Гидра - Максим Ахмадович Кабир
В тумане зачавкало.
– Ждите, деточки… Мальца-то вы слопали, а?
Туман не ответил. Накануне один из рабов убег, зарезал сержанта и дал деру. Золотарев от злости слюной брызгал, но Стешка была уверена: далеко малец не ушел. Детки подстерегли его в чаще. Никто не покинет Яму. Ни рабы, ни артисты. Ярцев уже разослал телеграммы: «Галине Печорской так понравилась стройка, что они с коллегами решили провести здесь отпуск. Отменяйте вертолет».
Золотарев тревожился по поводу музыкантов. Полукровка – ладно, кто за ней приедет из Москвы, но балалаечники-то якутские. Вдруг их жены телеграммы прочтут, скажут: «Ага, забухали!» – и ринутся в Яму забирать домой благоверных?
«Как ринутся, так и кончатся, – сказала Стешка Золотареву. – На все воля матушки. Вели быстрее копать».
Дверь избы открылась, на порог вышла, ежась от утренней прохлады, московская девка. В тряпье, которое не налезло бы на Стешку и тридцать лет назад, с такой прической, будто парикмахера с собой притащила в Яму. Девка несла ночной горшок, стыдливо прикрытый тряпкой. Озиралась, кумекая, что с ним делать.
– Дай сюда. – Стешка выскочила из-за кустов.
Актрисуля захлопала гляделками.
– Доброе утро. Не надо. Я сама.
– Что – сама? – осклабилась Стешка. – Куда выльешь?
Актрисуля растерялась.
– Э… в лопух…
– В лопух! – передразнила Стешка. – Это тебе что, параша? Это ударное предприятие! – Нахваталась от Ярцева, готовя ему. – Дай, я уберу.
– Ладно. – Девка вручила Стешке теплый горшок. – Простите, а где этот… капитан Енин?
– А я почем знаю? Я здесь приставлена за порядком следить. Чтоб такие, как ты, лопух не обоссывали. – Стешка упивалась своей властью над москвичкой. Нет, не любая власть – хлам. Только советская и княжеская. Актрисуля покраснела. А как она покраснеет, встретившись с матушкой! Побагровеет как!
– Но мы улетаем через час…
Стешка демонстративно повернулась к актрисуле спиной.
– Никуда вы не улетаете.
– Что?
– Из Якутска звонили. Сломался вертолет.
– Постойте-ка. Как сломался?
На крыльцо соседней избы вышел, потягиваясь, толстяк-администратор.
– Что за воздух, Галина Юрьевна! Первостатейный воздух!
– Вы слышите, что она говорит? – Актрисуля заметалась по двору. – Что вертолет сломался!
– Вот это новость! А запасной есть?
– Нету, – отрезала Стешка.
– Но как-то же можно… на автомобиле…
– До Якутска – только зимник. Летом там болото.
– А моторной лодкой?
– Ковром-самолетом не желаете?
– Пароход…
– Есть пароход, – обнадежила Стешка москвичей. – От Рубежки. – И сразу разочаровала: – Раз в неделю плавает. Вчера как раз плыл.
Актрисуля схватилась за голову:
– Но мы же не можем здесь торчать!
– Я торчу – не ною. – Стешка прижала к животу горшок и пошла прочь, напутствуя: – Поговорите с Ярцевым.
Москвичи галдели вслед – она не слушала, ухмылялась. Прошла мимо треста, свернула за вагончиками, в которых жили вольнонаемники до того, как им пришлось перебраться на завод. Поселок кончился. Стешка вошла под сень лиственниц.
Она знала: случайностей не существует. Позапрошлой зимой, заблудившись в лесу, замерзшая и отчаявшаяся, она напоролась на булгуннях. Так назывались холмики, напоминающие могильные курганы. Мать объясняла, что булгунняхи появляются в котловинах, на месте высохших озер и болот. Мокрый грунт промерзает, вода оказывается замкнута в нем, как сырое яйцо в скорлупе. Давит, растет лед, увеличивается земляное ядро, вспучивается грунт.
