Продавец времени - Евгения Витальевна Кретова
Званко его ответ озадачил, в глазах промелькнуло сомнение – домовой понял, что тронул нужные струны, запричитал:
– Клянусь, не говорил я с княжной, не ведаю ничего…
– А хозяин твой? – спросил Званко, уже без прежней уверенности.
– А ему-то с чего?! – Малюта вытаращился. – Он на ярмарку и не ходит, меня отправляет. А сам тут травами да заготовками занимался. Он ведь маг, не чета мне…
Княжич, потяну волосы Малюты еще сильнее, склонился к нему и выдохнул в лицо:
– Лесьяр – тот тайный маг, о котором твердит вся округа? – он пристально вглядывался в черты домового, пытаясь прочитать смятение, неловкость, ложь – любой знак, который позволил бы ему догадаться. – Ну! Говори!
Малюта очень натурально расплакался, забрызгав княжича слюной:
– У-у, не ведаю ничего! – завыл он. – Отпусти, княжич! Хозяин много добра всем делает, от хвори спасает, от смертной муки… Чудеса иной раз творит, о том тебе лучше многих известно…
Званко не позволил ему закончить, ударил по щеке, выпрямился и заставил себя перевести дыхание. Окинул взглядом разгромленный дом аптекаря – перевернутые корзины, разрубленную, разбитую и растоптанную утварь. Вдохнул горьковато-сладкий аромат трав, меда и сырой глины. Ничего не говорило о том, что молва не ошиблась. Щелкнул пальцами – хватка дружинников ослабла, Малюта смог выдохнуть и в свою очередь оглядеться, с горечью понимая, сколько труда погублено. Посмотрел на княжича с осуждением. Княжич отошел от него, в задумчивости замер. Трое дружинников, обшаривавших дом аптекаря доложили:
– Нет ничего княжич.
В этот момент на крыльце раздались торопливые шаги, в дом вбежал еще один дружинник – домовой сразу понял, что дело неладное. Вбежавший крикнул:
– Княжич! Совсем свежие, пешие следы нашли, в сторону леса тянутся… не больше часа оставлены! Один мужской, один детский или женский.
На лице Званко расплылась холодная усмешка, он повернулся к зажатому между двух дружинников домового, проговорил:
– Значит, не видел-не знаешь…
Домовой растерялся, пробормотал:
– Княжич, я…
Княжич раздраженно вскинул руку, велев ему замолчать. Бросил остальным:
– В погоню!
– А с уродцем этим что? С собой брать? – один из воинов кивнул на притихшего домового.
Званко оценивающе на его посмотрел:
– А зачем он нам?.. – и, окинув разгромленный дом своего спасителя, брезгливо бросил: – Жгите…
– Княжич! – Малюта бросился в ноги, но получил сапогом в лицо, взвыл от боли и, скрбчившись, откатился под лавку.
– Пшел вон, тварь!
Когда, вздыхая и вытирая с лица кровь, выбрался из-под лавки, дружинники уже вышли и подперли снаружи дверь. Сверху, от крыши потянуло знакомо едким и злым, сизые ручейки занимавшегося пожара потянулись внутрь дома, стекая по стенам. Малюта прикрыл нос и рот рукавом, прислушался – всадники запрыгивали на коней, стремительно удалялись от подожжённого ими дома. Домовой встал на четвереньки, огляделся.
– Ты стелись по долам огонь-ботюшка, не губи мою душеньку, не трепи злыми ве́трами мою су́дьбушку…
Найдя в ворохе черепков и разбитой посуды оставленную Лесьяром шкатулку, оттащил ее к погребу, сбросил вниз. Когда забирался внутрь, успел заметить, как оранжевые языки уже вовсю лизали стены, а пламя, разгораясь, начинало гудеть зло и голодно – не услышав его просьб.
Вздохнув и притворив за собой дверь в погреб, домовой прикрыл глаза, представил себя размером с горошинку, и укрылся крышкой шкатулки, надеясь лишь на то, что поставленная недавно защита не подведет, и огонь не пройдет через границу жити и нежити, а Лесьяру удастся добраться до реки и Мертвого леса раньше, чем его настигнет разъяренный княжич.
«Ох, говорила мара, предупреждала. Не послушал Лесьяр, беду накликал», – посетовал Малюта.
