Дэвид Геммел - Царь призраков
Его отец наблюдал звезды, и, наверное, он что-нибудь слышал. Когда он вернется, я у него спрошу.
День Утер провел, изучая лес вокруг холма, выискивая потаенные места и тропы, которыми могли бы воспользоваться восставшие, когда воины вернутся. И все это время в нем нарастало ощущение бессилия – ведь военные гении, чьи жизни описал Плутарх, все имели одно общее: все они рано или поздно получали под свою команду войска. А чего мог бы добиться он с десятью лесовиками, охотником-калекой и лесовичкой, искусной в стрельбе из лука? И даже если бы ему удалось набрать отряд из местных жителей, сколько времени понадобится, чтобы обучить их? И сколько времени даст им Астарта?
Он разделял опасения и Прасамаккуса, и Коррина, касавшиеся войска мертвецов. Но любое войско – все-таки войско, а без него их гибель неизбежна.
Голодный, усталый, он сел на берегу ручья и позволил своим мыслям вернуться к тому, о чем он запретил себе думать. В апогее страсти он услышал, как Лейта назвала имя Кулейна, и его словно разорвало пополам. Он преклонялся перед Кулейном, а теперь испытывал к нему жгучую ревность, и он любил Лейту, но сейчас был полон гнева на нее. Рассудок твердил ему, что не ее вина, если она все еще любит Кулейна, но и гордость, и сердце не позволяли ему смириться со вторым местом.
– Привет тебе! – произнес чей-то голос, и Утер вскочил, сжав в руке меч. Совсем близко сидела молодая женщина в простой тунике из сверкающей ткани.
Волосы у нее были золотыми, глаза – синими.
– Прости, – сказал он. – Ты меня напугала.
– Значит, прощения должна попросить я. Ты задумался о чем-то.
Никогда он еще не видел подобной красавицы. Она встала, подошла к нему и протянула руку к его плечу.
Когда она посмотрела ему в глаза, он заметил, что в ее глазах появилось странное выражение.
– Тебя что-то встревожило, госпожа?
– Вовсе нет, – ответила она поспешно. – Посиди со мной немного.
Песенки лесных птиц вдруг зазвучали точно струны лиры под легкими пальцами музыканта. Солнце озаряло их обоих, и все краски леса засияли небесной красотой. Он сел.
– Ты напоминаешь мне того, кто когда-то был рядом со мной, – сказала она, наклоняя к нему лицо, овевая его дыханием, душистым и волнующим.
– Надеюсь, это был кто-то, кто нравился тебе?
– Бесконечно. Твои глаза, как у него, цвета Тумана.
– Кто ты? – прошептал он внезапно охрипшим голосом.
– Быть может, сновидение. Или лесная нимфа?
Или влюбленная? – Ее губы чуть коснулись его щеки, и она прижала ладонь к груди.
– Кто ты? – повторил он. – Скажи мне.
– Я Афина.
– Греческая богиня?
Она отпрянула от него в изумлении.
– Откуда ты знаешь про меня? Этот мир далек от Греции.
– А я далек от своего дома, госпожа.
– Ты из Тумана?
– Нет. А как еще ты зовешься?
– Вижу, ты знаешь про Фераг. Еще я зовусь Горойен.
Теперь изумление зазвучало в голосе Утера.
– Ты возлюбленная Кулейна, он часто говорил о тебе.
Гибким движением она чуть отодвинулась.
– И что же он говорил?
– Он сказал, что любил тебя еще на рассвете истории. Надеюсь, ты простишь меня, если я скажу, что вижу почему.
Она поблагодарила его легкой улыбкой.
– Его любовь не была такой великой, как ты думаешь. Он оставил меня, предпочел стать смертным. Как ты это объяснишь?
– Не знаю, госпожа. Но я знал Кулейна, и он думал о тебе постоянно.
– Ты говоришь «знал», «думал». Ты давно с ним расстался?
Утер облизнул губы, внезапно оробев.
– Он умер, госпожа, как ни горько.
– Умер? Как так?
– Его погубили мои враги – воры душ из Пустоты.
– Ты видел, как он погиб?
– Нет, но я увидел, как он упал – за миг до того, как кольцо перенесло нас в Пинрэ.
– А кто ты? – спросила она с ласковой улыбкой. А ногти спрятанной руки стали длинными, серебряными и нацелились на его сердце.
– Я Утер.
Когти исчезли.
– Этого имени я не знаю, – сказала она и, встав, отошла на середину поляны.
– Ты нам поможешь? – спросил он.
– В чем?
– Этим миром правит Царица-Ведьма, и я хочу низвергнуть ее.
Горойен засмеялась и покачала головой.
– Глупый мальчик! Милый глупый мальчик. – Царица-Ведьма – я, и мир этот – мой.
Утер вскочил.
– Не могу поверить!
– Поверь, принц Утер, – сказал Прасамаккус, выходя из тени деревьев.
– А! – сказала Горойен. – Калека с волшебными стрелами.