Найденный той зимой булгуннях был капищем, сотворенным самой природой, и из его пупа матушка обратилась к Стешке. Она сказала, что заперта, ей надо освободиться, «но погоди, не копай руками, так ничего не получится. Нужен рассадник, а ты не подходишь, у тебя рак».
«Рак…»
Стешка шла в полутьме, покачивая горшок, точно младенца. С тех пор как она нашла богиню, в животе почти не болело, а до этого она, бывало, корежилась на полу и кусала до крови запястья.
Голос – то ли из булгунняха, то ли из головы – сказал, чтобы Стешка привела того, кто будет рассадником. «Но не сейчас, чуть позже, ты поймешь когда».
Стешка пересекла пахнущую гноем поляну, на которой пал офицерский состав ИТЛ. Не случайно приперлись военные и строители в Яму, не с бухты-барахты стали рыть в том месте. Такова воля матушки. Может, в Кремле вырос свой булгуннях и голос нашептал Сталину, что необходима новая плотина… Откуда Стешке знать?
Это матушка устроила так, чтобы, выселив деревню, чужаки не тронули Стешку. И Стешка присматривалась. Прислушивалась…
Она раздвинула жесткие ветви. Булгуннях был там. Пятиметровый бугор, поросший травой, с темной дыркой на макушке. Возле дыры сидел детеныш. Щупальца извивались в воздухе.
– Кыш! – прикрикнула Стешка. Детеныш попятился. Стешка взобралась на холм, стараясь не расплескать содержимое горшка.
Она сразу поняла, увидев Золотарева: уголовник подходит по всем параметрам. Долго изучала его повадки Стешка. Однажды – он курил на завалинке, с ненавистью наблюдая за строителями – подошла и спросила, желает ли он иметь безграничную власть над всеми этими людьми.
Из Золотарева получился первоклассный рассадник. Кто бы сомневался.
Стешка остановилась на вершине бугра. Летнее солнце согревало лицо. Детеныш перебирал задними лапами – передних-то не было вовсе. Стешка убрала тряпицу, понюхала и припала губами к эмалированному краю горшка. Зажмурилась и выпила все, потом легла на землю, ухом к дыре. Из вечного холода, из-под толщи мерзлых грунтов мать вынесла вердикт. Стешка распахнула глаза. Детеныша уже не было.
В поселке у треста Енин объяснял взволнованным москвичам и якутским музыкантам, что вертолет чинят, придется ждать. Стешка пошла вверх по улице, в избу, раньше принадлежавшую капитану. Своим ключом отворила дверь, побродила по комнатам, задергала ноздрями. В укутанной тенями опочивальне сдернула с кровати одеяло. Зажужжали потревоженные мухи.
Всех зэчек лагеря Золотарев принес в жертву матушке, оставил только молодую Дуньку, поселил в ней пиявицу и использовал для своих нужд. Теперь остекленевшие глаза Дуни таращились в потолок, по белому, в синяках, лицу ползали личинки.
Стешка накрыла отмучившуюся зэчку одеялом и вышла из мертвецкой. В сенях столкнулась с Золотаревым.
– А я тебя выглядываю.
– Весь в заботах, товарищ повариха. Елду почесать некогда. Беглеца не нашли, зато с гостями все в ажуре.
– Плюнь на беглеца. Она подходит.
– Кто?
– Актриса. Матушка сказала, она подходит.
– Ну так чего, – расплылся в веселом оскале Золотарев. – Дело в шляпе! Отметим по капельке?
– Я уж напилась. – Стешка отвернулась, чтобы уйти, и сказала, вспомнив: – Дунька сдохла. Запорол ты ее, козлина похотливая.
– Че, в натуре? – расстроился Золотарев. – А кто же мне теперь… Стешка! Слышишь, Стешка, готовь передок!
– Ага, щас. Оторву с корнем причиндалы. Козлина.
Стешка вышла во двор. Улыбнулась солнышку. Обошла избу, задержалась у окна опочивальни. Золотарев встал
