Роберт Шекли - Варианты выбора
– А он довольно болтлив, не так ли? – сказал герой.
– Если вам это не нравится, – заявил робот, – можете воткнуть это себе в нос.
Герой закатил глаза, потом вдруг внезапно расхохотался.
Человек вновь превратился из дерева в человека.
– Хватит, – сказал он. – Очень сожалею, герой, но вы, кажется, не тот тип, который нам необходим.
– Ну и что же из этого? – надменно сказал герой. – Что я могу поделать, если вы сами не знаете, чем занимаетесь?
– Сейчас же вернитесь в общественный пруд бессознания, – приказал человек.
Герой с высокомерным видом исчез.
– Ну вот, опять мы там, откуда и начинали, – сказал Мишкин.
– Замолчи, – огрызнулся автор. – Мне нужно подумать.
Человек уселся на камень – высокий, угрюмого вида светловолосый мужчина с усами, пользующийся невероятным успехом у женщин. Его длинные сильные пальцы дрожали, когда он постукивал ими о колено. Темные круги виднелись под его горящими глазами. Он был отщепенцем. И он не был счастлив. Нет, он не был счастлив. Возможно, он никогда не будет счастлив. Ведь сказал же ему когда-то мистер Лифшульц: «Счастье – это всего-навсего такая штука, которую зовут Джо». Но человека звали не Джо. И он не был счастлив, как и не находил ничего хорошего в своих повседневных делах и привычках.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
69. И ВНОВЬ ПЕРЕРЫВ, МОИ ХРАБРЫЕ ДРУЗЬЯ
Суденышко скользило по чистой воде залива, управляемое искусным веслом старого даяка, который ловко подвел хрупкую посудину к бамбуковому причалу, единственному звену между деревней Омандрик и окружающим миром.
Белый человек, американец, одетый в брюки для верховой езды, пропотевшую белую рубашку, обутый в ботинки «москито», наблюдал за приближением лодки, сидя в сравнительной прохладе длинной веранды своего дома. Он неторопливо поднялся, проверил свой револьвер 38 калибра системы «Кросс и Блэкуэлд», который он по привычке носил в хорошо промасленной замшевой кобуре, подвешенной на ремнях под мышками, и неуклюжей походкой направился к причалу, спокойно шагая сквозь знойную духоту тропиков.
Первым, кто вступил на причал с древнего суденышка, был высокий араб в развевающемся белом одеянии с желто-голубой гаммой хандрамаутов. За ним проследовал невероятно толстый человек неопределенного возраста в красной феске, помятом костюме из белой шерсти и в сандалиях. Толстяка можно было бы принять за турка, но зоркий наблюдатель, отметив легкий разрез глаз, почти затерявшийся в складках жира, тут же определил бы, что это венгр из карпатских степей. За ним сошел невысокий, истощенный молодой человек, по виду английский провинциал, лет двадцати, по резким жестам которого можно было догадаться, что он постоянно употребляет амфетамин. Из-под его пиджака из грубой бумажной ткани выглядывала рифленая поверхность ручной гранаты. Последней с лодки сошла девушка, одетая в хлопчатобумажную блузку, с длинными черными волосами, которые струились по ее плечам, ее красота не давала никакого намека на эмоции.
Вновь прибывшие кивнули на причале американцу, но до тех пор, пока все они не собрались на веранде, не было произнесено ни единого слова.
Они уселись в бамбуковые кресла, и мальчик-слуга в белой одежде разнес всем на подносе ледяные коктейли с джином. Толстяк поднял свой бокал в молчаливом приветствии и сказал:
– Кажется, дела у вас идут неплохо, Джемпсон.
– Это естественно, – ответил американец. – Вы же знаете, что я единственный торговец в этих местах. Я честно делаю свой бизнес с изумрудами. Кроме того, здесь есть редкие птицы и бабочки, а также немного золота в золотоносных песках островных ручьев, иногда из хомарских захоронений мне перепадают какие-нибудь безделушки. Ну и, разумеется, время от времени попадаются и другие стоящие вещи.
– Удивляет отсутствие у вас конкурентов, – произнес араб на чистейшем ланкаширском английском.
Американец улыбнулся, но в улыбке его не было юмора.
– Местные жители не допустят этого. Я, видите ли, для них своего рода бог.
– Я уже слышал кое-что об этом, – сказал толстяк. – Согласно слухам, вы прибыли сюда около шести лет назад, полумертвый, без всякого имущества, за исключением мешка с пятью тысячами ампул противочумной сыворотки.
– Я тоже слышал эту историю, – сказал араб. – А спустя неделю половина населения острова свалилась от бубонной чумы.
– Просто мне повезло, – ответил американец без улыбки. – Я был рад оказать помощь.
