Стивен Кинг - Стрелок (пер. Р. Ружже)
Стрелок улыбнулся.
– Вот-вот. У моей родины было библейское имя – она звалась Новый Ханаан. Край молока и меда. Считалось, будто в библейском Ханаане рос такой крупный виноград, что одну кисть приходилось нести на шесте двоим. Такой мы, конечно, не выращивали, но земля наша была плодородной.
– Я знаю про Одиссея, – с заминкой сказал Джейк. – Он из Библии?
– Может быть, – ответил стрелок. – Нынче Писание утрачено – все, кроме тех отрывков, какие меня заставили заучить.
– Но другие…
– Нет других, – перебил стрелок. – Я последний.
Вставала тонкая ущербная луна. Прищурившись, она опустила пристальный взгляд к нагромождению скал, где сидели стрелок с мальчиком.
– Она была красивая? Ваша страна… ваша земля?
– Она была прекрасна, – рассеянно отозвался стрелок. – Поля, реки, утренние туманы. Впрочем, это всего-навсего внешние красоты. Так, бывало, говорила моя матушка… настоящая красота, говорила она, – лишь порядок, любовь и свет.
Джейк уклончиво хмыкнул.
Стрелок курил и думал о том, как это было: вечера в огромном центральном зале, сотни богато одетых фигур, движущихся то медленно, мерным шагом вальса, то быстрее, легкой припрыжкой поль-кама; Эйлин на его руке, ее глаза – ярче драгоценнейших самоцветов; в свежих прическах куртизанок и их нагловатых дружков играет свет заключенных в хрусталь электрических ламп. Зал был огромен – остров света, возраст которого, как и возраст самого Центрального Дворца, слагавшегося почти из ста каменных замков, определить было невозможно. Стрелок не видел его двенадцать лет. Когда, покидая замок в последний раз, Роланд отвернулся от Дворца и начал первый бросок в поисках следа человека в черном, юношу мучила тупая ноющая боль. Уже тогда, двенадцать лет назад, стены обвалились, во внутренних дворах рос бурьян, среди массивных балок центральной залы устроили себе ночлег летучие мыши, а в галереях гуляло эхо стремительного ныряющего полета и тихого щебета ласточек. Поля, где Корт учил мальчиков стрелять из лука и револьверов и охотиться с ловчей птицей, заросли травами, тимофеевкой, диким виноградом. В огромной гулкой кухне, где некогда содержал свой чадный и благовонный двор Хэкс, устроила гнездо нелепая колония Мутантов-Недоумков – они поглядывали на стрелка из милосердной тьмы кладовок и из-за окутанных тенью колонн. Теплый пар, некогда напоенный пряными ароматами жарящейся говядины и свинины, преобразился в липкую и холодную сырость мха, а в углах, где не осмеливались расположиться даже Мутики-Недоумки, взошли исполинские белые поганки. Дверь в огромную дубовую надстройку над погребом была распахнута, оттуда бил неприятный едкий запах, который был острее всех прочих; казалось, он решительно и бесповоротно знаменует неумолимые факты смерти и разложения – сильный, резкий запах прокисшего вина. Роланду не составило труда развернуться лицом к югу и оставить Дворец позади, однако это больно ранило его сердце.
– У вас там была война? – спросил Джейк.
– Подымай выше, – отозвался стрелок и выбросил дымящийся уголек, оставшийся от самокрутки. – Революция. Выиграв все сражения, мы проиграли войну. В ней не было победителей – вот разве что пожиратели падали. Небось, еще много лет у них была богатая пожива.
– Хотел бы я там пожить, – с тоской сказал Джейк.
– Это был другой мир, – сказал стрелок. – Пора на боковую.
Мальчик, казавшийся теперь неясной тенью, повернулся на бок под свободно наброшенным чепраком и подтянул колени к груди. Стрелок сидел над ним, точно страж, еще, наверное, около часа, погруженный в долгие трезвые мысли. Такие раздумья были для него делом новым, неизвестным, приятным не без грусти и по-прежнему не имеющим решительно никакой практической ценности: у проблемы под названием Джейк не было иного решения, кроме предложенного Оракулом… то есть попросту невозможного. Не исключено, что в сложившейся ситуации присутствовала своя доля трагизма, но стрелок этого не замечал; он видел лишь предопределенность, которая была всегда. Наконец его более естественный характер вновь заявил о себе, и стрелок уснул глубоким сном без сновидений.
На следующий день восхождение перестало видеться путникам в радужном свете. Они продолжали идти в гору, к узкой развилке горного коридора. Стрелок продвигался медленно, по-прежнему не ощущая спешки. Мертвый камень у них под ногами не сохранил никаких следов человека в черном, но стрелок знал: тот прошел этой дорогой до них. Дело было не только в том, что они с Джейком еще из предгорья заметили, какой дорогой ползет вверх крохотная, похожая на жучка фигурка – в каждом прилетавшем сверху холодном дуновении был запечатлен ее запах. Маслянистый, злобно-насмешливый, такой же горький для носа стрелка, как дух бес-травы.