30
Уже с опушки заметили, на сколько темнее и глуше стал лес. А, как пересекли вброд мелководную речку с мутными, словно кисель, водами, так сухие еловые ветки стали укрывать землю плотным ковром, скрадывавшим звуки шагов и скрип веток. Совы, обычные хранительницы этих мест, сонно помалкивали, будто не желая спугнуть добычу, поглядывали с вершин желто-зелеными глазищами и печально ухали. Тогда лес вздыхал вместе с ними. Здесь не водились звери. Даже волки обходили эти тропы стороной, опасаясь расставленных Ягой капканов. А их тут было немало – Неждана то тут, то там видела остовы раззявленных пастий, отточенные колья, торчащие из оврагов и ям, силки да подвешенные клети. Попади в такую – век не выберешься, станешь добычей воронов да мошкары: о своих слугах Яга заботилась.
Княжна с опаской поглядывала на Лесьяра – тот шел по тропе уверенно, особо не поглядывая по сторонам и не таясь. Будто знал здесь каждый кустик и каждую ловушку сам ставил. «А может и вправду сам», – мелькнуло в голове, она ведь его совсем не знала. Только один раз, уже на подступах к дому Яги, он резко остановился и велел остановиться и княжне.
Присев на корточки, он потянул вверх тонкую витую медную проволоку – та соединяла два ближайших куста. Не выпуская перетяжку из рук, он осторожно продвинулся к одному из кустов, который оказался ближе, и заглянул под него.
– Что-то новенькое, – усмехнулся: Яга поставила завесу. Перейди через нее и не увидишь ее дом, хоть рукой трогай, хоть носом сырую землю рой.
Аптекарь указал княжне идти в обход, за кустами, а проволоку уложил на тропу и присыпал сухим ельником, как было.
Неждана обошла тропу, как велел Лесьяр, остановилась – на круглое, словно блюдце поляне, опоясанной по краям черными обугленными волшбой кустарниками, стояла, опираясь на срубленные до середины старые березы, домовина. Корневища вылезли и торчали по сторонам подобно когтистым лапам, светлая когда-то кора потемнела и обсыпалась, напоминая теперь струпья. Обычная домовина, в каких хранили пепел усопших. Человек в ней никак не мог поместиться – размером она была чуть меньше ведра.
– Что замерла? – Лесьяр встал рядом.
Девушка подняла на него удивленный взгляд:
– А где?..
– Дом Яги? Так ты смотришь на него, – он уверенно кивнул на домовину.
Будто узнав его голос, домовина качнулась. Из единственного оконца, в которое обычно и закладывали прах, потянулся черный дымок. Сперва тоненькая, пахнущая золой и звенящая струйка, затем толще и жирнее, мясистее, она тянулась, будто палец слепца, то вниз, то в бок, пока не вытекла к подножию домовины. Из темного облака шагнула навстречу грязная и неопрятная старуха. Седые патлы торчали из-под сбившегося на затылок, истлевшего и изъеденного молью платка, бусы из медвежьих когтей и рябины болтались на тощей распахнутой груди.
– Лесья-яр, – прохрипела старуха. – Явился-таки…
Аптекарь поперхнулся и закашлялся:
– Напомню, прежний долг свой я отработал. – Он поднял вверх указательный палец. Он остановился, оперся на посох, посмотрел сверху-вниз. – А сейчас, может, тебе свезло вогнать меня в новый.
Старуха скривилась, оголив измазанные черной смолой зубы.
– Да нужен ты больно… Таких как ты… вон… косой десяток кажен день просится в ученики, – она сварливо прищурилась, сплюнула себе под ноги.
Лесьяр деланно огляделся:
– Где? Не видать так-то… Так я не понял, слушать будешь иль мы своей дорогой пошли… Найдем кого посговорчивей.
Старуха с любопытством покосилась на Неждану.
– Пошли они, – передразнила хоть и ворчливо, но по тону княжна поняла – заинтересованно.
Девушка посмотрела на аптекаря с восторгом и надеждой. Что не утаилось от Яги. Старуха фыркнула:
– Ишь, как зырит на тебя, Лесьяр… Никак полюбовницу свою приволок. Послед припрятать хочешь? Так я душегубством не занимаюсь, сам ведаешь.
Неждана опешила. Но аптекарь, кажется, ожидал, что перепалка со старой Ягой продолжится, весело хмыкнул:
– Ты, мать, в гадалки подалась? Тебе надо на ярмарку, вот тебе мой совет, в Большой Аркаим. Там твоим гаданиям сто копеек по рублю дадут…
Старуха вздохнула.
– Зубоскал какой сыскался… – Она повернулась к домовине, махнула рукой: – Ладно уж, проходи. Чай, дорогу-то помнишь?.. И девку свою веди, поглазею хоть поближе.
И она, снова обернувшись черным облаком, поднялась к домовине и втекла в нее, словно обратив время вспять.
Неждана с ужасом наблюдала за этим, дернула Лесьяра за рукав:
– И нам так надо?
Аптекарь остановился:
– А ты как хотела? Знала же, к кому идем.
