, из образованных и очень хорошо воспитанных людей. Они выглядели ничуть не лучше да Онгая в первую встречу и напоминали чем-то неуловимым его московскую собеседницу. Делегаты принесли бумагу с требованием защитить от казни... Дворцовую площадь. Князь не поверил глазам и перечитал петицию. Не помогло. В бумаге действительно было именно то, что он прочел. Тогда он задал им вопрос о смысле их требований и был изумлен ответом: они действительно хотели, чтобы казнь была перенесена с Дворцовой площади, а лучше вообще из границ культурного центра города. Потрясенный этой логикой Димитри задал делегатам вопрос:

   - Я понял, на площади казнить нельзя. Где можно?

   Делегаты переглянулись. Кто-то, скривившись, выдавил из себя слово "Кресты". Остальные закивали.

   Князь пожал плечами:

   - Значит, там, - взял ручку и размашисто написал: "Удовлетворить". Поставил дату и подпись и подвинул прошение по столу от себя.

   Не успевшая вслед за старшими товарищами и учителями Марина встретила делегацию на выходе из Адмиралтейства. Все были живы, но ошарашены и как-то пристыжены. Лев Яковлевич держал в руках пластиковый файл с документом и молчал. Прямо на спасенной Дворцовой у ограждения колонны группа остановилась обсудить произошедшее. Уже бог весть сколько лет приличный человек и депутат городской думы, в незапамятные времена бывший неформалом по прозвищу Китаец, глядя на файл с документом, сказал:

   - Ну что - город мы спасли. К сожалению, не от смерти, но по крайней мере от продолжения посмертного позора. Безобразно мало, но сделать больше вряд ли было возможно.

   Вот так Санкт-Петербург и отметил сто вторую годовщину Февральской революции.

02 Чужие воды

   28.02.2019. Augmentina:

   Добрый день, друзья и прохожие. Вчера мы с вами - кто заметил, конечно - знатно отметили сто вторую годовщину Февральской революции. По поводу состоявшейся встречи "Живого Города" с наместником, о которой в общих чертах мне рассказала подруга Марина, успевшая к шапочному разбору и первой рефлексии участников событий, могу сказать только, что эти люди всегда были для меня образцом настоящего питерского поведения. Я бы хотела хоть сколько-то быть похожей на них. Еще больше я бы хотела, чтобы условия не предоставляли им больше возможностей демонстрировать свое мужество и интеллигентность настолько открыто. Но тут уж не мне решать, и не им, к сожалению. "Времена не выбирают, в них живут и умирают" - что досталось, в том и живем.

   Но я хочу поговорить о другом. О великой силе фотографии. Записи видео и аудио можно смело причислять к этой же категории, но они появились позже, а великая сила фотографии распространилась на них по чрезвычайно важному общему признаку: возможности беспристрастно фиксировать события, какими бы они ни были. Согласитесь, очень трудно быть живым человеком и писать батальное полотно или хотя бы наброски к нему, а потом еще и оставаться в здравом уме и хотя бы относительно стабильным. А фотоаппарат не будет плакать и материться по ночам, он не перестанет спать и есть, фиксируя на пленку или переводя в цифры все, что попало в кадр. И тем он хорош. Именно фотографии из Освенцима и Заксенхаузена обеспечили какой-то части авторов и исполнителей преступных деяний явку в суд. А фотографии с оккупированных территорий помогли прояснить судьбу казненных без суда и следствия оккупационной властью. Ну и конечно, характер отношений местных жителей с "пришедшими дружить строем" тоже выявлялся в том числе фотодокументами. Он и так вряд ли будет ясен до конца, но сохраненные свидетельства могут, попав на глаза потомкам, кого-то все же заставить задуматься.

   А конкретно-то, друзья, я вот про что: если кто-то центр города все-таки фотографировал, особенно начиная с Нового года и по прошлую неделю, и этот человек с железными нервами вдруг увидит мой текст, то у меня просьба. Вы фотографии припрячьте, мало ли пригодится, какой-никакой, а документ. И, по возможности, перешлите на сайт "Свет в окне" - кликнув на название в кавычках, вы на него попадете, прямо в форму связи. Надежда пока невелика, но это пока. Рано или поздно накопится фактаж по реальной политике власти, и вопросы заданы будут. И официальные ответы на них к тому времени хорошо бы иметь возможность прокомментировать весомо и наглядно.

   Движуха в городе, на взгляд Полины, началась с заметным прирастанием светового дня: сперва оживились саалан и даже начали вылезать в город. Зиму все они провели не ближе Гатчины, за исключением Скольяна да Онгая - заместителя мэра по должности и графа согласно сааланскому титулу, - вместе со своей немногочисленной командой оставшегося в Санкт-Петербурге, несмотря на все предложения земляков перебраться в Стрельну или Кавголово. Было их, что ли, шестеро вместе с графом. А весной в Питер зачастили - из Петергофа, Всеволожска, из Зеленогорска, где у красавчиков было что-то вроде промежуточной базы, и из Выборга, где они тоже окопались. Полина наблюдала за этими шевелениями в основном по новостям из части - из-под Пскова мелкие события в Питере было не разглядеть иначе, чем по спецканалам для своих или служебного пользования. Но достался сюрприз и на ее долю: в очередной раз приехав в город в пересменок между командировками, она открыла дверь на звонок - и увидела Алису. Та явилась к Полине домой в компании странного парня. Совпадение оказалось очень приятным, но как ни классно было видеть Алису живой и относительно активной, поводы для радости от встречи были очень неубедительными. А вот причин для беспокойства было хоть ковшом черпай. Во-первых, на всей барышне, от глаз до пальцев рук, был крупными буквами написан трехмесячный недосып. Во-вторых, она проявляла в каждом движении и в каждой реплике нехорошую заторможенность, характерную для состояния шока. Кроме того, у нее уже сформировалась очень подозрительная нацеленность, хотя еще не было понятно, на что именно. Эмоции и выводы были грубоваты и плосковаты, решения и поведение в целом казались ближе к подростковому, чем Полина привыкла видеть, когда Лелик был жив. Сложив факты с наблюдениями, Полина поняла, что Алиса не сумела пережить его смерть. Психолог с друзьями и близкими не работает, это непреложное правило профессиональной этики, но невозможно было не попытаться выяснить, что у Алисы стало невротической целью или вот-вот станет ею. Чтобы хоть успеть подставить ладошки, когда барышню снесет. В том, что это неизбежно случится, Полина уже не сомневалась. Она провозилась с Алисой почти час, но цель, точнее, точку фиксации, так и не определила: барышня забывала тему разговора, периодически замирала, глядя в пространство и не слыша обращений, и срывалась то в слезы, то в агрессию, теряя связность и адекватность. В общем, была нехороша.