Грег Иган - Карантин
Разумеется, залезать без разрешения в чужой мозг – гнусность, но в данном случае, когда речь идет о таких жизненно важных вопросах, как безопасность Ансамбля, такое вмешательство было совершенно оправданно. Да, сутки назад я считал МБР своим противником, но не это было фактором, определяющим всю мою личность. Я тот же человек, что раньше, только у меня другая работа и другие приверженности, вот и все.
Я захожу перекусить в небольшую, битком набитую забегаловку – больше для того, чтобы отвлечься. Я обнаруживаю, что чем дольше я удерживаюсь от того, чтобы заниматься бессмысленным анализом положения, в котором я оказался, тем больше оно мне нравится. Я буду работать на Ансамбль! Чего же мне еще надо? Может быть, это в конечном счете все-таки дрессировка – мод вознаграждает меня за правильный образ мыслей? По-моему, нет. Просто человек быстро устает от раздумий о том, что именно делает его таким счастливым.
Я возвращаюсь на квартиру чуть позже полуночи. «Карен» говорит: «Скажи мне – ты влюбился? Или стал религиозным?»
Я отсылаю ее прочь.
Лежа в темноте, я не могу удержаться от того, чтобы обдумать все это еще раз.
Мод верности – это отвратительно. Но Ансамбль занят важнейшим делом, он должен был как-то защитить себя, и я не хотел бы, чтобы это было сделано иначе.
Почему я уверен, что они заняты важным делом, хотя даже не знаю, что это за дело? Конечно, потому, что мне поставили мод верности.
Я знаю, что мои чувства вызваны техническим путем, но это не делает их слабее. Одна часть моего сознания считает это парадоксальным, другая – вполне естественным. Это противоречие можно обдумывать, пока не сойдешь с ума или пока оно не покажется чем-то вполне житейским. Но устранить само противоречие невозможно.
А я уверен, что не сойду с ума. Я привык к «Н3». Я привык к «Карен». Мне никогда не ставили моды насильно, но принцип-то тот же. В глубине души я, конечно, уже давно смирился с тем фактом, что мои переживания, мои желания, ценности – не более чем детали анатомии. На этом уровне не существует парадоксов, противоречий, нет вообще никаких проблем. Кусок мяса в моем черепе немного переделали, вот и все.
А если говорить о ценностях и желаниях, никогда в жизни я не хотел ничего так сильно, как сейчас хочу служить Ансамблю. Единственное, что мне нужно сделать – как-то согласовать это с моим представлением о том, кто я есть.
Утром приходит Хуан, чтобы помочь мне привести в порядок мои дела. Имея таких спонсоров, как МБР, иммиграцию можно считать простой формальностью. Я заказываю перевозчиков, которые упакуют и доставят сюда содержимое моей квартиры в Перте. Лишь несколько секунд уходит на то, чтобы изменить национальную принадлежность моих банковских счетов и физический адрес моего телефонного номера.
Мой клиент должен звонить двенадцатого, чтобы получить отчет за две недели. Я оставляю на «Ночном коммутаторе» сообщение. Оно будет передано абоненту, который введет условленный пароль (известный моду, но не мне). Сообщение гласит, что я прекращаю работу над делом из-за болезни и прошу указать номер счета, на который можно возвратить полученный аванс.
Пока я навожу порядок в делах своей прежней жизни, я думаю о том, насколько разумнее было завербовать меня, чем убивать. Не надо возиться с трупом, подделывать компьютерные файлы, сбивать со следа полицию. Придется всего лишь пару раз соврать, вполне невинным образом. Жертва добровольно помогает преступнику – наверное, это и есть идеальное преступление.
Днем Хуан показывает мне МБР.
Сотрудников около ста, в основном ученые и техники. Мне объясняют только небольшую часть организационной структуры. Службой безопасности руководит Чень Я Пинь, та женщина, которая меня допрашивала. Но у нее есть и другие, административные и научные обязанности, ее официальная должность – менеджер по организационно-техническим вопросам. Она опять расспрашивает меня, уже не под дулом пистолета, и, кажется, разочарована тем, что мои ответы почти не изменились. Единственный обман, в котором я признаюсь, – это две гипотезы о мотивах похищения, которые я утаил в прошлый раз. Когда я рассказываю о них, по ее лицу невозможно понять, насколько я близок к истине. Я огорчен этим, но не подаю виду. Ансамбль для меня – все, и я хочу знать о нем все, но понимаю, что это надо заслужить.
Позже она показывает мне красиво отпечатанный рекламный проспект новейшей системы электронной защиты от инфохамелеонов. Со всей возможной деликатностью я сообщаю неприятную новость – хамелеоны последней модификации, которые поступят в продажу в конце месяца, сделают эту дорогую систему совершенно бесполезной. Без дотошной предварительной проверки изготовители хамелеонов не станут иметь дело с Чень Я Пинь, но я обещаю держать ее в курсе всех новостей.
