Грег Иган - Карантин
Хуан Кинь живет километрах в двух западнее, вместе со своей подругой Тео Чу. Она звукооператор и музыкант. Как-то утром они приглашают меня к себе, мы слушаем последнюю запись Чу – гипнотически красивое сочинение, наполненное странными рваными ритмами, где неожиданно нарастающее звучание сменяется точно выверенными паузами. Она рассказывает мне, что в этой работе ее вдохновляла традиционная камбоджийская музыка.
Оба прибыли сюда в качестве беженцев, но не из старого Гонконга. Хуан родился на Тайване. Почти все его родственники были госслужащими при правительстве националистов, и даже спустя одиннадцать лет после оккупации почти все работы были для них закрыты. Когда Хуану было пять, они бежали на юг. Корабль захватили пираты, несколько человек было убито.
– Нам повезло, – говорит он. – Они забрали все приборы и поломали двигатели, но не заметили запасов пресной воды. Через несколько дней на нас наткнулся патрульный катер из Минданао. Они отбуксировали нас в док для ремонта. Филиппины тогда вели антикитайскую политику, нас встречали как героев.
Чу родилась в Сингапуре. Ее мать, журналист, вот уже восемь лет находится в тюрьме – ей ни разу не сказали, за что именно. Когда мать арестовали, Чу училась в университете в Сеуле. С тех пор ей не разрешают возвращаться в Сингапур. Отца у нее нет – она родилась в результате девственного зачатия. Она посылает Деньги родителям своей матери на ведение бесконечного судебного процесса, но пока что суд, как часы, каждые восемнадцать месяцев продлевает решение о содержании под стражей.
Я не думаю, что Чу в курсе истории с похищением, и рассказываю ей о моем переходе в МБР в очень общих выражениях. Хуан опускает глаза и пристально разглядывает ковер, пока я говорю о том, как шесть лет служил офицером тюремной охраны в «Реа-Корп» и как меня сократили, когда у них началась реорганизация. Без «Стража» он часто чувствует себя со мной неловко, и это понятно – у него, по-моему, нет мода верности, и поэтому моя преданность Ансамблю должна вызывать у него некоторое смущение. Ведь в отличие от меня он знает лишь причину такой преданности, но не знает, насколько глубоко она оправданна. Кроме того, я уверен, что он получил указание подружиться со мной, и это еще больше затрудняет общение.
Идут недели, и моя новая жизнь все больше входит в колею. Мне по-прежнему любопытно, как изучают Лауру и чем вообще занимается Ансамбль, но я сознаю, что мое неведение отвечает высшим интересам Ансамбля. Несмотря на это, мне хотелось бы приносить больше пользы, чем проводить по девять с половиной часов в день в качестве сторожа-зомби. Я даже не знаю, от кого мы, собственно, охраняем МБР – ведь я был единственным, кто всерьез пытался разыскать Лауру. Даже если мой бывший клиент нанял другого сыщика, тому вряд ли повезет так же, как мне, – записи о заказах на лекарства уничтожены. Так кто же враг?
Я быстро понял, что лучше не включать «Карен». Ее саркастические комментарии только смущают и злят меня. Я пытаюсь управлять ею, стараюсь представить, что она разделяет мой восторг от новой жизни, но память можно обмануть только до определенного предела – я физически не могу вообразить радость Карен по поводу того, чем я стал. Однако даже без мода она иногда снится мне. Я просыпаюсь в холодном поту от еретических ночных кошмаров, а гневные диатрибы Карен стучат в моем мозгу. Я приказываю «Боссу» не допускать ее в мои сны. Мне очень тяжело без нее, но Ансамбль придает мне силы.
То и дело, когда шумным жарким утром я пытаюсь заставить себя включить сон, я вновь возвращаюсь к противоречию» лежащему в основе моего нового «я». Оно не меняется, никуда не исчезает. Я прекрасно понимаю, что моя судьба должна казаться мне ужасной – но не испытываю никакого ужаса. Я не чувствую себя в ловушке. Я не ощущаю себя жертвой насилия. Умом я понимаю, что мое чувство удовлетворения нелепо, иррационально, противоречиво. С другой стороны, разве то, что делало меня счастливым раньше, было основано на безупречном логическое и философском фундаменте?
У меня бывают минуты одиночества, уныния, смятения – мод верности не вмешивается напрямую в мое настроение. Тогда я слушаю Музыку, смотрю ГВ – есть много способов заглушить боль.
Но и самая прекрасная музыка, и самые увлекательные зрелища когда-нибудь кончаются, и тогда мне остается только вглядываться в собственную душу и задавать себе один вопрос – ради чего я живу? Никогда раньше я не мог ответить на этот вопрос, а теперь могу.
Я живу, чтобы служить Ансамблю.
