Здесь, на знакомых тротуарах... (СИ) - Кащеев Денис Георгиевич
Маша, высунувшая было при появлении гостьи голову из-под крыла, снова спрятала ту назад.
– Не у вас, а у нас! – задиристо подскочила между тем к девице кикимора. – Чего расселась тут, словно у себя дома? Ступай своей дорогой, не до тебя сейчас! – злобно прошипела она.
– То есть, как понимаю, угощения мне не подашь? – хмыкнула в ответ Сирин. Подняться с лавки, а уж тем более уйти, она и не подумала.
– Убирайся – или позвоню хозяйке! – не унималась безымянная.
– Звони, – равнодушно пожала плечами брюнетка.
В костлявой руке служанки и в самом деле появился уже знакомый Ивану розовый телефон, кикимора пару раз ткнула скрюченным пальцем в экран и поднесла трубку к уху. Прозвучавшее через несколько секунд из нее «Абонент не отвечает или временно недоступен» расслышал даже юноша.
– Ох, беда, ох, напасть, – огорченно всплеснула руками дряхлая служанка. – Рано радуешься! – подняла она затем глаза на ухмыляющуюся Сирин. – Хозяйка вернется – она тебе покажет!
– За что? – демонстративно взметнула изогнутые бровки аж под нижний край очков на лбу гостья. – Яга сама всегда звала заходить, когда пожелаю! Что не так-то?!
– Ладно, сиди! – сдалась кикимора, услышав про былое приглашение. – Но к Птице Жар – не смей приближаться! Загрызу! – и в самом деле грозно обнажила она свои редкие гнилые зубы.
– Загрызла одна такая! – презрительно скривилась брюнетка. – Да и в Навь мне не сдалась твоя Жар-Птица! – добавила затем. – Думаешь, не вижу окружающие ее чары? Эти – точно загрызут, только сунь руку!
Почему-то Ивану подумалось, что последние слова были сказаны специально для него. Хотя с чего бы вдруг? Да и хватать Машу руками он вовсе не собирался – план Кащея был несколько иным.
– Вот то-то же! – малость успокоилась между тем кикимора. – Хозяйку на мякине не проведешь! – с гордостью заявила она – и в этот момент дверь «избушки» в очередной раз широко распахнулась.
– А вот и я! Что, не ждали? – в горницу шумно ввалился полноватый мужчина лет сорока в свободной малинового цвета рубашке и синих джинсах. Лицо его будто бы показалось Ивану знакомым, но, где и когда он мог этого человека видеть, юноша не сообразил.
Услышав нового гостя, Жар-Птица встрепенулась, вздернула голову, тряхнула хохолком, растопырила крылья и сердито чирикнула.
– Привет, привет, неудачница! – махнул ей рукой толстяк. – Как там тебя… А, Бельская! «Belle, c'est un mot qu'on dirait inventé pour elle[2]…» – голосисто напел он – и Ивана вдруг почти неудержимо потянуло в сон – если бы не болезненный тычок кулачком в бок от кикиморы, того и гляди реально бы отключился! Впрочем, будто бы опомнившись, гость свою импровизированную арию уже оборвал. – А неплохо тебя старая карга волшбой оградила – коготком не подлезешь! – буркнул он напоследок Маше и повернулся к Сирин. – Ба! Кого я вижу! – расплывшись до ушей, шагнул к брюнетке. – Такая нечисть – и без охраны!
– Котик! – охотно поднялась та со скамьи ему навстречу.
Толстяк и впрямь чем-то напоминал кота. Уж не того ли самого, часом, что во сне Ивана дрался с Серым?!
Тем временем новый гость заключил девицу в объятия – кажется, не преминув при этом походя провести пальцами по ее тугому бюсту. В ответ та пнула толстяка коленом – но, видимо, не сильно, лишь символически. Лица обоих – в те недолгие секунды, что прижавшиеся друг к другу Сирин и кот не могли друг друга видеть – сочились недвусмысленной неприязнью, очень быстро, впрочем, вновь сменившейся слащавыми улыбками.
Покончив с лицемерными обнимашками, оба опустились на скамью – рядышком.
– Ох, напасть, ох, беда! – донеслись между тем до слуха Ивана новые жалобные причитания кикиморы. – Полна горница лиходеев – а хозяйка так и не отвечает!
– А я слышал, ты где-то на китайской границе поешь, – заметил в это время соседке по скамье Кот – про себя юноша решил называть его именно так.
– Да понимаешь, Баюнушка…
Точно: пресловутый Кот Баюн, вот это кто!