Волосы у Джейка сильно отросли и слегка завивались у основания загорелой шеи. Когда случалось преодолевать провалы или точно по каменной лестнице взбираться по уступам на отвесную кручу, мальчик карабкался упорно, уверенно, без видимого страха высоты. Уже дважды Джейк поднимался там, где стрелку было не пройти, и закреплял веревку, чтобы Роланд, перебирая руками, смог залезть наверх.
На другое утро путникам выпало пробираться сквозь сырой и холодный клочок тучи – вздыбленное угорье начинали заслонять облака. Появились островки жесткого крупитчатого снега, ютившиеся в каменных карманах, что поглубже. Снег блестел, точно кварц, и по фактуре был сухим, как песок. После полудня на одном из таких снежных островков они нашли отпечаток ступни. Джейк на миг впился в него зачарованным, полным ужаса взглядом и тут же боязливо поднял глаза, словно ожидал увидеть, что человек в черном материализуется в своем следе. Стрелок похлопал мальчугана по плечу и указал вперед.
– Пошли. Дело к вечеру.
Позже, в последнем свете дня они разбили лагерь на широком плоском уступе к северо-востоку от ущелья, наискось врезавшегося в самое сердце гор. Холодный воздух (они видели облачка собственного дыхания) пронизывали пурпурно-алые отсветы вечерней зари, и во влажных раскатах грома было что-то сюрреалистическое и отчасти безумное.
Стрелок подумал, что Джейк, возможно, примется задавать вопросы, но мальчик ни о чем не спросил. Он почти сразу провалился в сон. Стрелок последовал его примеру и опять увидел мрачное подземелье темницы и Джейка в обличье алебастрового святого с гвоздем во лбу. Судорожно охнув, Роланд проснулся и инстинктивно потянулся за челюстью, которой с ним больше не было, ожидая нащупать траву древней рощи. Вместо этого он почувствовал под рукой камень, а в легких – холодную разреженность высоты. Рядом с ним спал Джейк, но сон его был тревожным: парнишка ворочался и бормотал себе под нос невнятные слова в погоне за собственными призраками. Стрелок с тяжелым сердцем откинулся на землю и опять уснул.
Лишь через неделю подошла к концу завязка этой истории, для стрелка – запутанный пролог длиной в двенадцать лет, пролог, начинающийся окончательным крахом родного края Роланда и его встречей с тремя товарищами. Для Джейка воротами стала странная смерть в ином мире. Для стрелка – еще более диковинное умирание: бесконечно, не имея ни карты, ни воспоминаний-подсказок, рыскать по свету за человеком в черном. Катберта и прочих давно не стало – погибли все: Рэндолф, Джейми де Кэрри, Эйлин, Сьюзан, Мартен (да, чародея сволокли вниз и состоялся поединок на револьверах, но даже этот виноград оказался горек). В конце концов от старого мира осталась лишь троица, подобная страшным картам из вселяющей ужас колоды Таро: стрелок, человек в черном и Темная Башня.
Спустя неделю после того, как Джейк заметил след ноги, путники на краткий миг повстречались с человеком в черном лицом к лицу, и стрелку почудилось, будто он вот-вот сумеет постичь тайный смысл, которым чревата сама Башня, ибо мгновение это словно бы растянулось на целую вечность.
Продолжая идти на юго-запад, они достигли, быть может, середины пути через циклопический горный хребет. Однако, когда казалось, что теперь-то и начнутся первые настоящие трудности похода (нависшие над тропой обледенелые карнизы, словно бы готовые отделиться от скалы и обрушиться вниз, и сногсшибательные стыки заставили стрелка испытать неприятное головокружение), путники вновь двинулись вниз по стенке узкого ущелья. Изломанный зигзаг тропинки вел на дно каньона, куда из царившего наверху безмолвия очертя голову низвергался бурлящий синевато-серый поток в ледяных берегах.
Под вечер мальчик остановился и оглянулся на стрелка, задержавшегося, чтобы омыть лицо в ручье.
– Пахнет. Это он, – сказал Джейк.
– Да.
Впереди горы возвели свое последнее укрепление – взбиравшуюся в облачную бесконечность громадную глыбу неприступного гранита. Стрелок ожидал, что ручей в любой момент повернет и выведет их к высокому водопаду и гладким непреодолимым скалам, в тупик. Однако здешний воздух обладал тем странным свойством увеличивать предметы, что присуще высотам, и прежде, чем они достигли этой колоссальной гранитной кручи, прошел еще день.