Глава 6
Когда Чень Я Пинь вызывает меня в свой кабинет, впервые за шесть месяцев, я не могу справиться с волнением. Ежедневный распорядок уже настолько въелся мне в плоть и кровь, что любое отклонение от него – например, такой пустяк, как поехать на метро позже или раньше обычного – меня нервирует. Я подытоживаю все огрехи в служении Ансамблю, которые накопились у меня на совести, и прихожу в ужас. Их так много, что меня следовало наказать уже давным-давно. Что меня ждет – выговор? понижение? увольнение?
Чень немногословна:
– Вы переводитесь на другую работу. В другое здание. Будете охранять одного из добровольцев.
Добровольцев? В первую минуту мне приходит в голову, что это эвфемизм для обозначения таких, как Лаура, похищенных умственно неполноценных людей, но Чень показывает мне фотографию Чунь По Квай, сделанную на церемонии вручения университетского диплома, и становится ясно, что речь идет совсем о другом.
– Вы будете работать в учреждении под названием ПСИ – «Перспективные системные исследования». Там никто не знает, чем мы занимаемся здесь, и на это есть веские причины – в высших интересах Ансамбля, чтобы отдельные части проекта разрабатывались независимо. Так что вы не должны ни при каких обстоятельствах обсуждать с сотрудниками ПСИ то, что вы видели и узнали здесь, в МБР. Точно так же вы не должны никому из сотрудников МБР, кроме меня, рассказывать о работе ПСИ. Все ясно?
– Да.
Меня охватывает головокружительный восторг – я не наказан, не отстранен от работы. Перевод в ПСИ означает доверие. Меня повысили.
Но почему именно меня? Не Ли Со Лунь? Не Хуан Киня?
Конечно, все дело в моде верности. Чего я без него стою?
– У вас есть вопросы?
– От чего конкретно я буду охранять мисс Чунь?
Помедлив, Чень сухо отвечает:
– От непредвиденных обстоятельств.
***Я увольняюсь из МБР. Чень снабжает меня блестящим отзывом и дает номер агентства по трудоустройству, специализирующегося на охране. Я звоню туда. Оказывается, у них как раз есть место, которое мне очень, подходит. Они беседуют со мной по видеофону. Я отсылаю им биографию и отзыв с прежней работы. Через сорок восемь часов я зачислен в штат.
***«Перспективные системные исследования» располагаются в черной как смоль башне, чей фасад, похожий по фактуре на толченый древесный уголь, оплетен пятиметровым слоем сверхтонкой серебряной паутины – ее присутствие выдают только вспышки солнечного света на полированной поверхности нитей. Слишком броская архитектура поначалу удивляет меня, но я понимаю, что в этой части города иной стиль был бы неуместен. К тому же у ПСИ, возможно, нет причин стараться не привлекать внимания – скорее всего они не замешаны ни в какой нелегальной деятельности, а формальных связей с МБР не имеют.
Охрана здесь серьезная, не то что в МБР. На каждом этаже охранники, а при входе проверка, как бывает в хорошей тюрьме. Чунь По Квай и другие добровольцы размещаются в квартирах на тридцатом этаже. Непонятно, зачем им еще и личные телохранители. Наверное, на то есть серьезные причины, а это означает, что у Ансамбля есть враги. При этой мысли меня охватывает ярость и одновременно решимость не жалеть сил, выполняя свою задачу. Под настройкой я, разумеется, не испытываю ярости, но приоритеты, определяемые моим внешним «я», остаются в силе.
Тонг Хой Ман, руководитель службы безопасности, рассказывает мне о моих обязанностях. Мне будут предоставлены дополнительные моды для взаимодействия со сложными информационными потоками охраны ПСИ. Смена будет длиться двенадцать часов, с шести вечера до шести утра. Режим работы мисс Чунь будет гибким – иногда она будет допоздна находиться в лабораториях, иногда отдыхать день-два. Но выходить из здания она не будет, что значительно упрощает мою работу.
Перед первым дежурством я волнуюсь, но настроение приподнятое. Скоро тайна Ансамбля станет еще на шаг ближе. Наверное, слишком самонадеянно считать, что я когда-нибудь узнаю об Ансамбле все. Хотя Чень, например, знает все, не так ли? А ведь у нее нет мода верности, я в этом убежден.
Поколебавшись, я извлекаю на поверхность сознания мои старые версии, касающиеся похищения Лауры. За последние месяцы Ансамбль превратился для меня в совершенно отвлеченное понятие, и даже неловко связывать его с какими-то конкретными, реальными, земными проблемами. Однако бояться нечего – какой бы ни оказалась правда, она не сможет обесценить идеал. Чем бы ни занимался Ансамбль, каким бы обыденным, суетным это ни выглядело, это все равно будет работа Ансамбля, и тем самым – самая важная работа на свете.