А Сирин между тем завершить свою фразу не успела: на пороге внезапно появился третий гость – на этот раз совершенно Ивану незнакомый плотный широкоплечий мужчина в сером деловом костюме, при галстуке.
– Надеюсь, я не опоздал? – вкрадчиво осведомился новопришедший.
– Соловей? – изумленно вытаращилась на него девица.
– А этот-то куда лезет? – недовольно фыркнул Кот.
– Просто заглянул на огонек, – простодушно развел руками тот, кого назвали Соловьем.
– Ой, да не свисти! – поморщилась Сирин.
Лицо третьего гостя на миг будто окаменело, но тут же вновь расслабилось.
А вот Ивану язвительные слова брюнетки напомнили кое о чем важном. Как бы невзначай запустив руку в карман, юноша выудил оттуда две мягкие горошины берушей – не простых, конечно же, особых, врученных ему Василисой вместе с рюкзаком – и, как сумел незаметно, вставил те себе в уши – сделал вид, будто почесался. Таиться, однако, большого смысла не имело: и гости, и кикимора полностью были поглощены друг другом, на Ивана никто из них не обращал ни малейшего внимания.
Тем временем Соловей прошел в комнату. Присаживаться он не стал, небрежно привалившись спиной к стене аккурат под ходиками. Что-то сказал, ему ответили, но из-за затычек в ушах возобновившегося разговора юноша уже, понятно, не услышал. А тот пошел своим чередом – иногда, вроде бы, сдержанный, временами, судя по мимике участников – на весьма повышенных тонах. Подобные вспышки, правда, достаточно быстро гасли… Смотрели все при этом по большей части даже не собеседников – на Машу, под давлением испытующих взоров снова стыдливо спрятавшую голову под крыло.
А потом из роскошного хвоста Жар-Птицы вдруг выпало почти полуметровое золотое с алым перо. Завертевшись волчком, устремилось вниз… И прежде, чем оно достигло пола – началось!
[1] Строчка из песни «The Final Countdown» группы Europe, 1986 год
[2] Красавица, это слово, кажется, придумано для нее… (фр.) – начало песни "Belle"из мюзикла «Нотр-Дам де Пари»
Глава двадцать третья
Иван
Вихрем подорвавшись со скамьи, Баюн одним махом своротил в сторону тяжелый стол, перекрывавший ему дорогу к Жар-Птице. Тот едва не снес Сирин – девица со своего места тоже вскочила, но, в отличие от соседа, метнулась было в обход, за что лишь чудом не поплатилась. А вот Соловей от своей стеночки никуда торопиться не стал: спокойно вложил в рот сложенные колечком большой и указательный пальцы – и, видимо, свистнул. Звука, впрочем, Иван не расслышал – благодаря предусмотрительно вставленным в уши затычкам – лишь догадался о нем.
По горнице словно торнадо пронесся. Сирин, как тряпичную куклу, отшвырнуло в угол, Баюна крепко припечатало к полу… А вот юноша даже удержался на ногах, хотя и покачнулся: зачарованные беруши сработали на славу!
Недоуменно глянув на не по чину стойкого смертного, Соловей втянул ртом воздух и свистнул снова – уже дольше и, наверное, громче прежнего. И на этот раз почти преуспел: как видно, растратив на защиту Ивана весь свой волшебный заряд, затычки растаяли, и последняя нотка заливистой акустической атаки до слуха юноши таки дотянулась, пусть и лишь отголоском. Этого оказалось больше, чем достаточно, чтобы смертный покатился кубарем.
Самодовольно усмехнувшись, Соловей явно собрался свистнуть в третий раз – контрольно – как вдруг откуда ни возьмись на него налетела разъяренная кикимора. Да не с пустыми руками: с огромным ухватом наперевес – одна Навь знает, где безымянная его взяла и как вообще эта тщедушная с виду старушенция пережила влегкую разметавший остальных по горнице ураган!
Ржавая рогатка ухвата наотмашь ударила незадачливого свистуна в висок – и, так и не успев завершить начатое, Соловей рухнул, как подкошенный. А вот Баюн и Сирин тут же воспряли – но уже совсем не такими, как были недавно повержены. Первый превратился собственно в кота – огромного, черного, со вздернутым трубой хвостом и диким пылающим взором. Брюнетка же обернулась и вовсе загадочным мутантом – полуптицей, полудевой. Голова у нее вроде бы осталась прежней – разве что очки со лба слетели. Женская грудь тоже сохранилась – и никакое платье ту более не прикрывало даже символически. Но вот ниже теперь начиналось покрытое жесткими черными перьями тело птицы – с мощными крыльями, тупым хвостом и бугристыми орлиными лапами!