Служба безопасности состоит из четырех человек, с которыми я уже знаком. Кроме Хуан Киня, это Ли Со Лунь (которая вколола мне наркотик в подвале), а также Янь Вен Ли и Лю Хуа (который сторожил меня в квартире). Ли, самая старшая, ведет все текущие дела. Она рассказывает мне о предстоящей работе. На дежурстве всегда двое, дежурство ведется круглосуточно семь дней в неделю. Нас теперь пятеро, так что смена будет длиться девять часов тридцать шесть минут. Я заступаю сегодня вечером и дежурю с 19:12 до 04:48.
Перед вечером я звоню родителям, которые путешествуют по Европе. Я нахожу их в Потсдаме. Они, кажется, довольны, что я наконец нашел постоянную работу. Против моего переезда на север они тоже ничего не имеют. «В НГ столько возможностей...» – неопределенно говорит мать. Они рассказывают, что в Германии стало намного хуже. Фронт независимости Саксонии снова взрывает поезда.
До полуночи со мной дежурит Хуан. На службе я под настройкой. У четырех моих коллег есть «Страж» – коммерческая версия «Н3». Несмотря на любопытство, я не спрашиваю – из деликатности, – стоит ли у кого-нибудь из них мод верности. Хуан говорит, что после моего вторжения режим безопасности усилен. Это выражается в том, что мы время от времени обходим этажи и территорию. Все остальное, даже наблюдение за экранами видеокамер, делают компьютеры. Наше присутствие совершенно необходимо, ведь никакие компьютеры не помешали бы мне в ту ночь скрыться вместе с Лаурой, но заняться все равно нечем. В промежутках между обходами мы коротаем время за картами или шахматами. Необходимости в этом нет, ведь моды подавляют скуку, но у Хуана, несмотря на то что он моложе меня на пятнадцать лет, весьма старомодные взгляды:
– Когда ты чем-то занят, бдительность повышается. Кроме того, провести в трансе и оцепенении полжизни – все равно что вдвое сократить свою жизнь.
Некоторые сотрудники работают ночью, но мы с ними почти не общаемся. Одно я угадал точно – за комнатой Лауры ведется особое наблюдение, а группа, изучающая ее, работает круглосуточно. Им выделена половина этажа, набитая вычислительной техникой. Во время обходов некоторые здороваются с Хуаном, но большинство не обращает на нас внимания. Я поглядываю на экраны рабочих станций: нейронные карты, ряды формул. На одном экране мелькает схема подвальной комнаты, но пользователь тут же переключается на другую задачу. Любопытно, как обернулось бы дело, если бы Culex случайно сфотографировал как раз этот экран? Впрочем, что об этом думать.
В полночь Хуана сменяет Ли. Она куда менее разговорчива, из-за этого «Н3» погружает меня еще глубже в режим наблюдения. Я не теряю ощущения времени, просто это меня не отвлекает. Когда Янь приходит, чтобы сменить меня, я не испытываю ни радости, ни облегчения – вообще никаких чувств.
По дороге к метро я снимаю настройку. Когда установки «Н3» рассеиваются, я на мгновение теряю ориентацию и останавливаюсь, чтобы осмотреться и понять, где нахожусь. Пустая кривая улица. Приземистые бетонные корпуса лабораторий и цехов. Предрассветное серое небо. Чудесный прохладный воздух. Я замечаю, что буквально дрожу от радости.
***Мой клиент звонит двенадцатого, как и условленно, но не оставляет никакого сообщения. Возможно, он или она так боятся, что их вычислят по номеру счета, что предпочитают потерять деньги, забывая о том, что, переводя мне аванс, они подвергались почти такому же риску.
Моя мебель доставлена. Вид на жительство утвержден. В свободное время я исследую город, ориентируясь по карте «Дежа Вю» (комментарий для туристов я отключаю). Храмы и музеи меня не интересуют, я иду куда глаза глядят, мимо жилых кварталов и деловых небоскребов, универсамов и уличных рынков. Жара и давка на улицах все так же угнетают, муссонные дожди всегда застают меня врасплох, но я замечаю, что с некоторых пор ругаю погоду как-то по-приятельски.
Хуан Кинь живет километрах в двух западнее, вместе со своей подругой Тео Чу. Она звукооператор и музыкант. Как-то утром они приглашают меня к себе, мы слушаем последнюю запись Чу – гипнотически красивое сочинение, наполненное странными рваными ритмами, где неожиданно нарастающее звучание сменяется точно выверенными паузами. Она рассказывает мне, что в этой работе ее вдохновляла традиционная камбоджийская музыка.