– Убить ее? – спросил бригант, целясь стрелой ей в сердце.
Горойен обернулась к Утеру, подняв брови.
– Нет!
– Мудрый выбор, милый мальчик, потому что теперь я позволю вам жить… пока. Скажи мне, давно ли ты носишь имя Утер?
– Не очень, госпожа.
– Я так и полагала. Ты мальчик Туре, сын Алайды.
Знай, Утер! Я убила твою мать; я подстроила смерть твоего отца; и я послала воров душ в Каледонские горы.
– Почему?
– Потому что мне было так угодно. – Она обернулась к Прасамаккусу. – Пускай же свою стрелу!
– Нет! – крикнул Утер, но бригант уже отпустил тетиву. Стрела пронзила солнечный воздух для того лишь, чтобы ее поймала тонкая рука и переломила пополам.
– Ты говорил мне милые слова, Утер. Сегодня я тебя не убью. Покинь это место, укройся где-нибудь в мире Пинрэ. Я не стану тебя искать. Но через четыре дня я пришлю войско в этот лес с приказом воинам убивать всех, кого они найдут. Так не медли здесь. – Она резко взмахнула рукой, и воздух перед ней разошелся будто занавес. У нее за спиной в покое, украшенном щитами, мечами и другим боевым оружием, Утер увидел высокого мужчину в черном шлеме. А затем у. он, и царица исчезли.
– Она приходила убить тебя, – сказал Прасамаккус.
– Но не убила.
– Она капризна. Пойдем за Лейтой и покинем это место.
– Я должен дождаться ночи одинокой луны.
– Ты просил меня быть мудрым советником…
– Сейчас не время для мудрости, – оборвал его Утер. – Сейчас время для смелости.
* * *В ярком свете луны темная одинокая фигура взбиралась по внешней стене Дейчестерского замка, нащупывая сильными пальцами малейшие щели и выпуклости.
Кулейн взбирался медленно и очень осторожно. Его лошадь и Ланс, серебряное копье, были спрятаны в лесу в двух милях от замка.
Днем все было бы просто – замок ведь построили более двухсот лет назад, и внешние стены были сильно выщерблены. Но в ночной мгле ему приходилось проверять каждый выступ, каждую закраину, прежде чем перенести на них тяжесть тела. До парапета он добрался уже после полуночи, нигде не увидел стражей, но нисколько не удивился. Чего мог опасаться Эльдаред среди Каледонских гор? Какое войско могло бы так далеко вторгнуться в его земли? Кулейн перебрался за парапет и скорчился под ним среди лунных теней.
На нем были шерстяные темные гетры и плотно облегающая рубашка из кожи, мягкой, точно ткань. Он не двигался, вслушиваясь в звуки ночи. В казармах справа внизу было не больше десятка воинов. Он пересчитал их из своего тайного убежища еще днем, а теперь услышал, как некоторые из них играют в кости. Слева от него у ворот спал страж, закутав плечи в одеяло и закинув ноги на табурет. Бесшумно Кулейн направился к лестнице. Ступеньки были деревянными, и он держался ближе к стене, чтобы они не так скрипели. Раньше он заметил мерцающий свет в окне башни с западной стороны почти на самом ее верху, остальные окна жилых покоев были погружены в темноту и безмолвие.
Он быстро перебежал через двор и остановился перед узкой дверью рядом с запертыми воротами башни.
Дверь была открыта. Войдя, он постоял, давая глазам свыкнуться с царившим там мраком. Потом отыскал лестницу и поднялся на верхний этаж. Где-то рядом заворчала собака, и Кулейн открыл сумку у себя на боку, вытащил кусок свежей зайчатины, а потом смело зашагал по коридору. Собака – серый боевой пес – угрожающе поднялась на ноги, обнажив длинные клыки. Кулейн нагнулся и протянул вперед руку. Пес почуял мясо и затрусил к Кулейну, чтобы выхватить зайчатину из его руки. Кулейн погладил его по широкой голове и пошел дальше.
У самой дальней двери он остановился. В узкие щели вдоль косяка все еще пробивался свет. Он вытащил охотничий нож и вошел. Огарок брызгал воском у широкой кровати, освещая лежащих на ней мужчину и женщину. Совсем юных – женщине могло быть шестнадцать лет, не больше, а мужчина был старше лишь на два-три года. Они спали, обнявшись как дети, и Кулейна охватила жалость. Лицо женщины было нежно-овальным, но сильным даже во сне. Мужчина был белокурым и худощавым. Кулейн коснулся его горла холодным лезвием. Его глаза мгновенно раскрылись, и он дернулся, так что лезвие полоснуло по коже рядом с яремной жилой.
– Не тронь ее! – прошептал он умоляюще, и Кулейн невольно был тронут – юноша даже не подумал о себе, а только о той, что лежала рядом с ним. Он сделал Морету знак встать и, забрав огарок, увел его из спальни в боковую комнату, плотно притворив дверь.
– Чего ты хочешь?
– Я хочу знать, как вы вызываете Царицу-Ведьму.
