Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса
Норка печально улыбнулась, кивнула и пошла к Серебряному озеру. Видно, не одному только утенку назначала встречи загадочная принцесса русалок.
А новый житель Дальнего Леса утенок Тиберий отправился обживать свое новое жилище и думать о жизни в лесу, полном странных персонажей. Он решил, что надо серьезно заняться гороскопами, — пожалуй, многие захотят узнать свое будущее или вариант судьбы, рассказанный магическим персонажем.
Вот только бы понять, как же это должен выглядеть гороскоп верихвоста в зените, — придется придумать что-то правдоподобное для этого хорька. Ведь будет, глупыш, верить. И пусть верит в хорошее. Как говорила норка Анфиса, если сильно поверить и ждать добра, то оно обязательно придет. Может, и права Анфиса со всем ее неожиданным пафосом, верить-то хочется…
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Встреча в пути
Серафим уже забыл, сколько времени он бежал. Горные склоны, укрытые толстыми и пушистыми белоснежными одеялами спящих покровителей стремительных снегопадов и завораживающих зимних феерий, и предгорья, зеленеющие нежданными лугами, сменялись плоскими равнинами и блюдцами зеркальных озер. Дождь дарил листьям и травам прохладу и утолял жажду. А потом и он, посланец плаксивой несуразности калейдоскопа времен, сменялся высушивающим дыханием горячего дневного светила. Сменяли друг друга природные сезоны, и только дорога по-прежнему стремительно мчалась бесконечной лентой навстречу одинокому страннику.
Серафиму казалось, что он бежит без остановки всю жизнь. От невзрачных охотников, от обжигающего дыхания холодной зимы и изнывающей противности летней жары, от непонятных тревог и вполне очевидных опасностей кочевой жизни. Он бежал за кем-то, или от кого-то. Уже давно у него не было ничего, кроме этой нескончаемой извилистой дороги. И так проходили мгновения жизни. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом.
Вот и в этот раз — уже смолкли выстрелы, и охотники давно решили отдохнуть и делились многословными и правдивыми историями об удивительных случаях из своей сколь бурной, столь и неправедной жизни. А Серафим все бежал и бежал.
И когда он уже почти совсем миновал лес и выскочил на поляну с вкусными ягодами, рядом с ним шлепнулась пуля, выпущенная каким-то особо нелепым охотником-неумехой. Она растеряла всю свою первоначальную стремительность и, упав на землю, зашуршала листьями и, наконец, затаилась где-то под ногами.
Серафим от неожиданности остановился и огляделся вокруг. Он вдруг обнаружил, что бежал так долго, что уже не узнавал окрестности вокруг себя. Все было каким-то странным и незнакомым: лес совсем поредел, вдали виднелись седые шапки гор.
— Ты кто? — оторопело произнес Серафим. — Чего это ты придумала зарыться в листья у моих ног? Вот ведь какая несуразность. Выходи немедленно.
— Ой, — отозвался голос из-под листьев, — даже и не знаю теперь. Потерялась я совсем: скорости нет, цели нет, да и сил тоже. А я, вообще-то говоря, и жизнь и смерть одновременно. Со мной не дружат, на меня надеются или меня боятся. А еще меня тянет на юг.
— А, так ты компас, наверное. Его все время тянет на юг.
— Да нет же, компас — это такое нервное существо с вечно дрожащей стрелкой, которое все время тянет на север. А меня — наоборот, на юг. Все просто: меня выплавили там, вот и тянет на родину.
— А меня никуда не тянет, — грустно сказал Серафим. — Вот только остановиться никак не могу. Просто бреду по свету к теплу. Так уж получилось.
— Так я тебе сама покажу, где эта сторона вечного лета расположена. Найду я южные края получше любого новомодного или гордящегося своим древним происхождением компаса.
— Вот оно как. А ты не кусаешься?
— Нет, я кусаюсь только когда лечу. А это время бесшабашной и веселой центростремительности уже давно прошло. Так что сейчас я совсем не опасная. Хочешь, я буду твоим талисманом, знаком судьбы?
— А что это такое — талисман?
— А это такая мелкая и особо полезная штучка, которая что-то напоминает или просто нравится. Считается, что она помогает в сложные моменты.
— Ну давай. Мы так странно встретились, но если ты не принесла смерть, может, ты принесешь мне новую жизнь.
— А ты, однако, философ, — произнесло существо из-под листьев. — Вот только новую жизнь я тебе не обещаю. Но в южные края я тебя определенно выведу.
— Будешь тут философом. А южные края — это хорошо, пойдем туда вместе.
