Владимир Серебряков - Оборотень в погонах
Почему-то в обыденном сознании образ гнома рисуется однозначно – рост в ширину плеч и седая борода до колена. Между тем между собою племена подземных жителей разнятся не меньше, чем народы, или даже расы людей. Сиртя, карлы Уральских гор, не седеют – волосы у них с рождения белы, точно воркутинский снег, – и бороды у них не растут. А знакомый Серова явно принадлежал к их роду.
Впрочем, у хозяина мастерской даже для гнома внешность была примечательная. По меркам камнерожденных он был худощав – это значило, что плечи его едва уступали моим, при том, что носом гном упирался мне в пупок, – и прятал розовые, как у кролика, глаза за щегольскими черными очками от «Картье». По-видимому, ковроремонт оплачивался неплохо, а пропыленная мантия, вся в полустертых рунах, служила мастеру лишь спецодеждой. На шее гнома висел амулет на бронзовой цепочке – два по-особому скрещенных миниатюрных долота. Теперь понятно, почему он не работает на оружейном заводе: в орденские времена никто бы язычника близко к оружейной фабрике не подпустил, а потом стало выгоднее зашивать порванные ковры.
– Сева! – взревел гном по-медвежьи, стискивая Невидимку в объятьях. Это должно было выглядеть смешно – тавматург-ковровед едва доставал старому товарищу до груди – но почему-то не выглядело. – Какими судьбами?!
– Привет, Макс. – Серов сделал такое движение, будто пытался встряхнуть белобрысый валун в халате за плечи. – Сам знаешь – за помощью.
– Эх! – Гном махнул рукой. – Так я и думал! А просто старого друга навестить, значит, времени нет. Торопыги, что с вас возьмешь… Ну да скала с тобой, проходи, проходи… а это кто? – Он по очереди ткнул длинным, узловатым пальцем в мою сторону, потом – в сестер. Видимо, с Шараповым и Македонским ему уже встречаться доводилось.
– Это – барышни Валевич, – представил девушек Невидимка, – эээ… Марина, – неуверенный жест, – и Арина. – Слава Всевышнему, он их не перепутал. – А мой товарищ – Зорин, Валентин Павлович, господство пресвятого благочиния.
Дамам Макс поклонился, мне же руки не протянул.
– Ты, – поинтересовался он у Серова, – кого мне привел? Я из-за тебя кого в дом свой пустил?
От волнения он заговорил по-русски с сильным акцентом, которого я не замечал в первые минуты.
– Друга, – не колеблясь, ответил Невидимка.
Макс окинул меня подозрительным взглядом.
– Ну, скала с тобой, – повторил он. – Поверю.
– Макс, – перебил его Шарапов, – ты знаешь, что за твоим домом следят серкелуин?
Гном расхохотался.
– Эта жердина все там торчит, под дубом? – выдавил он сквозь смех. – У-у, сейчас я ему…
– Ты лучше нам объясни, – попросил Серов.
– Видишь? – Макс обвел рукой двор. На ржавой вешалке громоздилось штук шесть ковров, в большинстве – заштопанных до полной потери узора. Еще один лежал под тентом, на яме; рядом на поддоне валялись зловещего вида иглы, мотки зачарованных ниток, куски кордовой проволоки и самогреющий паяльник. – Один работаю! Был у меня напарник – хороший мужик, Володей звать. Тоже с завода… знаешь, когда началась эта петрушка, там много народу поувольнялось, друзья мои… в общем, прибился он ко мне. Непьющий, мастер на все руки – под горой бы его на вес малахита ценили. Так мы с ним сработались – любо-дорого смотреть, камни радовались! А с год назад – знаешь? – завод купил один наш олигарх. Который бишь… а, Кленов. Там уже и покупать-то нечего было, все поделили Анишкин с Кобелевым: откусили много, да половина крошками осыпалась. Немного помешкали, как у нас водится… а потом такая работа закипела – сами видели, дым небо застит. Какой-то большой заказ на ручные жезлы – в Африку их гонят, что ли? – потом еще один… в общем, ушел Володя обратно. Старых-то спецов не осталось почти, ему там предложили место начцеха – оклад еще тот, даже в наших деревянных. Ну вот, а месяца два назад заявились ко мне эти юнцы востроухие – извини, Шар! И все про Володьку спрашивать. Наглые такие – что комары. Я им укорот-то дал, да только с тех пор крутятся они подле моей мастерской, что искры над горном, как ни гоняю. Вреда, правда, от них нет, а все же неспокойно как-то.
– А-а… – протянул Невидимка неопределенно, будто сам не решил – поверить товарищу, или согласиться лишь для виду, чтобы обид не делать.
– Во-во, – продолжил гном. – Я уже думал, это от Горбатого приветик. Он меня крышевать вздумал, так я его живо отвадил – пообещал на его дурошлепов хирд натравить. Вроде отступились, но так, по мелочи, наезжают порой.