– Ну что ж, сэр, – сказал толстяк. – Пью за вас. Я просто восхищаюсь человеком, который сам творит свое везение.
– Что вы имеете в виду? – спросил Джемпсон.
Наступила зловещая тишина, которую вдруг разорвал смех девушки.
Мужчины уставились на нее. Джемпсон нахмурился, он собрался было узнать причину этого легкомыслия, которое явно было не к месту, но заметил, что рука англичанина потянулась к слоновой кости рукоятке длинного ножа, висевшего у него под рубашкой в белом кожаном чехле, между ключицами.
– Тебя что-то гложет, сынок? – хладнокровно спросил Джемпсон.
– Если это произойдет, я дам вам знать, – ответил парень, сверкая глазами. – И зовут меня не «сынок», а Билли Бантервиль. Вот кто я такой, и я буду таким, а если кто-нибудь думает иначе, я с удовольствием разорву его на куски… Разорву на куски… Разорву на куски… О боже, с меня просто кожа слазит, что же с ней происходит, кто сжег предохранители моих нервов, почему кипит мой мозг? У меня болит голова, мне нужно, мне нужно…
Толстяк взглянул на араба и незаметно кивнул. Араб вынул из плоской кожаной коробочки шприц, заполнил его бесцветной жидкостью из пластмассовой ампулы и ловко воткнул иглу в руку молодого человека. Билли Бантервиль улыбнулся и откинулся в кресле, как несгибающаяся кукла, зрачки его расширились так, что белка не было видно совершенно, на лице его было выражение неописуемого счастья. Через мгновение он исчез.
– Неплохой метод избавления, – заметил Джемпсон, который наблюдал за происходящим без каких-либо эмоций. – К чему вам такой тип?
– От него есть определенная польза, – ответил толстяк.
Девушка уже оправилась от шока.
– В том-то и дело, – сказала она. – Каждый из нас приносит определенную пользу, каждый обладает чем-то необходимым для других. Вы можете рассматривать нас, как единое целое.
– Ясно, – сказал Джемпсон, хотя он ничего не понял. – Выходит так, что каждый из вас незаменим.
– Отнюдь нет, – ответила девушка. – Как раз наоборот. Каждый из нас постоянно находится в страхе, что его заменят. Вот почему мы стараемся держаться вместе – чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.
– Ничего я не пойму, – сказал Джемпсон, хотя сейчас он все прекрасно понимал. Он помолчал, но было ясно, что никто уже не собирается распространяться по этому поводу. Джемпсон пожал плечами, внезапно почувствовав себя неуютно в этой жуткой тишине. – Думаю, что пора уже переходить к делу? – спросил он.
– Если вас это не затруднит, – сказал высокий араб.
– Ну конечно же нет, – сказал Джемпсон. Присутствие араба настораживало его. Все они пугали его, за исключением девушки. Он уже имел кое-какое представление о ней – и кое-какие планы.
Через пятьдесят ярдов от дома Джемпсона тщательно расчищенный участок заканчивался, и тут же начинались джунгли – вертикальный зеленый лабиринт, в котором кажущиеся бесчисленными беспорядочно разбросанные плоскости бесконечно отступали к какому-то невидимому центру. Джунгли были непрерывным повторением, непрерывной регрессией, непрекращающимся отчаянием.
У самого края джунглей, невидимые для присутствующих на полянке, стояли двое мужчин. Один из них был местным жителем, малайцем, если судить по коричнево-зеленой повязке на голове. Он был небольшого роста, коренастый, и крепко сложен. Выражение его лица было задумчивым, меланхоличным и настороженным.
Его спутником был белый человек, высокий, сильно загорелый, лет тридцати, симпатичный в широком смысле этого слова, одетый в желтый балахон буддистского монаха. Несоответствие между его видом и одеждой терялось в фантастических диспропорциях окружавших его джунглей.
Белый уселся на землю, скрестив ноги и глядя в противоположную от поляны сторону. Он находился в состоянии предельного расслабления. Казалось, что его серые глаза смотрят в одну точку.
– Туан, этот человек, Джемпсон, вошел в дом, – произнес наконец туземец.
– Знаю, – ответил белый.
– Сейчас он возвращается. Он несет в руках какой-то предмет, завернутый в холстину. Этот предмет небольшого размера, возможно, одна шестая головы молодого слона.
Белый ничего не ответил.
– Сейчас он разворачивает холстину. Внутри находится какой-то металлический предмет сложной формы.
Белый кивнул.
– Они все сгрудились вокруг этого предмета, – продолжал туземец. – Они все довольны и улыбаются друг другу. Нет, не все. У араба какое-то странное выражение на лице. Это не выражение недовольства, это какое-то чувство, которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает о чем-то, чего не знают остальные. Этот человек считает, что у него есть какое-то неизвестное никому преимущество.
