Роберт Хайнлайн - Тоннель в небо
– Кто отдает эту женщину?
Джимми Трокстон выступил вперед и хрипло сказал:
– Я!
– Кольцо, пожалуйста.
Кольцо было у Рода на пальце; неумело повертев, он снял его с мизинца. Это было отличительное кольцо студента старшего курса Понс де Лион, заимствованное на время у Билла Кеннеди. Род протянул его Куперу.
– Кармен Элеонора, берешь ли ты этого человека в мужья, будешь ли ты с ним в радости и в горе, в болезни и в здравии до самой смерти?
– Да.
– Роберт Эдвард, берешь ли ты эту женщину в жены? Будешь ли ты беречь ее и заботиться о ней, будешь ли верным ей до самой смерти?
– Да, конечно.
– Возьми ее за руку. Надень кольцо ей на палец. Повторяй за мной…
Род опять почувствовал желание чихнуть; он пропустил часть церемонии.
– … своей властью, как исполняющий обязанности мэра нашего независимого государства, объявляю этих людей мужем и женой! Поцелуйтесь.
Керол и Джеки плакали. Род удивился: ничего плохого не случилось. Он пропустил свою очередь поцеловать невесту, но она внезапно повернулась к нему, обняла за шею и поцеловала. Он обнаружил, что трясет руку Бобу, и довольно торжественно.
– Боб, поздравляю. Не забудь пронести в ваш дом свою невесту.
– Не забуду.
– Пусть бог благословит вас обоих.
Глава 10. «ИМЕННО ЭТО Я И ПРЕДЛАГАЮ»
Разговора об уходе больше не было. Даже Керолайн оставила эту тему. Но на другие темы велись бесконечные разговоры. Купер созывал общие собрания каждый вечер. Они начинались докладами комиссий – комиссии по заготовке продуктов, комиссии по производству и инвентаризации, комиссии по расселению и санитарному состоянию, комиссии по людским ресурсам и распределению рабочей силы, комиссии по внешней безопасности, комиссии по разработке кодексов и законов, комиссии по приготовлению пищи, комиссии по строительству и планированию…
Купер, казалось, наслаждался бесконечными речами, и Род вынужден был признать, что и другие неплохо проводили время; он даже, к своему удивлению, обнаружил, что сам с нетерпением ждет вечера. Это была единственная возможность жить общественной жизнью. Каждое заседание порождало многословные речи и споры, особые мнения и критические замечания; то, чего иногда не хватало в старых парламентах, тут было налицо. Роду нравилось, растянувшись на земле рядом с Джимми Трокстоном, слушать его насмешливые замечания об уме, желаниях и происхождении каждого выступающего. Он ожидал нарушающего порядок хохота Керолайн.
Однако Керолайн теперь было не до хохота: Купер назначил ее историком, узнав, что у нее есть записная книжка и что она владеет стенографией.
– Чрезвычайно важно, – заявил он ей, – чтобы у нас был подробный отчет о днях становления нашего общества. Ты ведешь свой дневник ежедневно?
– Конечно. Но что из этого?
– Отлично! Отныне это будет официальный документ. Я хочу, чтобы ты делала записи о важнейших событиях дня.
– Хорошо. Но я не вижу ни малейшего отличия. То же самое я делала до сих пор.
– Да, да, но пиши подобнее. Я хочу, чтобы ты вела протоколы наших заседаний. Для историков этот документ будет сокровищем, Керол.
– Ладно.
Купер, казалось , думал о чем-то.
– Сколько чистых страниц осталось в твоем дневнике?
– Несколько сот, вероятно.
– Отлично! Это решает проблему, которая меня беспокоила. Мы реквизируем у тебя половину запаса бумаги для официальных нужд – для объявлений, протоколов заседаний и т. д.
Керолайн широко раскрыла глаза:
– Понадобится ужасно много бумаги. Пришли двух-трех сильных парней перетаскивать ее.
Купер ошарашено поглядел на нее:
– А, ты шутишь.
– А еще лучше – пришли четырех парней. Трех я прогоню… а может, и покалечу.
– Но, послушай, Керолайн, это временная реквизиция, в общественных интересах. Намного раньше, чем кончится твой дневник, мы изобретем новые материалы для письма.
– Отправляйся и изобретай. Это мой дневник.
Керолайн обычно сидела рядом с Купером, держа дневник на коленях и ручку в руках: она делала за метки. Каждый вечер она открывала заседание, читая протокол предшествующего заседания. Род спросил ее, записывает ли она все на этих бесконечных заседаниях.
– Конечно, нет!
– Я так и думал. Но твои протоколы довольно точны.
Она засмеялась.
– Родди, хочешь знать, что я на самом деле записываю? Обещай никому не рассказывать.
– Конечно, не буду.
– Когда я «читаю» протоколы, я просто вспоминаю, о чем болтали прошлым вечером: у меня очень хорошая память. Но чем я на самом деле мараю бумагу… вот здесь… – и она вытащила свой дневник из кармана. – Вот прошлое заседание. «Доклад комиссии по кошкам и собакам. Нет ни кошек, ни собак. Обсуждалось их отсутствие. Обсуждение перенесено на следующее заседание.»
Род улыбнулся:
– Как жаль, что Грант этого не знает.
– Конечно, если происходит что-нибудь действительно серьезное, я записываю. Но не эти разговоры, разговоры, разговоры…
Керолайн не была абсолютно непреклонной в вопросе о дележе своих запасов бумаги. Брачное свидетельство, написанное Говардом Голдстейном, студентом-юристом из Толлерского университета, было подписано Купером, Бобом и его женой, а также Родом и Керолайн, как свидетелями. Керолайн его разукрасила цветами.
Были и другие, которые почувствовали, что новое правительство скоро лишь на разговоры, а отнюдь не на дела. Среди них был и Боб Бакстер, но он, как квакер, не часто посещал вечерние собрания. Но однажды, когда истекала уже неделя пребывания Купера у власти, после очередного бесконечного доклада попросил слова Шорти Дюмон.
– Мистер председатель!
– Подожди, Шорти! У меня несколько объявлений, и затем мы перейдем к другим делам.
– У меня как раз вопрос о докладах комиссий. Когда состоится доклад конституционной комиссии?
– Я сделаю этот доклад сам.
– Ты говорил, что нужно переработать проект и поэтому отложил доклад. И до сих пор никакого доклада не было. Вот что я хочу узнать: когда у нас будет настоящая организация. Когда мы наконец прекратим перемалывать воздух, откладывая наиболее важные решения со дня на день?
Купер вспыхнул:
– Ты имеешь в виду мои распоряжения?
– Я не говорю ни да, ни нет. Но мы убрали Рода и выбрали тебя, поскольку нуждаемся в конституционном правительстве, а не в диктатуре. Поэтому я голосовал за тебя. Прекрасно, но где же наши законы? Когда мы будем голосовать за них?
– Ты должен понять, – наставительно сказал Купер, – что выработка конституции – это не однодневное дело. Потребуются многочисленные обсуждения.
– Конечно, конечно, но пора бы уже знать, какой сорт конституции ты нам готовишь. Как насчет билля о правах? Будет ли он туда включен?
– Все в свое время.
– А зачем ждать? Для начала давай примем Виргинский билль о правах в качестве статьи номер один. Именно это я и предлагаю.
– Ты не имеешь права. Кроме того, у нас нет текста этого билля.
– Пусть это тебя не беспокоит: я помню его наизусть. Ты готова, Керол? Записывай.
– Не надо, – отозвалась Керолайн. – Я тоже помню его. Я запишу сама.
– Видишь, Грант, я предлагаю вовсе не нечто неосуществимое: большинство из нас смогут процитировать этот билль. Не откладывай больше обсуждение.
Кто-то крикнул:
– Эгей! Ты прав, Шорти. Я тоже за это!
Купер призвал к порядку. Он заговорил:
– Здесь для этого не место и не время. Когда комитет представит свой доклад, вы увидите, что все демократические права и гарантии свободы личности будут учтены… может быть, несколько модифицированы с учетом нашего полного опасностей положения. – Он сверкнул улыбкой. – Переходим к нашим очередным делам. У меня распоряжение для охотничьих отрядов.
Каждый охотничий отряд обязан…
Дюмон продолжал стоять.
– Я говорю: больше не откладывай, Грант. Ты доказал, что нам необходимы законы, а не диктаторская власть капитана. Благодаря этому ты и стал мэром, но у нас до сих пор нет никаких законов. В чем заключаются твои обязанности? Какова твоя власть? Являешься ли ты одновременно главой законодательной и исполнительной власти? Имеет ли каждый из нас какие-нибудь права?
– Замолчи и садись!
– На какой срок тебя выбирали?
Купер с большим трудом сдерживал себя:
– Шорти, если у тебя есть предложения на этот счет, представь их в ко миссию.
– А, ерунда! Дай мне прямой ответ.
– Ты не имеешь права требовать отчета.
– Я имею это право. Я настаиваю, чтобы комитет по выработке конституции отчитался в своей работе. Я не откажусь от выступления, пока не получу ответ. Это общее собрание, и я имею такое же право говорить, как и все остальные.
Купер покраснел.
– Я в этом не уверен, – угрожающе сказал он. – Сколько тебе лет, Шорти?
Дюмон яростно взглянул на него:
– О, так вот ты как! Наконец-то тайное стало явным! – Он огляделся. – Я вижу, что большинство здесь моложе меня. Друзья, посмотрите, что он задумал. Граждане второго сорта. В этой так называемой конституции будет введен возрастной ценз. Разве не так, Грант? Посмотри мне в глаза и попробуй отказаться.