Мне оставалось только догадываться, кто такой Горбатый – видимо, местный «авторитет», – и какие дела наш гостеприимный хозяин ведет с гномской мафией. Хирд обычно не попадает на острое перо газетера, но по безжалостности не уступит даже ниппонской якудзе, а по влиянию – орочьим и гоблинским бандам, набравшим большой вес после того, как правильные русские разбойники рассеялись по лагерям Северного Рая. «Соловьёв – на Соловки», как гласил популярный лозунг того времени. В результате традиции беззакония были утеряны, а лихих людей старой закалки сменили нелюди, отмороженные, как сам Имир.
– Плохо, – пробормотал Серов. – Если бы я знал, что комбинат перешел Кленову…
– Сева, – перебил его эльф, – обрати внимание.
Только тут я заметил, что Шарапов внимательно вглядывается в забор. На миг я ужаснулся, решив, что хваленое зрение эльфов проницает даже два пальца занозистой березы, и лишь потом сообразил, что инвалид смотрит на улицу через одинокую щель между плотно подогнанных досок.
– К нашему соглядатаю, – поведал Шар, не сходя с места, – подошел еще один… поговорил о чем-то, и сменил. А у этого на рукаве – руна «эльд». Озирается… очень пристально смотрит на дом. Нам лучше зайти под крышу.
– Похоже, – заметил Серов, когда гном засуетился, пытаясь одновременно протолкнуть ораву гостей в тесные двери, – вести о нашем прибытии летят быстрее молнии.
– Я видел одного гиппогрифа, который обогнал молнию, – ворчливо вставил Макс. – Правда, потом его долго лечили от растяжения крыло-лопаточных связок.
Он загнал нас в гостиную, выволок, пыхтя, огромный древний самовар и порысил за щепками. Девушки бессильно обмякли на стульях, обитых потертым атласом в пошлый цветочек. Вообще место здешней мебели было в антикварном магазине. На ножке стула я заметил криво вырезанное ножом: «Ося и Киса здесь были».
– Что делать станем? – поинтересовался я вполголоса. – Бежать не получилось…
– Я не собирался бежать, – с достоинством возразил аквариумист. – Это называется «стратегическое отступление». После него по всем уставам следует контратака.
– Берем языка? – лениво поинтересовался Шарапов, брезгливо пристроившийся на гамбсовском стуле, чтобы растереть усталые ноги.
– Из этих… – Я осекся, чтобы не сказать «эльфов». – Серкелуин?
Невидимка кивнул.
– Тогда я пойду, – вызвался я.
– Стоит ли? – усомнился эльф. – Сева…
– Нет, господство прав, – поддержал меня киллер. – Его физиономия, как я понял, им примелькалась. Кроме того, меня нельзя нащупать магией. Только… справитесь?
– «Вихрь», – напомнил я, пожимая плечами. – Если я, даже после стольких лет, не смогу заломать одинокого эльфа, меня пора на рогатину брать.
Вернулся гном с охапкой щепок.
– Сейчас будем чай пить, – объявил он, – с вареньем и галетами. Перед ужином.
– Обожди, Макс, – Серов встал. – Выпусти господство Зорина… он скоро вернется. А мы с тобой в подвал спустимся.
– Я пока заварю. – Шар со вздохом поднялся на ноги. – Где у тебя алановые лепестки?
– В буфете пошарь. – Гном махнул рукой. – Идемте, ваше благочиние.
На улице было все так же жарко. Солнце висело где-то над самым горизонтом, едва проглядывая из-за столпившихся крыш, но не теряло белокалильной яркости, и его лучи пробивали убогие серые тени, так что даже самый тощий вампир не нашел бы в них укрытия. А вот эльфу было все равно. Он стоял под дубком, скрестив руки на груди, и, кажется, даже не потел в своей кожаной курточке.
Только мое появление заставило его очнуться. Возможно, в иерархии здешних серкелуин он и занимал высокий пост, но соглядатай из эльфа был никудышный. Он, не скрываясь, проводил меня взглядом, а стоило мне пройти мимо – вытащил из кармана мобильник, и что-то забормотал в хрустальный шар, после чего двинулся за мной торопливыми шагами, опасаясь упустить из виду.
Я, признаться, и сам не знал, куда иду. Возможно, мне следовало зайти в церковь – купола ее проглядывали над крышами пятном жгучего золотого блеска – но я опасался увидать в храме что-нибудь не вполне потребное. С падением Стройки прихожане, железной рукой Ордена согнанные на лоно церкви, разбежались не хуже тараканов. Кто-то припомнил колымские да сибирские филиалы Ада, без которых построить земной Рай почему-то не получалось, кто-то издавна мечтал о свободе вероисповедания, а большинство попросту крестилось да шло в Орден ради карьеры, и когда золотишком запахло в другом месте – ринулись туда, сбивая друг друга с ног и обзываясь обидными словами при посредстве секуляризованных газет… Остались только искренне верующие, пусть и грешники – вроде меня. Понастроенных в раешные годы храмов оказалось слишком много. Картошку хранить, как в домах масонских обществ после революции, выходило накладно, но я не раз видал под сбитыми крестами то дорогой кабак, то лавку чародейских товаров.
