Чернее черного - Иван Александрович Белов

свете блеснула острая сталь, послышался удивленный возглас и булькающий хрип. Бернадетта выпрыгнула из возка и чуть не наступила на труп. Страж, с выпученными глазищами, сипел перерезанным горлом и скреб ногами окровавленный наст. В двух саженях правее шла толчея, мелькали клинки, черти азартно резали еще какого-то мужика, слугу, а может конюха, на свою беду оказавшегося возле ворот.

– Василий! – позвала Лаваль.

– Здесь, хозяйка. – Васька выскочил из схватки и преданно заглянул в глаза.

– Зови остальных. Прохор, проезжай!

Васька сунул два пальца в рот и издал протяжный разбойничий свист. В ответ тоже засвистели и вслед за сдвинувшимся с места возком в ворота заскочили разом с десяток чертей, замерзших, подвыпивших и ужасненько злых.

– Милоха, ты со своими давай с черного хода! – Васька взмахнул длинным кинжалом.

– А ты с хера ль раскомандовался? – набычился кряжистый, совсем уж невысокого ростика черт со сломанным и криво сросшимся пятаком.

– А кому командовать, тебе, что ли, рыло? – осведомился Васька, пятясь под защиту Лаваль.

– Бастрыга чего сказал?

– Я твоего Бастрыгу на херу вертел!

– Хватит, – прервала затевающуюся грязную свару графиня. – А ну, прекратить, я сказала. Милоха, делай что велено, слышишь?

– Слышу, – буркнул Милоха и, по-утиному переваливаясь, заковылял в темноту.

– Убивать только тех, кто сопротивляется! – крикнула вслед Бернадетта.

– Ну понятное дело, чай я не изверг какой, – отмахнулся Милоха и вместе с несколькими чертями скрылся за углом.

– Пошли, Васька, времени мало. – Лаваль первой двинулась к парадному крыльцу.

– Полуха, Дряба, Курмыш, дуйте за мной! – Васька вихрем пронесся мимо. – Прошу прощения, сударыня, никоим образом не могу пропустить даму вперед.

Двери ломать не пришлось, створки плавно открылись на смазанных петлях, и вся честная компания ввалилась в хоромы. Черти достали масляный фонарь и нырнули в теплую темноту. Послышались грохот и сдавленный мат. Сопротивления не было, дом был огромен и пуст. На то и расчет, уехавший колдун забрал охрану с собой, прикрывать жирную вонючую тушу. Шаги чертячьей штурмовой бригады гулким эхом отдавались под потолком. Первого живого человека встретили, только дойдя до середины длинного коридора. Черти прислушались, нырнули за неприметную дверь и вытащили из кладовки верещащего парня с растрепанными волосами и дикими глазами навыкат.

– Не ори, сука. – Васька хлестнул его по щеке.

Парень осекся и тихонько захныкал.

– Не тронут тебя, – пообещала Лаваль. – Зовут как?

– М-меня?

– Свое имя я знаю, дурачок.

– З-захаркою кличут, прислуживаю я тут.

– Покажешь, миленький, где Пустышки сидят?

– П-покажу. – Захарка с готовностью подскочил. – Хозяин их возле спальни держит своей, под надзором.

– Сколько их?

– Двое. – Захарка перестал трястись и повел банду по коридору. – Мишка да Павел, хозяин хотел третьего завести, да что-то у него не срослось. Уехал хозяин-то.

– Мы в курсе, – кивнула Лаваль.

– Мишку молодого с собою забрал, – отчитался Захарка.

– Значит, одна Пустышка в доме?

– Одна, барыня, одна.

– Охрана есть?

– Сашка-умрун при нем, – поежился слуга. – Остальные с хозяином укатили. Прислуга только в доме осталась, и мало нас, ночь же, все по домам.

Они миновали две просторные комнаты, Захарка замер возле резной двери и прошептал:

– Туточки и сидят.

– Спасибо, Захарушка, – улыбнулась ему Бернадетта. Дело осталось за малым. – Давайте, ребятки.

– Полуха, отворяй, – выдохнул Васька.

Тощий, не пойми в чем душа держится, болезненного вида черт распахнул дверь, и тут же оглушительно бахнуло. С башки Полухи сдуло мятый цилиндр, сам он ойкнул и поспешно отскочил, едва не сбив Лаваль с ног. Черти принялись не глядя палить в открытую дверь, коридор заполнился вонючим пороховым дымом и россыпями угасающих искр. Следом, куя железо пока горячо, зашвырнули взвизгнувшего Захарку, но выстрелов больше не последовало. Бернадетта залетела в комнату и в пляшущем свете масляной лампы увидела бросившуюся навстречу жидкую тень. Из дыма выскочило странное существо, с виду человек, но в раззявленном рту виднелся двойной ряд острых зубов. В левой руке пистолет, а в правой… Вместо правой руки разворачивался костяной многосуставчатый хлыст.

Восхищаться уродством колдовской тварищи времени не было, и Лаваль с ходу саданула приготовленным заклятием. Умрун со всего маху врезался в невидимую стену и упал, едва слышно завыв. В воздухе щелкнуло, и левое плечо опалило огнем. Бернадетта скосила глаза. Дорогущая шубка оказалась безбожно испорчена, графиня чувствовала, как вниз по руке, к локтю, побежали горячие струйки. Вот же паскуда! Сзади напирали бравые черти, скулил Захарка, а с пола поднимался умрун.

– Нет-нет, не вставай, дорогуша, – хищно улыбнулась Лаваль и вложила в новое заклятие боль, вскипевшую ненависть и смертельную обиду за испоганенную шубу. Умруна впечатало в пол и расплющило, жутко хрустнули сломанные кости, грудная клетка вмялась, лопнула землисто-серая плоть. Из расколовшегося черепа выплеснулся студенистый мозг. В воздухе кружились колючие огоньки – след сотворенного колдовства. Бернадетта охнула и чуть не упала, подскочивший Васька подставил плечо и заботливо спросил:

– Как вы, ваше сиятельство?

– В порядке, – выдохнула Лаваль. – Пустышку ищите.

Черти разбежались по комнате и через мгновение вытащили из-под кровати красивого мужика с кудрявой бородкой и бессмысленными неживыми глазами. Он не сопротивлялся и не орал. Даже не испугался. На смазливом лице приклеилась вечная дурная улыбка. Бернадетта кивнула. Пустышку уронили на колени, дернули за волосы и чиркнули по открывшемуся горлу ножом. Дело сделано, господа…

– Захарка, – позвала графиня, немного придя в себя. – Где Шетень держит вурдалака?

– Вурдалака? – Захарка старался не смотреть на то, что осталось от умруна. – Идем, барыня, покажу.

По пути встретили банду Милохи, черти тащили на себе узлы, забитые всяким добром, слышался треск мебели и глухие удары. Сам предводитель как раз показался в коридоре, с натугой волоча тяжеленные напольные часы.

– Мародерите? – спросила Лаваль.

– Не пропадать же добру, – буркнул Милоха. – Там это, на кухне пожар начался, сваливать надо, чичас весь дом полыхнет.

– Подожгли, сукины дети? – не удивилась графиня.

– Оно само, – спрятал глазенки черт. – Кто ж знал, что если уголья из печки повышвырнуть, все полыхнет? Не иначе новогодние, мать его, чудеса.

– А это что? – Бернадетта заглянула в разоренную комнату и увидела на полу, в луже крови, сухонькую старушку. – Я же сказала – убивать только тех, кто сопротивляется.

– Так она и сопротивлялась, – шмыгнул пятаком Милоха. – Прямо взбеленилась, нас увидав, как давай кидаться. С виду божий одуванчик, а на деле чистый сатаниил. И обзывалась ишшо. Пришлось успокоить, тут и переборщили мои обормоты слегка. Ну все, мы помчали, и вам советуем.

– Захарка, веди, – приказала Лаваль. Дальше бежали. Тяжелую дверь пришлось взламывать, но черти созданы ломать, поганить и уничтожать. Из открывшегося провала вытекал пахнувший смертью и разложением мрак. Вурдалак, сидящий на коленях у дальней стены, медленно, через силу