Серафим тяжело вздохнул и бережно раздвинул опавшие сухие листья. Он без особого труда нашел металлическую пулю, спокойно лежавшую на земле прямо около него. А потом волк Серафим, оглядевшись вокруг, достал мешочек со всяким мелким скарбом и положил так нежданно найденную им блестящую на солнце несуразность, уставшую от своего стремительного полета.
Меж тем ветер умчался куда-то очень далеко. Наступало время обманчивого тепла, когда кажется, что все еще можно вернуть. Вот только пройдет несколько плаксивых ветреных дождей, холода отступят, и снова настанет лето. Но последние теплые дни осени могут подарить память летнего тепла и надежду на то, что за вслед за всякой, даже самой долгой зимой обязательно придет весна.
Серафим пошел дальше по тропинке, прочь от леса к подножию неизвестных ему гор, и пуля показывала ему дорогу на юг. Так и дошел он до берега моря.
На берегу он увидел в длинной лодке полусонного крота, который согласился его перевезти на другой, южный берег.
— И куда же ты все бредешь по свету, — медленно проговорил крот, налегая на весла. — От себя не убежишь. Я вот живу себе спокойно — всегда могу остаться или на том берегу, или на этом. Но мне нравится и там и здесь. Поэтому и плаваю все время между ними — берегом Сказок и берегом Надежды.
— А ты не боишься так и уснуть однажды в своей лодке, оставшись без надежды и без сказки, посередине неласкового моря?
— Так однажды и будет. Это совсем не страшно. Но я наедине со своими мыслями, где бы я ни был. Мои мысли не изменятся совсем, даже если я окажусь на крайнем юге или крайнем севере. Мой дом — эта лодка.
— Мне проще: тянет на юг, и всё.
— Знаешь, — сказал задумчиво крот, — туман постепенно уходит. Я этого и ждал. Значит, на самом деле тебя можно перевезти на Сказочный берег. В Архипелаге Сказок так принято — только немногим открывается дорога сквозь туман к сказочным берегам. Повезло тебе и твоей странной спутнице, спящей в твоем мешочке.
Так Серафим и его новый талисман оказались на самом южном острове Архипелага Сказок. А там и до Дальнего Леса совсем недалеко.
Крот замолчал и просто налегал на весла. Меж тем отступающий туман обнажил зеленый берег, который приближался с каждой минутой. Вскоре лодка причалила к пугающему своей таинственностью берегу, который ученый крот называл Сказочным.
Как только ступил Серафим на лесную тропинку, он что-то хотел сказать оставшемуся в лодке кроту. Но внезапно вернулся густой туман, в котором исчезли и лодка, и странный крот-путешественник.
Серафим раскрыл свой мешочек и достал пулю, с которой он так неожиданно встретился.
— Ну вот видишь, — радостно проговорил Серафим, — мы с тобою добрались до южного берега сказки. У нас все получится…
— Знаешь, Серафим, — звонко отозвалась пуля, — мне почему-то хочется тебе поверить. В моей жизни было мало добра, может быть, оно придет с тобой и этим лесом. Теперь уже — навсегда.
А к Серафиму пришло чувство покоя. Показалось ему, что он бежал всю жизнь именно сюда, в Дальний Лес. Поэтому, пройдя еще немного по тропинке и увидев пенек от огромного дерева на освещенной приветливым солнцем поляне, решил Серафим посидеть на этом пеньке и подумать о переменах в своей жизни.
Меж тем хорек Василий, совершая свой утренний моцион, или, проще говоря, проснувшись несказанно рано и решив поискать вдохновение под соседними кустами, важно шествовал по лесной тропинке. И тут он увидел незнакомого волка, расположившегося на пеньке и внимательно рассматривающего какой-то мелкий предмет из желтого металла.
— Ой, — невольно вырвалось у Серафима, увидевшего незнакомого хорька.
— Ой, — произнес в ответ Василий, поднимая слетевший от неожиданности с его головы малиновый берет.
— Ой-ой-ой, — повторило Лесное Эхо.
Наступила неловкая пауза, которую вскоре нарушила пуля, абсолютно лишенная трепетной и чувственной волнительности.
— Давайте знакомиться, — медленно и с особым достоинством промолвила она, — пуля охотничья. Экс-пан-сив-ная.
Никто ей не ответил. Василий совершенно не знал, что же это, вообще говоря, такое пуля и зачем она есть на белом свете. Серафим знал о пулях все, но вот последнее слово «экспансивная», произнесенное демонстративно медленно, по слогам, поставило и его в тупик.
Пауза тем временем неожиданно затянулась, став загадочной и пугающей. Удовлетворившись произведенным эффектом, пуля небрежно добавила:
